Татьяна СТАНОВАЯ: Русская матрешка. Сколько требований к Трампу может вместить в себя Путин
Москва будет требовать уступку за уступкой, вплоть до формирования нового мирового тандема
Матрешки в сувенирных киосках Санкт-Петербурга
В субботу состоится первый телефонный разговор Владимира Путина с новым президентом США Дональдом Трампом. Москва ждет этого события с огромным нетерпением. Позиция российской правящей элиты при Путине в отношении США основывалась на базовом предположении - как только Вашингтон откажется от конфронтации, мы найдем общий язык. Россия априори рассматривает США как потенциального или «спящего» стратегического партнера, который, если избавится от исторических комплексов, обязательно начнет стремиться к геополитическому союзу с Кремлем. Сам Кремль к такому союзу, как любит повторять Путин, давно готов. Но действительно ли Россия готова к прагматическому и гибкому подходу в отношении США в случае, если Вашингтон откажется от политики сдерживания, воспитания и поучения?
Сейчас, когда в США президентом стал совершенно непредсказуемый и авантюристичный бизнесмен, можно легко предположить, что одним из сценариев его внешнеполитической линии является отказ от конфронтации с Россией. При всех существующих противоречиях можно представить, что Дональд Трамп прекратит учить Москву демократии, критиковать за нарушения прав человека, выведет в прагматическую плоскость тему Крыма и Украины в целом и даже отменит санкции. Не будем оценивать вероятность такого сценария, представим, что все так и есть, и попробуем предположить, какими в этой ситуации будут действия Москвы.
За последние 25 лет в отношениях между Россией и США сформировался перечень проблемных тем, и они хорошо известны. Наиболее болезненный для России блок - это проблемы безопасности: выход США из договора по ПРО, расширение НАТО, а также развитие в США программ высокоточного оружия дальнего действия (то, что Сергей Шойгу недавно назвал появлением неядерного сдерживающего фактора). То, что Россию все это волнует, можно понять. Также очевидно и то, что тягаться с США и давать симметричные ответы Москва не может себе позволить.
Но дальше возникает закономерный вопрос: чего на самом деле хочет Россия и каковы ее стратегические интересы? Если Трамп поставит блок на политике расширения НАТО (что по факту уже сбывается - в силу кризиса самой организации), если США в целом ослабят свой интерес и уменьшат инвестиции (дипломатические, политические и финансовые) в альянс, то как эту долгожданную победу сможет использовать Москва?
У Кремля на этот случай есть своего рода программа-минимум и программа-максимум. Первая предусматривает снятие напряженности и взаимодействие с НАТО в рамках общих интересов (терроризм, кибербезопасность, борьба с морскими пиратами, Афганистан и т.д.). Поле для взаимодействия будет оставаться весьма узким, а разногласия и взаимное недоверие между альянсом и Россией никуда не денутся, какими бы «дружественными» и конструктивными вдруг ни стали Соединенные Штаты.
По ситуации вокруг ПРО все кажется еще более сложным: любой президент США в силу реагирования на угрозы и в рамках располагаемых возможностей будет стремиться к развертыванию «ядерных зонтиков». Дональд Трамп, который пришел к власти под лозунгом «Make our Military strong again», обещает возобновить строительство системы ПРО, которая могла бы защищать страну от ядерной угрозы, исходящей со стороны Ирана и Северной Кореи. Кремль наличие этой угрозы никогда не признавал, обвиняя Вашингтон в строительстве «зонтика» против России и нарушении ядерного баланса.
При сохранении высокого уровня взаимного недоверия это противоречие всегда вело к тому, что Россия пыталась «защищаться» асимметричными способами, исходя из понимания собственной заведомой уязвимости. Эта уязвимость как данность и есть главный источник российского антиамериканизма. Возникает вопрос: как политика США может повлиять на это очень субъективное восприятие Россией собственной уязвимости?
У России есть ответ на этот вопрос, но он никогда не звучал прямо. За всеми обвинениями и требованиями, адресованными США, всегда скрывалась некая весьма абстрактная программа-максимум. Она предусматривает получение Москвой права вето на принятие глобальных решений в вопросах стратегической безопасности, и прежде всего в вопросах ПРО. Кремль уже прилагал безнадежные усилия добиться этого, заставив США увязать тему сокращения стратегических наступательных вооружений и вопрос о ПРО в 2009 году. Не вышло. Никаких юридических гарантий «ненаправленности» американской ПРО, как часто пишут российские журналисты, Вашингтон предоставить не захотел, да и вряд ли смог бы.
