Виктор ШЕНДЕРОВИЧ: "Бескомпромиссен не я, а мой жанр" (ИНТЕРВЬЮ) (начало)
Сатирик в программе Леонида Велехова "Культ личности"
Леонид Велехов: - Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, это новый выпуск программы "Культ Личности". Она не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
Виктор Шендерович, литератор, публицист, сегодня у нас в гостях.
(Видеосюжет о Викторе Шендеровиче. Закадровый текст:
Виктор Шендерович - анфан терибль российской литературы, публицистики и шире - общественной и интеллектуальной жизни. Трудно найти среди отечественной интеллигенции человека, настроенного более радикально и непримиримо по отношению к правящей российской элите и прежде всего лично к Владимиру Путину. Говоря о Путине и его присных, в выражениях Виктор Анатольевич не стесняется, в чем вы сегодня не раз убедитесь. Одних этот радикализм, задиристость и желчность Шендеровича восхищают, другим кажутся чрезмерными. Но вряд ли кто-нибудь откажет ему в смелости и в искренности. И в остроумии, конечно.
Анфан терибль он был далеко не всегда, еще недавно Виктор Шендерович, наоборот, казался баловнем судьбы. Одна из главных звезд популярнейшего телеканала НТВ, он купался в лучах славы, признания, всеобщего восхищения. 90-е были его звездным десятилетием. Этому, впрочем, предшествовали годы поисков себя. В юности он мечтал об актерской карьере, занимался в студии Олега Табакова, играл в массовках в «Табакерке», поняв, видимо, что актером первого плана ему не стать, все равно связал свою судьбу с театром, став преподавателем сценического движения и постановщиком сцен боев и драк. Стал писать, его миниатюра про деревню Гадюкино, в которой непрестанно, в отличие от всего остального мира, скверная погода и идут дожди, в устах Геннадия Хазанова стала классикой отечественной эстрады и одновременно фольклором, народ знал ее наизусть и заранее покатывался со смеха, едва только Хазанов произносил первую фразу. Надо сказать, что сегодня эта история про незадачливое Гадюкино звучит предельно современно и обобщенно как метафора нашей российской жизни, которая словно заколдована от перемен к лучшему.
Но подлинный и долгий успех ждал Шендеровича в ельцинские 90-е, на телевидении, на НТВ, сперва в программе "Куклы", для которой он писал сценарии и сочинял репризы, затем уже в его собственной, авторской программе "Итого". Все это, вместе с НТВ, приказало долго жить вскоре после прихода Владимира Путина к власти. Причем, как говорят, самый большой зуб на НТВ вырос у Путина именно из-за программы "Куклы", в одном из выпусков которой он предстал в образе Крошки Цахеса, властолюбивого и злобного карлика.
Вот так с тех пор они и враждуют друг с другом, писатель и властитель, Шендерович и Путин, уже полтора с лишним десятилетия. Президент не может простить сатирику издевку, а сатирик президенту - загубленную возможность обращаться к широкой аудитории, свободно выражая свои мысли. Казалось, победитель в этом нетеатральном бое известен, слишком неравны силы, и круг возможностей у сатирика для его острых рапирных выпадов сужается с каждым днем - то там отменят выступление, то сям. И тем не менее Виктор Шендерович не сдается. Он оказался настоящим бойцом, недаром начинал как мастер сценического боя. И ведь время вещь необычайно длинная, так что, как знать, кто еще, как говаривал Сирано де Бержерак, попадет в конце посылки...).
Студия
Леонид Велехов: - Готовился к передаче, пошел искать ваши книги в Дом книги - ни одной не нашел, при том, что все популярные авторы на месте, занимают место целыми полками. Это свидетельство чего - небывалой популярности ваших книг или что не переиздают?
Виктор Шендерович: - Нет, переиздают регулярно. Они, конечно, есть, я думаю, в Доме книги.
Леонид Велехов: - В Доме книги ни одной не было.
Виктор Шендерович: - Вы посмотрели по компьютеру?
Леонид Велехов: - Я посмотрел по компьютеру, я поискал на полках вместе с сотрудницами.
Виктор Шендерович: - Замечательно! Вы мне открыли глаза на новую какую-то стадию. Потому что в прошлый раз, когда я заходил - просто мне было любопытно, как это все происходит сегодня, - были. Просто их не выкладывают на центральные полки. В принципе, на какой-то полке внизу на мою букву, там есть. Человек, который хочет купить мою книгу, он ее там найдет. Другое дело, что 99% покупок делаются не так. Человек просто приходит посмотреть, что есть. И, конечно, мои книги он не увидит.
