Елена КОСТЮЧЕНКО: Сны Беслана. О чем говорят в городе 12 лет спустя (окончание)
Начало:
http://loxovo.livejournal.com/7509179.html
За линией
Дом Эллы Кесаевой и Эммы Бетрозовой от школы отделяет линия железной дороги.
Остро пахнет коровами. Есть и козы, и куры, и огород - здоровье очень важно. На кухне стынет осетинский пирог. Дом совсем не похож на центр сопротивления, но именно здесь находится основной генератор расследования бесланского теракта.
Они прошли 130 российских судов. В 2008-м отсюда ушли 43 килограмма документов в Страсбургский суд. Заявителей было 447 человек. Сейчас их 346. Сначала заявителями были родители несовершеннолетних детей, объясняет Эмма Бетрозова. Теперь дети выросли.
Элла Кесаева и Эмма Бетрозова
- Мы здесь записывали их показания, расшифровывали, переводили. Каждый из них свидетельствовал по часу, по два. Потом еще много досылали - и материалов, и всего.
В 2012-м жалобу приняли, летом 2015-го - признали приемлемой. Ей назначен статус приоритетной.
Страсбургский суд будет выяснять, все ли сделало государство для предотвращения теракта, для минимизации потерь среди заложников, для объективного расследования причин трагедии и - главное - гибели людей.
Сережка - усыновленный Эммин сын - лежит на диване, вскидывается, прислушивается, снова засыпает.
Муж Эммы Руслан был убит 1 сентября. Два родных сына Эммы убиты. Алан и Аслан, 16 и 12 лет.
Дочка Эллы Зарина смогла выйти.
Теперь бывшая спальня сыновей превратилась то ли в кабинет, то ли в оперативный штаб. Книжные шкафы, папки от пола до потолка.
В прошлом году сестры подготовили плакат с обвинением в адрес президента. Фотографии обожженных тел. Плакат делали из ткани - не хотели, чтоб разорвали, готовили секретно. Эмма спрятала его под кофту. И пошла на бесланское 1 сентября.
- Но они знали. Почти сразу нас окружили. Я говорю: «Мы мешаем вам запускать ваши шары? Мы вам не мешаем. Мы рядом постоим».
Им скрутили руки. Их попросили отдать «плакат про президента». Им сказали, что они позорят пострадавших и устраивают цирк. Начальник РОВД Дулаев узнавал у них, спрашивали ли они разрешение, чтобы проводить акцию у школы.
- Мы в таком положении странном, - Эмма говорит мягко. - Погибли спецназовцы, погибли, да. Но это же не значит, что спецназ не виноват. Одна группа спасала, а другие же стреляли, стреляли из гранатометов по школе. И пожар тушили 2 часа 15 минут. Террористы заводили заложников в столовую, а по столовой стреляли из танков.
- Если наши мальчики выжили три дня, они были живы, если они действительно погибли из-за штурма, почему мы должны все списать на террористов? - говорит Элла. - Закрыть глаза, уши? Моя девочка мне рассказывала, что перед штурмом они оба живы были. Эти люди, которые стреляли по школе, они ведь служат сейчас, наверное. И живут припеваючи, убив столько детей. Может быть, совершили новые преступления, потому что безнаказанность порождает.
Эмма уходит укладывать Сережку. Элла говорит:
- Я знала, что Алан выбежал. Потом я свидетельские показания собирала в Страсбург. И вдруг я натыкаюсь на девочку, которая дает мне показания, что Алан выбежал и добежал до гаражей. Там узкий проход был, между гаражами, он там присел и сполз. И те, кто бежал, вынуждены были через него перескакивать. Никаких спасателей не было. И он был ранен. В него выстрелили оттудова. То есть оттуда стреляли, куда он бежал. Не в спину. Он был жив еще. Девочка взрослая была, она помнит. Она на него посмотрела, и он на нее посмотрел. А потом еще второй мальчик засвидетельствовал, что Алан был вне школы и живой. Мы же сами изучали его тело. Две ранки - в коленке, в животе. Пулевые, маленькие. На нем не было ни одного ожога, даже самого маленького. А потом мы получили экспертизу, что 60% тела было обуглено, что отверстия в теле - от взрывов.
Пока вестей из Страсбурга нет.
- Я очень жду. Мы очень ждем. Может быть, станет полегче.
Сон Эллы
- Я месяц до теракта видела сон страшный. Под нашими окнами, вот, первые два окна, - вооруженные люди с автоматами в масках, и мы с мальчиками бежим далеко-далеко в огород. И каждую ночь этот сон повторялся.