Еще одним предложением России было создание единой системы ПРО, куда вошли бы Габалинская РЛС (правда, в 2012 году Азербайджан отказался от ее эксплуатации, и станция была закрыта) и относительно недавно построенная Армавирская РЛС. Это предложение Москва может актуализировать и сейчас в рамках условной «большой сделки», о которой так много говорил Трамп. Но и тут право вето появляется как обязательное негласное условие «справедливости» сделки: любое партнерство в области ПРО Москва будет выстраивать на таких условиях, чтобы предусмотреть возможность блокировать решения, противоречащие ее интересам.
В итоге за публичными требованиями, адресованными США, вроде «прекратите истерику и конфронтацию», скрывается нечто гораздо более масштабное: дайте нам право вето. При сохранении глубокого непонимания на Западе реальных намерений Путина, страхе перед его односторонними и непредсказуемыми действиями это требование выглядит неадекватным.
Интересы России выстраиваются в гигантскую матрешку, где за каждым требованием будет скрываться новое. За требованием прекратить расширение НАТО возникнет пожелание создать нечто альтернативное и масштабное, Хельсинки-2. Отказаться от евроПРО - тоже мало. Москва хочет исключить любую возможность размещения элементов ПРО, способных поражать межконтинентальные ракеты. Таким образом, по сути, Россия требует гарантий полного отказа от четвертой фазы программы по развертыванию ПРО, которая была заморожена по инициативе Барака Обамы в 2013 году.
Но и этого Кремлю будет мало: его хозяин хочет, чтобы США не строили вообще никаких «зонтиков» без учета интересов России. Уступка по одному пункту сразу ведет к появлению нового требования, невыполнение которого тут же возвращает участников игры на шаг назад.
Но ни США, ни Запад в целом априори не могут дать России таких гарантий безопасности, которые формировали бы, по сути, систему взаимозависимости. Готовы ли США или Германия или даже дружественная в очень скором времени Франция сегодня оказаться в зависимости от Путина? Построение такого стратегического альянса требует не только наличия единых угроз, но и прочного взаимного доверия и общего понимания геополитических приоритетов и ценностей. Для вступления в такой альянс Россия сама должна стать «Западом» - частью этой цивилизации со всеми его правами человека, демократиями, либерализмом и прочими атрибутами, доступными в рабочем варианте только государствам более или менее устойчивым, стабильным и предсказуемым. Готова ли сегодня сама Россия отказаться от продавливания «традиционных ценностей» и духовных скреп, противопоставления западной и российской цивилизации, демократизации? Вопрос риторический. Москва, которая в начале 2000-х годов очень стремилась в клуб развитых стран, сегодня не хочет и не может быть частью чего-то большого, а намерена сохранить и развивать себя как отдельный полюс влияния.
Есть еще и второй блок проблем: России не удается убедить мировое сообщество в том, что у нее есть законная зона традиционного влияния - территория постсоветских государств, где Кремль хочет иметь геополитическую монополию или как минимум приоритет. И тут мы тоже видим пресловутую матрешку: требование «не вмешивайтесь во внутренние дела других государств» скрывает за собой желание получить собственную монополию на такое вмешательство - через торговые и газовые войны, давление, подкуп дешевыми и часто невозвратными кредитами и прочие инструменты российской внешней политики на постсоветском пространстве. Внутри этой же матрешки мы найдем другую - расширение зоны традиционных интересов до границ бывшего Восточного блока. Москва ведет свою игру в Сербии и Черногории, Болгарии и Чехии. Сюда же бонусом добавляется Сирия и весь Ближневосточный регион в целом, куда Москва пытается вернуться на правах геополитического мажоритария. Понятие зоны традиционных интересов России становится все более резиновым.