Леонид Велехов: - Приховали, значит, вы думаете все-таки.
Виктор Шендерович: - Приховали. И те времена, когда мои книги были в лидерах продаж, они давно позади. И я не думаю, что это связано с тем, что я стал хуже писать.
Леонид Велехов: - Мне тоже кажется, что причины другие.
Виктор Шендерович: - Слушайте, это все необременительная плата за возможность делать то, что я хочу делать.
Леонид Велехов: - Ах так?!
Виктор Шендерович: - Разумеется. Тут ведь важна точка отсчета. И, конечно, если считать от просвещенной Европы, то мы в Азии. А если считать от Ташкента или Пхеньяна, то мы в Европе, но в такой, сильно восточной Европе. Я сижу у вас в студии, в центре Москвы. Я выйду отсюда и меня, я надеюсь, никто не свинтит. Я не в психушке, я не выброшен насильственно в эмиграцию, я не в тюрьме. Я могу издавать книги. Есть Интернет, я могу их продавать. Я даже могу иногда в клубах, в каких-то небольших помещениях, выступать. Мне даже интересно наблюдать это как сюжет, потому что лет пятнадцать назад я был, что называется, телезвездой. Аншлаги, тысячные залы регулярно, и не вылезал из телевизора, и мне интересно наблюдать за этими трансформациями.
Леонид Велехов: - А не было момента, когда эта трансформация была болезненной для вас?
Виктор Шендерович: - Был, конечно, был. Но это болезненность другого рода.
Леонид Велехов: - Я понимаю.
Виктор Шендерович: - Для меня это все прежде всего симптоматика того, что происходит со страной.
Леонид Велехов: - Это, конечно.
Виктор Шендерович: - Дело в том, что тот жанр, которым я занимаюсь, он бескомпромиссный. Я-то как раз человек, как мне кажется, вполне склонный к компромиссу, вполне готовый, по крайней мере, выслушать предложения, если это предложения компромиссные, а не подлые. Но жанр сатиры предполагает некоторую отвязность. Нельзя согласовывать с объектом сатиры уровень критики. По мне лучше и достойнее просто признать, что это невозможно, чем устраивать эту симуляцию сатиры. Сатира - бескомпромиссный жанр совершенно. Лучшее определение поэзии, на мой вкус, принадлежит Мандельштаму, который сказал, что это ворованный воздух. Нельзя писать разрешенные стихи. Мандельштам писал, что за разрешенные стихи надо сечь. Нельзя писать стихи, которые разрешены. Это подло. Молчи, не пиши никаких. Лучше писать здравицу ныне действующему тирану в открытую, чем писать разрешенное свободомыслие. Вот это разрешенное свободомыслие - это чуть ли не самое подлое, что я знаю в нашем ремесле. И, честно говоря, просто холуи, которые в открытую вылизывают Владимира Владимировича, мне гораздо симпатичнее по-человечески, чем подмигивающие, но не договаривающие. Один глаз на нас, другой - на Арзамас. Мол, вы же понимаете, что мы имеем в виду.
Леонид Велехов: - До вашего любимого Владимира Владимировича мы еще дойдем.
Виктор Шендерович: - Мы уже дошли до Владимира Владимировича! (Смех в студии) Мы уже в нем!
Леонид Велехов: - А я хочу все-таки немного, на энное количество лет вернуться в детство. Вы ведь с Чистых прудов?
Виктор Шендерович: - Да.
Леонид Велехов: - Еще один Костик.
Виктор Шендерович: - Не просто "еще один Костик", а буквально там еще год совпадает, 1958-й. И когда я в очередной раз смотрю фильм "Покровские ворота", то всматриваюсь всегда, как они катаются на катке, который ровнехонько напротив Лобковского переулка, ныне улица Макаренко, на которой я родился. А год в фильме 1958, год моего рождения. И я думаю, что где-то там вдоль бульварчика, вдоль пруда ходит мама с колясочкой. Поэтому это ровно и место, и время мое, эти самые "Покровские ворота". И я там себя ищу в кадре, где-то я там, в коляске, нахожусь возле Костика. (Смех в студии).
Леонид Велехов: - Как на картинах передвижников.
Виктор Шендерович: - Возле Велюрова, где-то там.
Леонид Велехов: - В правом углу.