А перед терактом я вижу сон. Что я в маленьком автобусе еду вот по таким дорожкам горным. Поднимаюсь, поднимаюсь. Автобус, полный детей, и я тоже с ними. И вдруг я понимаю, что еду в село Лескен. У нас мальчики оттудова, у них там папа живет. Оно не совсем горное, но дорога высокая. И вдруг автобус падает в обрыв. И этот момент смерти я почувствовала. И я вскочила. Страшно! Я заскочила в ванну, открыла воду. Говорят, что сон надо выговаривать в воду, чтоб не сбылся. Потом, когда мы везли тело старшего туда, я это ощущение дороги четко помнила.
Пока Элла пересказывает свой сон, в соседнем здании идет бой. Федерация служебно-прикладной подготовки силовых структур «Контратака-9» проводит чемпионат мира. Уже второй год, именно в Беслане, в спорткомплексе, построенном после теракта.
Огромный портрет Путина с подписью - «Сильный президент, сильная страна». Растяжка - «Пусть детство, дружба, спорт и мир всегда шагают рядом».
По центру зала - ринг. Зал полон молодыми веселыми силовиками.
Борьба жестокая. Не борьба - набор приемов, захватов, ударов. Бьются без защиты. Пинают ногами в живот, бьют кулаками в лицо.
- Держи его, держи, - кричат мужчины по-осетински.
Кровь капает на ринг, девушка рядом визжит от восторга.
В зале много местных. Среди бесланской молодежи самое популярное развлечение - спорт. Среди спорта - борьба.
После пятого удара по голове раздается гонг.
Судьи в белых рубашках делают отметки в блокнотах. В финальном поединке сходятся чеченский омоновец и офицер японской полиции. Долго катаются по ковру. Японец силится встать, хватает за ногу, но омоновец перехватывает японца за горло. Полицейский падает, и омоновец бьет по лицу, раз, другой.
- Мы хотим, чтобы Город Ангелов знал - мы рядом. И мы на его защите, - говорил мужчина в костюме, неудобно сидящем на его раскачанном теле. - Второй год проводим чемпионат здесь. Мы здесь были в 2004 году. Чтобы Город Ангелов понимал, что мы его не забываем, что мы рядом в любом случае.
Говоря про Город Ангелов, этот человек имеет в виду Беслан. Но Город Ангелов - другое. Так называется новое кладбище, появившееся в сентябре 2004-го.
Чемпионат в спорткомплексе, построенном после теракта в Беслане
Лена и Настя
- «Вы, правда, вот воду не пили?» «Вы, правда, там мочу пили?» Правда!
- Или: «Блин, вам столько льгот после этого. Везет». Ну, что ты на это ответишь?
Лене Гайтовой 24. Насте Туаевой - 23.
Обе окончили московский ГУУ. Лена училась на госуправленца, Настя - на менеджера по туризму. Окончили в прошлом году. Родители обеих просили остаться в Москве. Обе вернулись в Беслан.
1 сентября 2004-го Лена шла в 6 «Б», Настя - в 6 «Г». В их параллели погибло 28 человек.
Они - лучшие подруги.
Настя и Лена
Мы ходим по владикавказской заброшенной стройке, захваченной псевдопанками. Само место называется - «Портал», а район имеет прозвище «сучье место» - вокруг три отделения полиции. Недостроенное здание разрисовано граффити сверху донизу. Во дворе многочисленные странные арт-объекты авторства местной молодежи: самодельная мебель, конь из ржавых шестерней, деревянные указатели с прибитым противогазом, шерстяные разноцветные нитки, растянутые между столбами. Вчера захватчики «сробингудили» форму для отливки бетона, и скоро тут будет бассейн. Почти Берлин, но все-таки Кавказ - женщинам курить на территории сквота запрещено.
Мне рассказывают, что заброшка принадлежала Министерству культуры и должна была стать музеем современного искусства. Полиция была уже три раза, и неизвестно, сколько просуществует это место.
- Тут спокойно, - говорит Лена. - Подольше бы.
Девочки здесь - постоянные гостьи.
Еще девчонки ходят на кладбище.
- Там тоже спокойно. На камень сядешь, он теплый.
- Так же и в школе.
- Да. Ты придешь, сядешь. Причем первое время, когда туда заходишь, ты заходил именно на свое место. Ты заходишь и сразу идешь на свое место, как будто бы это мое место и всё, не подходи сюда - я тут была.
- Да. А убегала я вот так вот, из этого окна выпрыгнула.
- Вот все равно, что бы ты ни делал, это, наверное, защитный какой-то механизм, все равно забываются какие-то подробности.
- Ну, запахи не забываются, - говорит Лена.
- Запахи - нет. Причем даже не то, что ты почувствуешь этот запах где-то. Он вот в носу возникает.
- У меня осенью такие запахи бывают.
- Ой, запахло терактом в школе.
- Только, наверное, сейчас приходит осознание, что, блин, произошло. А тогда в 12, 13, 14 - мне было настолько эгоистически все равно, - говорит Лена. - Наверное, потому что теперь уже тот возраст, когда мы сами можем мамами стать.