Путин, как бывший чекист, как человек, любящий спецоперации, всегда мечтал договариваться с более мощными контрагентами так, чтобы «по-тихому» и «по-честному». Идея Трампа о «большой сделке» не может ему не нравиться, и обе стороны, вероятно, проведут немалую работу по поиску правильной формулы. Однако подходы сторон принципиально отличны. Трамп думает, как «продать» России снятие санкций, выйти из кризиса, но де-факто поставить ее в рамки, чтобы не мешала, как нейтрализовать те деструктивные, даже в понимании Трапа, действия Кремля, которые стали предметом опасений мирового сообщества. Защититься от Путина снятием с него давления - в этом тактика нового обитателя Белого дома. Россия же совершенно не хочет самоустраняться, а, напротив, стремится встроиться. Кремль ищет глобальной сделки с развязыванием узлов на Украине и в Сирии, по вопросам НАТО и ПРО, с признанием исключительности права России накладывать вето на решения Запада в области безопасности. Чувство уязвимости, толкающее Путина на оборонительные и агрессивные действия во внешней политике, не излечимо никакими сделками. Вряд ли сейчас администрация Трампа учитывает это, рассматривая «интересы России» в контексте ее публичной риторики.
Требования России к США по вопросам «раздела сфер влияния» могут быть гораздо более завышенными, чем это кажется сейчас, в условиях санкций и кризиса отношений. Возможное смягчение санкционного режима, риторики, демонстрация готовности закрыть глаза на действия России на Украине или перегибы в Сирии - лишь предварительное условие Москвы для возможного разворота в сторону Запада. За этим может скрываться двойное дно, где от Вашингтона потребуется больше стратегических уступок и больше гибкости по вопросам глобальной безопасности - вплоть до формирования взаимозависимого мирового тандема. «Большая сделка» может стать слишком дорогой даже для Соединенных Штатов, совершенно не планирующих оказаться в какой-либо зависимости от России, чего де-факто добивается Путин.
Татьяна СТАНОВАЯ - политический аналитик. С 2005 г. руководитель аналитического департамента Центра политических технологий, представитель ЦПТ во Франции; член научного совета российско-французского центра "Обсерво".
Специализация: политическая аналитика, политконсалтинг, репутационный менеджмент, политический и бизнес PR. Автор более 2 тыс. публикаций по вопросам российской внешней и внутренней политики, проблемам политических партий, выборов, борьбы групп влияния в Кремле, "газовых войн" на постсоветском пространстве и т. п., опубликованных на сайтах politcom.ru, РИА "Новости", slon.ru.
Окончила МНЭПУ ("политология"). Второе высшее - "Государственное и муниципальное управление" (МГУ).
Republic (бывший Slon), 27.01.2017
https://republic.ru/posts/79023
Примечание: все выделения в тексте - мои.
Матрешки в сувенирных киосках Санкт-Петербурга
В субботу состоится первый телефонный разговор Владимира Путина с новым президентом США Дональдом Трампом. Москва ждет этого события с огромным нетерпением. Позиция российской правящей элиты при Путине в отношении США основывалась на базовом предположении - как только Вашингтон откажется от конфронтации, мы найдем общий язык. Россия априори рассматривает США как потенциального или «спящего» стратегического партнера, который, если избавится от исторических комплексов, обязательно начнет стремиться к геополитическому союзу с Кремлем. Сам Кремль к такому союзу, как любит повторять Путин, давно готов. Но действительно ли Россия готова к прагматическому и гибкому подходу в отношении США в случае, если Вашингтон откажется от политики сдерживания, воспитания и поучения?
Сейчас, когда в США президентом стал совершенно непредсказуемый и авантюристичный бизнесмен, можно легко предположить, что одним из сценариев его внешнеполитической линии является отказ от конфронтации с Россией. При всех существующих противоречиях можно представить, что Дональд Трамп прекратит учить Москву демократии, критиковать за нарушения прав человека, выведет в прагматическую плоскость тему Крыма и Украины в целом и даже отменит санкции. Не будем оценивать вероятность такого сценария, представим, что все так и есть, и попробуем предположить, какими в этой ситуации будут действия Москвы.
За последние 25 лет в отношениях между Россией и США сформировался перечень проблемных тем, и они хорошо известны. Наиболее болезненный для России блок - это проблемы безопасности: выход США из договора по ПРО, расширение НАТО, а также развитие в США программ высокоточного оружия дальнего действия (то, что Сергей Шойгу недавно назвал появлением неядерного сдерживающего фактора). То, что Россию все это волнует, можно понять. Также очевидно и то, что тягаться с США и давать симметричные ответы Москва не может себе позволить.
Но дальше возникает закономерный вопрос: чего на самом деле хочет Россия и каковы ее стратегические интересы? Если Трамп поставит блок на политике расширения НАТО (что по факту уже сбывается - в силу кризиса самой организации), если США в целом ослабят свой интерес и уменьшат инвестиции (дипломатические, политические и финансовые) в альянс, то как эту долгожданную победу сможет использовать Москва?