Виктор Шендерович: - Да, где-то там я. Конечно, я чистопрудный. И это очень хорошая… Вот если что-то держит посреди всего этого на поверхности, то, как ни странно, как ни пафосно это звучит, это ощущение причастности к месту. Потому что есть государство, такое, какое есть, вполне отвратительное, а есть твои места. И можно это назвать в чистом виде патриотизмом, т. е. любовью к родине в таком незамутненном варианте. Это мое место, это мое! Вот эти Сретенка, Покровские ворота, вот эти переулки, которые я знаю, еще несколько маршрутов московских любимых. Это мой город в буквальном смысле. Это мой город. А которые тут "понаехали" из Большого дома на Лубянке, ну, они понаехали. Ну, мало ли тут было оккупантов. Наполеон тут был. Татаро-монголы ходили вдоль и поперек.
Леонид Велехов: - Живете надеждой, что все-таки это временные постояльцы?
Виктор Шендерович: - Нет, это постоянные. Оккупация государством - это вещь постоянная в России. Это Герцена мысль, что государство расположилось в России, как оккупационная армия. Мы живем, конечно, под оккупацией, под оккупацией государства. Это русская давняя традиция.
Леонид Велехов: - Мы и тогда так жили.
Виктор Шендерович: - Да, всегда была оккупация государства. Были какие-то короткие куски, когда оккупанты слабели и понимали, что их сейчас будут гнать вилами. И они побаивались. Они начинали заискивать с населением и как-то нас учитывать. И короткие-короткие промежутки власть имела к нам какое-то отношение. Вокруг 1991 года - чуть-чуть до, чуть-чуть после, когда во власти были какие-то депутаты приличные. Я голосовал, я избиратель академика Рыжова, например.
Леонид Велехов: - А я за академика Емельянова.
Виктор Шендерович: - Ну, вот, были приличные депутаты ГД, были в исполнительной власти.
Леонид Велехов: - А помните Первый съезд? Вдруг появились совершенно другие лица.
Виктор Шендерович: - Совершенно верно. Вот этот эффект. Но это короткий промежуток. И, собственно говоря, вот этот пресловутый рейтинг поддержки - это ведь рейтинг привычного безразличия отношения к власти любой как к неизбежной оккупации, как в природе, в конечном счете. Ну, вот дождь - ну, дождь.
Леонид Велехов: - Это чисто русская действительность.
Виктор Шендерович: - Абсолютно! Это азиатская, не только русская, - любая Киргизия, любой Узбекистан, любой Туркменистан.
Леонид Велехов: - Ну, как-то уж очень не хочется себя туда в Азию совсем смещать, но вы правы, конечно.
Виктор Шендерович: - Ну, мы себя уже сместили туда. Мы гораздо ближе сегодня по способу управления государством к Узбекистану, чем к Польше. Даже к Польше!
Леонид Велехов: - Бесспорно.
Виктор Шендерович: - Мы себя сами туда сместили. В том-то и дело, что нам никогда не быть Данией, но не хотелось бы быть Узбекистаном. Значит, дальше вопрос в том, что мы за последние 15 лет, очевидно, сдвинулись в ту сторону.
Возвращаясь к тебе. Да, есть моя страна, мои места родные, моя среда обитания любимая. Ее тоже разрушают. И в этом смысле Собянин, продолжая дело Лужкова, произвел просто налет, да.
Леонид Велехов: - Да.
Виктор Шендерович: - Как сказано у Бродского про Роттердам, "что не доделало Люфтваффе, то смело довершат карандаши". Но Люфтваффе толком не долетел до Москвы, а карандаши вовсю. И страшное дело! Тем не менее, все равно мой город, вот эта среда обитания, эти лица, эти люди - поверх них находится этот панцирь государства.
Леонид Велехов: - Лица, люди… Что родители, что семья, что папа-мама дали?
Виктор Шендерович: - Ну, как ни банально - всё! Потому что это-то и есть родина. Они дали систему координат, норму. То, что для меня норма - это норма, построенная моими родителями, прежде всего. В этом дальше участвовали разные люди, и живые, и мертвые, как говорится. И отцовское родительское застолье, в котором были замечательные лица. И дальше мне страшно везло - я попал в табаковскую театральную студию. И Олег Павлович, и Костя Райкин, и Валерий Фокин, и Андрей Дрознин, Авангард Леонтьев - замечательные! И с 10-го класса 10 лет и институтских с перерывом на армию, потом я был в этой студии и педагогом - это прежде всего студийные годы. Конечно, книжки я начал читать тогда по-настоящему. Книги, книжные полки… И очень многие книги с этих книжных полок тоже создали мою систему координат.