- Если, конечно, человек познал… Когда 13-летними детьми… Помню, мама говорит: «Вот сегодня похороны Агунды Гацаловой. Пошли». И, типа, ведут на похороны. В 13 лет! Я сейчас не хожу на похороны. А тогда ходила. Или ты сидишь возле телевизора и ждешь, пока найдется твоя другая одноклассница. И я надеялась, что ее найдут. Я уверена была, что вот, ну их найдут живыми. Просто они где-то в больнице, просто они вот… Ну.
- Некоторых очень долго искали. Вот Азу Гумецову вообще в декабре хоронили же.
Меня посвящают в местную игру. Игра заключается в том, чтобы носить в руках тяжеленный чугунный шар. На землю класть его нельзя - только передавать. Шар оттягивает руки.
Сны Беслана. Лена и Настя
1 сентября 2004-го Лена Гайтова шла в 6 «Б», а Настя Туаева - в 6 «Г». В их параллели погибло 28 человек. Они - лучшие подруги. Обе окончили московский ГУУ. Лена училась на госуправленца, Настя - на менеджера по туризму. Окончили в прошлом году. Родители обеих просили остаться в Москве. Обе вернулись в Беслан.
Девочки рассказывают, что дети боялись расстроить родителей снаружи. Что дома - за теракт - попадет. Думали, что сказать, когда их отпустят.
- А еще обувь… Все же сняли обувь. И я очень боялась, что нас сейчас выпустят, и я по камням пойду босиком. Меня почему-то это очень волновало.
- А у нас еще сосед… Ну, небогатая семья, ему новые туфли купили к первому сентября, и он их так и не снял. Он, бедный, мучился, но он их не снял. Но он тоже погиб.
- Взрослые многие, я не знаю… Ну, видать, взрослая психика уже какая-то другая и, наверное, в стрессовых ситуациях по-другому реагирует. Взрослые себя многие вели странно. Ну я вообще на них не обижена, я их ни в чем не обвиняю, но… Ну вот я к тому, что, наверное, у детей как-то… Ну не знаю.
- Дети помогали друг другу. Финик делили ногтями на сто частей. Знаешь ты его, не знаешь - ты ему помогаешь. Тебя просят что-то ему взять, или - «поменяйся со мной местами - я теперь ноги вытяну, посижу». Взрослые же нет, взрослые могли сказать: «Я тут сижу» или «тут сидит мой ребенок. Отойди». Они осознавали, что происходит, они знали, что это очень-очень плохо, что это хорошим не закончится, и они пытались, наверное, защитить своего ребенка. А мы, так как мы не понимали, что это, мы пытались успокоить друг друга типа: «Нормально сейчас все будет».
- Хотя первый день, когда бомбу задеваешь, все: «Осторожней-осторожней! Может взорваться!» На третий день уже все ходили, бились…
- Головами, ногами о бомбу, уже всем было все равно и все молчали, ждали только, как разрешится. Я про то, что взрослые кто-то там… У девочки вот, у Розитиной сестры, у нее был пиджак, и она его тоже намочила, и чья-то мама, ну, взрослая женщина, у нее отобрала этот пиджак. А у меня был случай, что передавали ватку с нашатырем намоченную. И ее передавали, и я ее понюхала, и в этот момент у меня тоже она забрала, сказала: «Это моим детям».
- А еще мы говорили: «Вот мы выйдем, мы устроим пир только из воды. Вот, разную воду поставим».
- Да. И кто какой сок любит.
- Да.
- Я помню, я сидела прям возле сейфа, вот, у входа. Я там так хорошо сидела, вот, прям как здесь. Только на полу. Ноги вытянуты. Кто-то разрешил даже облокотиться на колени свои. И ко мне подходит наша учительница по биологии и говорит: «Леночка, давай ты пойдешь туда?» - и показывает мне. Я говорю: «Нет, я туда не пойду, я здесь». Она говорит: «Ну, пожалуйста. Ну, я тут сяду, а ты туда пойди». Я вообще… Ну, я не вредная, я понимала, что взрослый говорит, надо делать. Но я настолько не хотела уходить с этого места. Там подруги сидели. Это тоже уже был третий день, уже вот к развязке… Ну она уже так, строгое лицо делает, говорит: «Я тебе говорю, иди туда». Я встала, села на то место. В итоге вот куда она села, там просто все погибли. Все, все, кто там сидел рядом, они погибли. Агунда, Алина, Эмма. Даже вот она, ее внук и внучка…
Старшая сестра Насти Лена сидела в зале с ней. Она выжила и выучилась на экономиста. Сейчас пишет диссертацию по социальной психологии и красит волосы в безумные цвета.
Старший брат Лены Алан после первого взрыва выбежал из спортзала. И вернулся. Выбежал. Опять вернулся. «Он 5-6 раз вылезал и залезал. Ему уже силовики кричали: беги сюда. Он возвращался в спортзал». Пуля 18-го калибра в спину. «Я не знаю, кто выпустил. Это уже не понять».