У Кремля на этот случай есть своего рода программа-минимум и программа-максимум. Первая предусматривает снятие напряженности и взаимодействие с НАТО в рамках общих интересов (терроризм, кибербезопасность, борьба с морскими пиратами, Афганистан и т.д.). Поле для взаимодействия будет оставаться весьма узким, а разногласия и взаимное недоверие между альянсом и Россией никуда не денутся, какими бы «дружественными» и конструктивными вдруг ни стали Соединенные Штаты.
По ситуации вокруг ПРО все кажется еще более сложным: любой президент США в силу реагирования на угрозы и в рамках располагаемых возможностей будет стремиться к развертыванию «ядерных зонтиков». Дональд Трамп, который пришел к власти под лозунгом «Make our Military strong again», обещает возобновить строительство системы ПРО, которая могла бы защищать страну от ядерной угрозы, исходящей со стороны Ирана и Северной Кореи. Кремль наличие этой угрозы никогда не признавал, обвиняя Вашингтон в строительстве «зонтика» против России и нарушении ядерного баланса.
При сохранении высокого уровня взаимного недоверия это противоречие всегда вело к тому, что Россия пыталась «защищаться» асимметричными способами, исходя из понимания собственной заведомой уязвимости. Эта уязвимость как данность и есть главный источник российского антиамериканизма. Возникает вопрос: как политика США может повлиять на это очень субъективное восприятие Россией собственной уязвимости?
У России есть ответ на этот вопрос, но он никогда не звучал прямо. За всеми обвинениями и требованиями, адресованными США, всегда скрывалась некая весьма абстрактная программа-максимум. Она предусматривает получение Москвой права вето на принятие глобальных решений в вопросах стратегической безопасности, и прежде всего в вопросах ПРО. Кремль уже прилагал безнадежные усилия добиться этого, заставив США увязать тему сокращения стратегических наступательных вооружений и вопрос о ПРО в 2009 году. Не вышло. Никаких юридических гарантий «ненаправленности» американской ПРО, как часто пишут российские журналисты, Вашингтон предоставить не захотел, да и вряд ли смог бы.
Еще одним предложением России было создание единой системы ПРО, куда вошли бы Габалинская РЛС (правда, в 2012 году Азербайджан отказался от ее эксплуатации, и станция была закрыта) и относительно недавно построенная Армавирская РЛС. Это предложение Москва может актуализировать и сейчас в рамках условной «большой сделки», о которой так много говорил Трамп. Но и тут право вето появляется как обязательное негласное условие «справедливости» сделки: любое партнерство в области ПРО Москва будет выстраивать на таких условиях, чтобы предусмотреть возможность блокировать решения, противоречащие ее интересам.
В итоге за публичными требованиями, адресованными США, вроде «прекратите истерику и конфронтацию», скрывается нечто гораздо более масштабное: дайте нам право вето. При сохранении глубокого непонимания на Западе реальных намерений Путина, страхе перед его односторонними и непредсказуемыми действиями это требование выглядит неадекватным.
Интересы России выстраиваются в гигантскую матрешку, где за каждым требованием будет скрываться новое. За требованием прекратить расширение НАТО возникнет пожелание создать нечто альтернативное и масштабное, Хельсинки-2. Отказаться от евроПРО - тоже мало. Москва хочет исключить любую возможность размещения элементов ПРО, способных поражать межконтинентальные ракеты. Таким образом, по сути, Россия требует гарантий полного отказа от четвертой фазы программы по развертыванию ПРО, которая была заморожена по инициативе Барака Обамы в 2013 году.
Но и этого Кремлю будет мало: его хозяин хочет, чтобы США не строили вообще никаких «зонтиков» без учета интересов России. Уступка по одному пункту сразу ведет к появлению нового требования, невыполнение которого тут же возвращает участников игры на шаг назад.