Леонид Велехов: - Родители были вполне советские люди или все-таки с каким-то сомнением в правоте нашего правого дела?
Виктор Шендерович: - Нет, нет, нет, абсолютно советские. Классические "шестидесятники" на уровне Ленин хороший, Сталин плохой. И портрет, фотография знаменитая Ленина…
Леонид Велехов: - Сталин исказил дело Ленина.
Виктор Шендерович: - Да, да, да. А фотография Ленина до 80-х годов стояла на книжных полках и стояла в качестве вызова текущему строю. Да, я был абсолютно советский мальчик очень долгое время. Но потом, конечно, трансформация произошла и у родителей. Отец, в отличие от многих своих ровесников, интеллектуальный человек, он оказался способным к переменам. Он очень сильно продвинулся в понимании и в выходе из себя прошлого. К сожалению, очень многие из того застолья, некоторые, по крайней мере, так и остались. Это поколение в значительной степени раскололось на рубеже 80-х - 90-х. Отец, разумеется, вышел из того состояния советского, и портрет Ленина быстро исчез, когда был прочтен Солженицын, когда стало ясно. Прочтен с запозданием, конечно.
Леонид Велехов: - Я знаю, что у вас дед был репрессирован дважды.
Виктор Шендерович: - У меня совершенно типовые деды - один погиб на фронте, другой репрессирован. Это для нашей среды, московской интеллигентной среды, среднеарифметическое. Мне повезло, потому что второй дед, дважды репрессированный, выжил. И я его застал, я его помню. Мне повезло гораздо больше, чем очень многим. Второй дед погиб на войне. И это типовое для нашего поколения.
Окончание:
http://loxovo.livejournal.com/7440887.html
Леонид Велехов: - Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, это новый выпуск программы "Культ Личности". Она не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
Виктор Шендерович, литератор, публицист, сегодня у нас в гостях.
(Видеосюжет о Викторе Шендеровиче. Закадровый текст:
Виктор Шендерович - анфан терибль российской литературы, публицистики и шире - общественной и интеллектуальной жизни. Трудно найти среди отечественной интеллигенции человека, настроенного более радикально и непримиримо по отношению к правящей российской элите и прежде всего лично к Владимиру Путину. Говоря о Путине и его присных, в выражениях Виктор Анатольевич не стесняется, в чем вы сегодня не раз убедитесь. Одних этот радикализм, задиристость и желчность Шендеровича восхищают, другим кажутся чрезмерными. Но вряд ли кто-нибудь откажет ему в смелости и в искренности. И в остроумии, конечно.
Анфан терибль он был далеко не всегда, еще недавно Виктор Шендерович, наоборот, казался баловнем судьбы. Одна из главных звезд популярнейшего телеканала НТВ, он купался в лучах славы, признания, всеобщего восхищения. 90-е были его звездным десятилетием. Этому, впрочем, предшествовали годы поисков себя. В юности он мечтал об актерской карьере, занимался в студии Олега Табакова, играл в массовках в «Табакерке», поняв, видимо, что актером первого плана ему не стать, все равно связал свою судьбу с театром, став преподавателем сценического движения и постановщиком сцен боев и драк. Стал писать, его миниатюра про деревню Гадюкино, в которой непрестанно, в отличие от всего остального мира, скверная погода и идут дожди, в устах Геннадия Хазанова стала классикой отечественной эстрады и одновременно фольклором, народ знал ее наизусть и заранее покатывался со смеха, едва только Хазанов произносил первую фразу. Надо сказать, что сегодня эта история про незадачливое Гадюкино звучит предельно современно и обобщенно как метафора нашей российской жизни, которая словно заколдована от перемен к лучшему.
Но подлинный и долгий успех ждал Шендеровича в ельцинские 90-е, на телевидении, на НТВ, сперва в программе "Куклы", для которой он писал сценарии и сочинял репризы, затем уже в его собственной, авторской программе "Итого". Все это, вместе с НТВ, приказало долго жить вскоре после прихода Владимира Путина к власти. Причем, как говорят, самый большой зуб на НТВ вырос у Путина именно из-за программы "Куклы", в одном из выпусков которой он предстал в образе Крошки Цахеса, властолюбивого и злобного карлика.