Сама Лена вывела из спортзала девочку лет пяти. «Она сама прицепилась. Я так и не знаю, кто она. Были мысли на одну. Но мы потом не узнали друг друга».
Выбредаем к пианино. Когда-нибудь тут будут ярмарки, но пока вокруг - необжитое бетонное пространство.
Настя очень застенчивая. Настя оглядывается - никого нет, берет несколько аккордов и поет свою песню - про часы одноклассницы Эммы.
- Время лечит, время лечит, время лечит, время, - напевает Настя нежным голосом. - Время лечит, время лечит, время лечит, время лечит - кого? Кого исцелило, кого? Кого пощадило, кого?
Сон Лены
- У нас комната, мамина спальня - там стоит шкаф, зеркальный полностью, и кровать напротив. То есть в любом случае, когда ты заходишь в комнату, ты в зеркале видишь все, что за кроватью находится. Я вот так лежу за этой кроватью, просто вот закрываюсь и думаю: «Хоть бы они меня не увидели». А смотрю, у нас в каждом углу сидят дети. Я просто так закрылась…
Вот, вот это напряжение во сне, когда ты чувствуешь, как ты реально прячешься. А идут три мужика, спереди один весь в камуфляже с автоматом, в маске, а другие были просто бородатые, но без масок. И вот они приближаются к краю кровати, а я лежу… То есть они меня в любом случае видят, так же как и я. Но я так пряталась.
И вот они только дошли до конца кровати, бабушка меня будит. Ну как бы я встала, взяла свой букет, оделась и пошла.
В школе
День рождения
У Милены Доган день рождения. Ей 13. В гостях - 16 детей. На двери разноцветными ручками написан список, напротив каждого имени - аккуратные плюсики, на дверных ручках - вырезанные сердечки из бумаги.
Сама Милена в розовом платье с блестящим поясом в тон. Милена ведет репортажи на школьном телевидении и знает толк в красоте.
Гости бесятся. Даниил прыгает на мячике. Заур читает стихотворение про ишака, который пошел купаться. Требуются батарейки, большие, три, сейчас. Требуется опробовать голубую расческу в виде ангела.
Под потолком - красиво сгруппированные шары. Квартиру Милена украшала самостоятельно.
На пианино - вырезанная и раскрашенная бумажная гирлянда. Гирлянда идет под портрет старшей сестры Милены - Аланы. Алане 9 лет.
Младшая Милена переросла Алану на три года.
- Счастье - оно иллюзорно, горе реально - вот оно. Счастье, оно было - и все, - говорит Анета, мама Милены и Аланы. Говорит негромко - на кухне продолжается праздник. - Миром правит злоба. Я не вижу в мире разумности, если честно.
В спортзале они были втроем. Милене был год, Алане - 9. Второго сентября боевики разрешили Руслану Аушеву вывести из школы женщин с грудными детьми.
Анета просила боевиков разрешить, чтобы Алана вынесла Милену.
Они не разрешили.
И Анета понесла Милену сама.
Алана осталась в спортзале.
Она погибла.
- Если бы варианты были. Вот стенка, видишь? Головой об стенку вот так билась, чтоб не думать.
Анета утирает слезы ребром ладони.
- У меня есть другой ребенок, который хочет меня здесь. Пытаешься приспособиться, и не получается. Ничем не хочешь заниматься, кроме памяти. И это вот ощущение, что если ты забудешь, ты предаешь. Мы все живем две жизни, и нас не хватает ни на одну.
Анета вспоминает, как четырехлетний мальчик спрашивал: «Тетя, мы что, такие плохие?»
- Многие родили после этого или усыновили, а мне немыслимо. Нужно давать позитив, любовь. Я не могу. Немыслимо. Что-то недавно Миленка начудила, я радовалась. А она говорит: «Мама, а ты же мне вообще в детстве не радовалась, ты все время плакала». «Ты помнишь?» - говорю. «Да. Мне так хотелось, чтоб ты мне радовалась». А я не могла радоваться ребенку своему.
Под фото Аланы - вырезанная цитата Зигмунда Фрейда: «Острая скорбь после утраты собственного ребенка сотрется, однако мы остаемся безутешны и никогда не сможем подобрать замену. Все, что станет на опустевшее место, даже если сумеет его заполнить, останется чем-то иным. Так и должно быть. Это единственный способ продлить любовь, от которой мы не желаем отречься».
Анета говорит, что Милена внимательно смотрит все сюжеты о школе.
Но за эти 12 лет разговор про эти три дня, которые определили их жизнь, пока не произошел.
- Она пока не хочет. Она не подошла, не спросила - мама, как все было? Она еще не готова. Еще пока нет.