Но ни США, ни Запад в целом априори не могут дать России таких гарантий безопасности, которые формировали бы, по сути, систему взаимозависимости. Готовы ли США или Германия или даже дружественная в очень скором времени Франция сегодня оказаться в зависимости от Путина? Построение такого стратегического альянса требует не только наличия единых угроз, но и прочного взаимного доверия и общего понимания геополитических приоритетов и ценностей. Для вступления в такой альянс Россия сама должна стать «Западом» - частью этой цивилизации со всеми его правами человека, демократиями, либерализмом и прочими атрибутами, доступными в рабочем варианте только государствам более или менее устойчивым, стабильным и предсказуемым. Готова ли сегодня сама Россия отказаться от продавливания «традиционных ценностей» и духовных скреп, противопоставления западной и российской цивилизации, демократизации? Вопрос риторический. Москва, которая в начале 2000-х годов очень стремилась в клуб развитых стран, сегодня не хочет и не может быть частью чего-то большого, а намерена сохранить и развивать себя как отдельный полюс влияния.
Есть еще и второй блок проблем: России не удается убедить мировое сообщество в том, что у нее есть законная зона традиционного влияния - территория постсоветских государств, где Кремль хочет иметь геополитическую монополию или как минимум приоритет. И тут мы тоже видим пресловутую матрешку: требование «не вмешивайтесь во внутренние дела других государств» скрывает за собой желание получить собственную монополию на такое вмешательство - через торговые и газовые войны, давление, подкуп дешевыми и часто невозвратными кредитами и прочие инструменты российской внешней политики на постсоветском пространстве. Внутри этой же матрешки мы найдем другую - расширение зоны традиционных интересов до границ бывшего Восточного блока. Москва ведет свою игру в Сербии и Черногории, Болгарии и Чехии. Сюда же бонусом добавляется Сирия и весь Ближневосточный регион в целом, куда Москва пытается вернуться на правах геополитического мажоритария. Понятие зоны традиционных интересов России становится все более резиновым.
Путин, как бывший чекист, как человек, любящий спецоперации, всегда мечтал договариваться с более мощными контрагентами так, чтобы «по-тихому» и «по-честному». Идея Трампа о «большой сделке» не может ему не нравиться, и обе стороны, вероятно, проведут немалую работу по поиску правильной формулы. Однако подходы сторон принципиально отличны. Трамп думает, как «продать» России снятие санкций, выйти из кризиса, но де-факто поставить ее в рамки, чтобы не мешала, как нейтрализовать те деструктивные, даже в понимании Трапа, действия Кремля, которые стали предметом опасений мирового сообщества. Защититься от Путина снятием с него давления - в этом тактика нового обитателя Белого дома. Россия же совершенно не хочет самоустраняться, а, напротив, стремится встроиться. Кремль ищет глобальной сделки с развязыванием узлов на Украине и в Сирии, по вопросам НАТО и ПРО, с признанием исключительности права России накладывать вето на решения Запада в области безопасности. Чувство уязвимости, толкающее Путина на оборонительные и агрессивные действия во внешней политике, не излечимо никакими сделками. Вряд ли сейчас администрация Трампа учитывает это, рассматривая «интересы России» в контексте ее публичной риторики.
Требования России к США по вопросам «раздела сфер влияния» могут быть гораздо более завышенными, чем это кажется сейчас, в условиях санкций и кризиса отношений. Возможное смягчение санкционного режима, риторики, демонстрация готовности закрыть глаза на действия России на Украине или перегибы в Сирии - лишь предварительное условие Москвы для возможного разворота в сторону Запада. За этим может скрываться двойное дно, где от Вашингтона потребуется больше стратегических уступок и больше гибкости по вопросам глобальной безопасности - вплоть до формирования взаимозависимого мирового тандема. «Большая сделка» может стать слишком дорогой даже для Соединенных Штатов, совершенно не планирующих оказаться в какой-либо зависимости от России, чего де-факто добивается Путин.
Татьяна СТАНОВАЯ - политический аналитик. С 2005 г. руководитель аналитического департамента Центра политических технологий, представитель ЦПТ во Франции; член научного совета российско-французского центра "Обсерво".
Специализация: политическая аналитика, политконсалтинг, репутационный менеджмент, политический и бизнес PR. Автор более 2 тыс. публикаций по вопросам российской внешней и внутренней политики, проблемам политических партий, выборов, борьбы групп влияния в Кремле, "газовых войн" на постсоветском пространстве и т. п., опубликованных на сайтах politcom.ru, РИА "Новости", slon.ru.
Окончила МНЭПУ ("политология"). Второе высшее - "Государственное и муниципальное управление" (МГУ).
Republic (бывший Slon), 27.01.2017
https://republic.ru/posts/79023
Примечание: все выделения в тексте - мои.