Беслан
"Новая газета" № 97 от 2 сентября 2016
http://www.novayagazeta.ru/society/74385.html
http://loxovo.livejournal.com/7509179.html
За линией
Дом Эллы Кесаевой и Эммы Бетрозовой от школы отделяет линия железной дороги.
Остро пахнет коровами. Есть и козы, и куры, и огород - здоровье очень важно. На кухне стынет осетинский пирог. Дом совсем не похож на центр сопротивления, но именно здесь находится основной генератор расследования бесланского теракта.
Они прошли 130 российских судов. В 2008-м отсюда ушли 43 килограмма документов в Страсбургский суд. Заявителей было 447 человек. Сейчас их 346. Сначала заявителями были родители несовершеннолетних детей, объясняет Эмма Бетрозова. Теперь дети выросли.
Элла Кесаева и Эмма Бетрозова
- Мы здесь записывали их показания, расшифровывали, переводили. Каждый из них свидетельствовал по часу, по два. Потом еще много досылали - и материалов, и всего.
В 2012-м жалобу приняли, летом 2015-го - признали приемлемой. Ей назначен статус приоритетной.
Страсбургский суд будет выяснять, все ли сделало государство для предотвращения теракта, для минимизации потерь среди заложников, для объективного расследования причин трагедии и - главное - гибели людей.
Сережка - усыновленный Эммин сын - лежит на диване, вскидывается, прислушивается, снова засыпает.
Муж Эммы Руслан был убит 1 сентября. Два родных сына Эммы убиты. Алан и Аслан, 16 и 12 лет.
Дочка Эллы Зарина смогла выйти.
Теперь бывшая спальня сыновей превратилась то ли в кабинет, то ли в оперативный штаб. Книжные шкафы, папки от пола до потолка.
В прошлом году сестры подготовили плакат с обвинением в адрес президента. Фотографии обожженных тел. Плакат делали из ткани - не хотели, чтоб разорвали, готовили секретно. Эмма спрятала его под кофту. И пошла на бесланское 1 сентября.
- Но они знали. Почти сразу нас окружили. Я говорю: «Мы мешаем вам запускать ваши шары? Мы вам не мешаем. Мы рядом постоим».
Им скрутили руки. Их попросили отдать «плакат про президента». Им сказали, что они позорят пострадавших и устраивают цирк. Начальник РОВД Дулаев узнавал у них, спрашивали ли они разрешение, чтобы проводить акцию у школы.
- Мы в таком положении странном, - Эмма говорит мягко. - Погибли спецназовцы, погибли, да. Но это же не значит, что спецназ не виноват. Одна группа спасала, а другие же стреляли, стреляли из гранатометов по школе. И пожар тушили 2 часа 15 минут. Террористы заводили заложников в столовую, а по столовой стреляли из танков.
- Если наши мальчики выжили три дня, они были живы, если они действительно погибли из-за штурма, почему мы должны все списать на террористов? - говорит Элла. - Закрыть глаза, уши? Моя девочка мне рассказывала, что перед штурмом они оба живы были. Эти люди, которые стреляли по школе, они ведь служат сейчас, наверное. И живут припеваючи, убив столько детей. Может быть, совершили новые преступления, потому что безнаказанность порождает.
Эмма уходит укладывать Сережку. Элла говорит:
- Я знала, что Алан выбежал. Потом я свидетельские показания собирала в Страсбург. И вдруг я натыкаюсь на девочку, которая дает мне показания, что Алан выбежал и добежал до гаражей. Там узкий проход был, между гаражами, он там присел и сполз. И те, кто бежал, вынуждены были через него перескакивать. Никаких спасателей не было. И он был ранен. В него выстрелили оттудова. То есть оттуда стреляли, куда он бежал. Не в спину. Он был жив еще. Девочка взрослая была, она помнит. Она на него посмотрела, и он на нее посмотрел. А потом еще второй мальчик засвидетельствовал, что Алан был вне школы и живой. Мы же сами изучали его тело. Две ранки - в коленке, в животе. Пулевые, маленькие. На нем не было ни одного ожога, даже самого маленького. А потом мы получили экспертизу, что 60% тела было обуглено, что отверстия в теле - от взрывов.
Пока вестей из Страсбурга нет.
- Я очень жду. Мы очень ждем. Может быть, станет полегче.
Сон Эллы
- Я месяц до теракта видела сон страшный. Под нашими окнами, вот, первые два окна, - вооруженные люди с автоматами в масках, и мы с мальчиками бежим далеко-далеко в огород. И каждую ночь этот сон повторялся.
А перед терактом я вижу сон. Что я в маленьком автобусе еду вот по таким дорожкам горным. Поднимаюсь, поднимаюсь. Автобус, полный детей, и я тоже с ними. И вдруг я понимаю, что еду в село Лескен. У нас мальчики оттудова, у них там папа живет. Оно не совсем горное, но дорога высокая. И вдруг автобус падает в обрыв. И этот момент смерти я почувствовала. И я вскочила. Страшно! Я заскочила в ванну, открыла воду. Говорят, что сон надо выговаривать в воду, чтоб не сбылся. Потом, когда мы везли тело старшего туда, я это ощущение дороги четко помнила.
Пока Элла пересказывает свой сон, в соседнем здании идет бой. Федерация служебно-прикладной подготовки силовых структур «Контратака-9» проводит чемпионат мира. Уже второй год, именно в Беслане, в спорткомплексе, построенном после теракта.
Огромный портрет Путина с подписью - «Сильный президент, сильная страна». Растяжка - «Пусть детство, дружба, спорт и мир всегда шагают рядом».
По центру зала - ринг. Зал полон молодыми веселыми силовиками.
Борьба жестокая. Не борьба - набор приемов, захватов, ударов. Бьются без защиты. Пинают ногами в живот, бьют кулаками в лицо.
- Держи его, держи, - кричат мужчины по-осетински.
Кровь капает на ринг, девушка рядом визжит от восторга.
В зале много местных. Среди бесланской молодежи самое популярное развлечение - спорт. Среди спорта - борьба.
После пятого удара по голове раздается гонг.
Судьи в белых рубашках делают отметки в блокнотах. В финальном поединке сходятся чеченский омоновец и офицер японской полиции. Долго катаются по ковру. Японец силится встать, хватает за ногу, но омоновец перехватывает японца за горло. Полицейский падает, и омоновец бьет по лицу, раз, другой.
- Мы хотим, чтобы Город Ангелов знал - мы рядом. И мы на его защите, - говорил мужчина в костюме, неудобно сидящем на его раскачанном теле. - Второй год проводим чемпионат здесь. Мы здесь были в 2004 году. Чтобы Город Ангелов понимал, что мы его не забываем, что мы рядом в любом случае.
Говоря про Город Ангелов, этот человек имеет в виду Беслан. Но Город Ангелов - другое. Так называется новое кладбище, появившееся в сентябре 2004-го.
Чемпионат в спорткомплексе, построенном после теракта в Беслане
Click to viewЛена и Настя
- «Вы, правда, вот воду не пили?» «Вы, правда, там мочу пили?» Правда!
- Или: «Блин, вам столько льгот после этого. Везет». Ну, что ты на это ответишь?
Лене Гайтовой 24. Насте Туаевой - 23.
Обе окончили московский ГУУ. Лена училась на госуправленца, Настя - на менеджера по туризму. Окончили в прошлом году. Родители обеих просили остаться в Москве. Обе вернулись в Беслан.
1 сентября 2004-го Лена шла в 6 «Б», Настя - в 6 «Г». В их параллели погибло 28 человек.
Они - лучшие подруги.
Настя и Лена
Мы ходим по владикавказской заброшенной стройке, захваченной псевдопанками. Само место называется - «Портал», а район имеет прозвище «сучье место» - вокруг три отделения полиции. Недостроенное здание разрисовано граффити сверху донизу. Во дворе многочисленные странные арт-объекты авторства местной молодежи: самодельная мебель, конь из ржавых шестерней, деревянные указатели с прибитым противогазом, шерстяные разноцветные нитки, растянутые между столбами. Вчера захватчики «сробингудили» форму для отливки бетона, и скоро тут будет бассейн. Почти Берлин, но все-таки Кавказ - женщинам курить на территории сквота запрещено.
Мне рассказывают, что заброшка принадлежала Министерству культуры и должна была стать музеем современного искусства. Полиция была уже три раза, и неизвестно, сколько просуществует это место.
- Тут спокойно, - говорит Лена. - Подольше бы.
Девочки здесь - постоянные гостьи.
Еще девчонки ходят на кладбище.
- Там тоже спокойно. На камень сядешь, он теплый.
- Так же и в школе.
- Да. Ты придешь, сядешь. Причем первое время, когда туда заходишь, ты заходил именно на свое место. Ты заходишь и сразу идешь на свое место, как будто бы это мое место и всё, не подходи сюда - я тут была.
- Да. А убегала я вот так вот, из этого окна выпрыгнула.
- Вот все равно, что бы ты ни делал, это, наверное, защитный какой-то механизм, все равно забываются какие-то подробности.
- Ну, запахи не забываются, - говорит Лена.
- Запахи - нет. Причем даже не то, что ты почувствуешь этот запах где-то. Он вот в носу возникает.
- У меня осенью такие запахи бывают.
- Ой, запахло терактом в школе.
- Только, наверное, сейчас приходит осознание, что, блин, произошло. А тогда в 12, 13, 14 - мне было настолько эгоистически все равно, - говорит Лена. - Наверное, потому что теперь уже тот возраст, когда мы сами можем мамами стать.
- Если, конечно, человек познал… Когда 13-летними детьми… Помню, мама говорит: «Вот сегодня похороны Агунды Гацаловой. Пошли». И, типа, ведут на похороны. В 13 лет! Я сейчас не хожу на похороны. А тогда ходила. Или ты сидишь возле телевизора и ждешь, пока найдется твоя другая одноклассница. И я надеялась, что ее найдут. Я уверена была, что вот, ну их найдут живыми. Просто они где-то в больнице, просто они вот… Ну.
- Некоторых очень долго искали. Вот Азу Гумецову вообще в декабре хоронили же.
Меня посвящают в местную игру. Игра заключается в том, чтобы носить в руках тяжеленный чугунный шар. На землю класть его нельзя - только передавать. Шар оттягивает руки.
Сны Беслана. Лена и Настя
1 сентября 2004-го Лена Гайтова шла в 6 «Б», а Настя Туаева - в 6 «Г». В их параллели погибло 28 человек. Они - лучшие подруги. Обе окончили московский ГУУ. Лена училась на госуправленца, Настя - на менеджера по туризму. Окончили в прошлом году. Родители обеих просили остаться в Москве. Обе вернулись в Беслан.
Девочки рассказывают, что дети боялись расстроить родителей снаружи. Что дома - за теракт - попадет. Думали, что сказать, когда их отпустят.
- А еще обувь… Все же сняли обувь. И я очень боялась, что нас сейчас выпустят, и я по камням пойду босиком. Меня почему-то это очень волновало.
- А у нас еще сосед… Ну, небогатая семья, ему новые туфли купили к первому сентября, и он их так и не снял. Он, бедный, мучился, но он их не снял. Но он тоже погиб.
- Взрослые многие, я не знаю… Ну, видать, взрослая психика уже какая-то другая и, наверное, в стрессовых ситуациях по-другому реагирует. Взрослые себя многие вели странно. Ну я вообще на них не обижена, я их ни в чем не обвиняю, но… Ну вот я к тому, что, наверное, у детей как-то… Ну не знаю.
- Дети помогали друг другу. Финик делили ногтями на сто частей. Знаешь ты его, не знаешь - ты ему помогаешь. Тебя просят что-то ему взять, или - «поменяйся со мной местами - я теперь ноги вытяну, посижу». Взрослые же нет, взрослые могли сказать: «Я тут сижу» или «тут сидит мой ребенок. Отойди». Они осознавали, что происходит, они знали, что это очень-очень плохо, что это хорошим не закончится, и они пытались, наверное, защитить своего ребенка. А мы, так как мы не понимали, что это, мы пытались успокоить друг друга типа: «Нормально сейчас все будет».
- Хотя первый день, когда бомбу задеваешь, все: «Осторожней-осторожней! Может взорваться!» На третий день уже все ходили, бились…
- Головами, ногами о бомбу, уже всем было все равно и все молчали, ждали только, как разрешится. Я про то, что взрослые кто-то там… У девочки вот, у Розитиной сестры, у нее был пиджак, и она его тоже намочила, и чья-то мама, ну, взрослая женщина, у нее отобрала этот пиджак. А у меня был случай, что передавали ватку с нашатырем намоченную. И ее передавали, и я ее понюхала, и в этот момент у меня тоже она забрала, сказала: «Это моим детям».
- А еще мы говорили: «Вот мы выйдем, мы устроим пир только из воды. Вот, разную воду поставим».
- Да. И кто какой сок любит.
- Да.
- Я помню, я сидела прям возле сейфа, вот, у входа. Я там так хорошо сидела, вот, прям как здесь. Только на полу. Ноги вытянуты. Кто-то разрешил даже облокотиться на колени свои. И ко мне подходит наша учительница по биологии и говорит: «Леночка, давай ты пойдешь туда?» - и показывает мне. Я говорю: «Нет, я туда не пойду, я здесь». Она говорит: «Ну, пожалуйста. Ну, я тут сяду, а ты туда пойди». Я вообще… Ну, я не вредная, я понимала, что взрослый говорит, надо делать. Но я настолько не хотела уходить с этого места. Там подруги сидели. Это тоже уже был третий день, уже вот к развязке… Ну она уже так, строгое лицо делает, говорит: «Я тебе говорю, иди туда». Я встала, села на то место. В итоге вот куда она села, там просто все погибли. Все, все, кто там сидел рядом, они погибли. Агунда, Алина, Эмма. Даже вот она, ее внук и внучка…
Старшая сестра Насти Лена сидела в зале с ней. Она выжила и выучилась на экономиста. Сейчас пишет диссертацию по социальной психологии и красит волосы в безумные цвета.
Старший брат Лены Алан после первого взрыва выбежал из спортзала. И вернулся. Выбежал. Опять вернулся. «Он 5-6 раз вылезал и залезал. Ему уже силовики кричали: беги сюда. Он возвращался в спортзал». Пуля 18-го калибра в спину. «Я не знаю, кто выпустил. Это уже не понять».
Сама Лена вывела из спортзала девочку лет пяти. «Она сама прицепилась. Я так и не знаю, кто она. Были мысли на одну. Но мы потом не узнали друг друга».
Выбредаем к пианино. Когда-нибудь тут будут ярмарки, но пока вокруг - необжитое бетонное пространство.
Настя очень застенчивая. Настя оглядывается - никого нет, берет несколько аккордов и поет свою песню - про часы одноклассницы Эммы.
- Время лечит, время лечит, время лечит, время, - напевает Настя нежным голосом. - Время лечит, время лечит, время лечит, время лечит - кого? Кого исцелило, кого? Кого пощадило, кого?
Сон Лены
- У нас комната, мамина спальня - там стоит шкаф, зеркальный полностью, и кровать напротив. То есть в любом случае, когда ты заходишь в комнату, ты в зеркале видишь все, что за кроватью находится. Я вот так лежу за этой кроватью, просто вот закрываюсь и думаю: «Хоть бы они меня не увидели». А смотрю, у нас в каждом углу сидят дети. Я просто так закрылась…
Вот, вот это напряжение во сне, когда ты чувствуешь, как ты реально прячешься. А идут три мужика, спереди один весь в камуфляже с автоматом, в маске, а другие были просто бородатые, но без масок. И вот они приближаются к краю кровати, а я лежу… То есть они меня в любом случае видят, так же как и я. Но я так пряталась.
И вот они только дошли до конца кровати, бабушка меня будит. Ну как бы я встала, взяла свой букет, оделась и пошла.
В школе
День рождения
У Милены Доган день рождения. Ей 13. В гостях - 16 детей. На двери разноцветными ручками написан список, напротив каждого имени - аккуратные плюсики, на дверных ручках - вырезанные сердечки из бумаги.
Сама Милена в розовом платье с блестящим поясом в тон. Милена ведет репортажи на школьном телевидении и знает толк в красоте.
Гости бесятся. Даниил прыгает на мячике. Заур читает стихотворение про ишака, который пошел купаться. Требуются батарейки, большие, три, сейчас. Требуется опробовать голубую расческу в виде ангела.
Под потолком - красиво сгруппированные шары. Квартиру Милена украшала самостоятельно.
На пианино - вырезанная и раскрашенная бумажная гирлянда. Гирлянда идет под портрет старшей сестры Милены - Аланы. Алане 9 лет.
Младшая Милена переросла Алану на три года.
- Счастье - оно иллюзорно, горе реально - вот оно. Счастье, оно было - и все, - говорит Анета, мама Милены и Аланы. Говорит негромко - на кухне продолжается праздник. - Миром правит злоба. Я не вижу в мире разумности, если честно.
В спортзале они были втроем. Милене был год, Алане - 9. Второго сентября боевики разрешили Руслану Аушеву вывести из школы женщин с грудными детьми.
Анета просила боевиков разрешить, чтобы Алана вынесла Милену.
Они не разрешили.
И Анета понесла Милену сама.
Алана осталась в спортзале.
Она погибла.
- Если бы варианты были. Вот стенка, видишь? Головой об стенку вот так билась, чтоб не думать.
Анета утирает слезы ребром ладони.
- У меня есть другой ребенок, который хочет меня здесь. Пытаешься приспособиться, и не получается. Ничем не хочешь заниматься, кроме памяти. И это вот ощущение, что если ты забудешь, ты предаешь. Мы все живем две жизни, и нас не хватает ни на одну.
Анета вспоминает, как четырехлетний мальчик спрашивал: «Тетя, мы что, такие плохие?»
- Многие родили после этого или усыновили, а мне немыслимо. Нужно давать позитив, любовь. Я не могу. Немыслимо. Что-то недавно Миленка начудила, я радовалась. А она говорит: «Мама, а ты же мне вообще в детстве не радовалась, ты все время плакала». «Ты помнишь?» - говорю. «Да. Мне так хотелось, чтоб ты мне радовалась». А я не могла радоваться ребенку своему.
Под фото Аланы - вырезанная цитата Зигмунда Фрейда: «Острая скорбь после утраты собственного ребенка сотрется, однако мы остаемся безутешны и никогда не сможем подобрать замену. Все, что станет на опустевшее место, даже если сумеет его заполнить, останется чем-то иным. Так и должно быть. Это единственный способ продлить любовь, от которой мы не желаем отречься».
Анета говорит, что Милена внимательно смотрит все сюжеты о школе.
Но за эти 12 лет разговор про эти три дня, которые определили их жизнь, пока не произошел.
- Она пока не хочет. Она не подошла, не спросила - мама, как все было? Она еще не готова. Еще пока нет.
Беслан
"Новая газета" № 97 от 2 сентября 2016
http://www.novayagazeta.ru/society/74385.html