Вот так с тех пор они и враждуют друг с другом, писатель и властитель, Шендерович и Путин, уже полтора с лишним десятилетия. Президент не может простить сатирику издевку, а сатирик президенту - загубленную возможность обращаться к широкой аудитории, свободно выражая свои мысли. Казалось, победитель в этом нетеатральном бое известен, слишком неравны силы, и круг возможностей у сатирика для его острых рапирных выпадов сужается с каждым днем - то там отменят выступление, то сям. И тем не менее Виктор Шендерович не сдается. Он оказался настоящим бойцом, недаром начинал как мастер сценического боя. И ведь время вещь необычайно длинная, так что, как знать, кто еще, как говаривал Сирано де Бержерак, попадет в конце посылки...).
Студия
Леонид Велехов: - Готовился к передаче, пошел искать ваши книги в Дом книги - ни одной не нашел, при том, что все популярные авторы на месте, занимают место целыми полками. Это свидетельство чего - небывалой популярности ваших книг или что не переиздают?
Виктор Шендерович: - Нет, переиздают регулярно. Они, конечно, есть, я думаю, в Доме книги.
Леонид Велехов: - В Доме книги ни одной не было.
Виктор Шендерович: - Вы посмотрели по компьютеру?
Леонид Велехов: - Я посмотрел по компьютеру, я поискал на полках вместе с сотрудницами.
Виктор Шендерович: - Замечательно! Вы мне открыли глаза на новую какую-то стадию. Потому что в прошлый раз, когда я заходил - просто мне было любопытно, как это все происходит сегодня, - были. Просто их не выкладывают на центральные полки. В принципе, на какой-то полке внизу на мою букву, там есть. Человек, который хочет купить мою книгу, он ее там найдет. Другое дело, что 99% покупок делаются не так. Человек просто приходит посмотреть, что есть. И, конечно, мои книги он не увидит.
Леонид Велехов: - Приховали, значит, вы думаете все-таки.
Виктор Шендерович: - Приховали. И те времена, когда мои книги были в лидерах продаж, они давно позади. И я не думаю, что это связано с тем, что я стал хуже писать.
Леонид Велехов: - Мне тоже кажется, что причины другие.
Виктор Шендерович: - Слушайте, это все необременительная плата за возможность делать то, что я хочу делать.
Леонид Велехов: - Ах так?!
Виктор Шендерович: - Разумеется. Тут ведь важна точка отсчета. И, конечно, если считать от просвещенной Европы, то мы в Азии. А если считать от Ташкента или Пхеньяна, то мы в Европе, но в такой, сильно восточной Европе. Я сижу у вас в студии, в центре Москвы. Я выйду отсюда и меня, я надеюсь, никто не свинтит. Я не в психушке, я не выброшен насильственно в эмиграцию, я не в тюрьме. Я могу издавать книги. Есть Интернет, я могу их продавать. Я даже могу иногда в клубах, в каких-то небольших помещениях, выступать. Мне даже интересно наблюдать это как сюжет, потому что лет пятнадцать назад я был, что называется, телезвездой. Аншлаги, тысячные залы регулярно, и не вылезал из телевизора, и мне интересно наблюдать за этими трансформациями.
Леонид Велехов: - А не было момента, когда эта трансформация была болезненной для вас?
Виктор Шендерович: - Был, конечно, был. Но это болезненность другого рода.
Леонид Велехов: - Я понимаю.
Виктор Шендерович: - Для меня это все прежде всего симптоматика того, что происходит со страной.
Леонид Велехов: - Это, конечно.
Виктор Шендерович: - Дело в том, что тот жанр, которым я занимаюсь, он бескомпромиссный. Я-то как раз человек, как мне кажется, вполне склонный к компромиссу, вполне готовый, по крайней мере, выслушать предложения, если это предложения компромиссные, а не подлые. Но жанр сатиры предполагает некоторую отвязность. Нельзя согласовывать с объектом сатиры уровень критики. По мне лучше и достойнее просто признать, что это невозможно, чем устраивать эту симуляцию сатиры. Сатира - бескомпромиссный жанр совершенно. Лучшее определение поэзии, на мой вкус, принадлежит Мандельштаму, который сказал, что это ворованный воздух. Нельзя писать разрешенные стихи. Мандельштам писал, что за разрешенные стихи надо сечь. Нельзя писать стихи, которые разрешены. Это подло. Молчи, не пиши никаких. Лучше писать здравицу ныне действующему тирану в открытую, чем писать разрешенное свободомыслие. Вот это разрешенное свободомыслие - это чуть ли не самое подлое, что я знаю в нашем ремесле. И, честно говоря, просто холуи, которые в открытую вылизывают Владимира Владимировича, мне гораздо симпатичнее по-человечески, чем подмигивающие, но не договаривающие. Один глаз на нас, другой - на Арзамас. Мол, вы же понимаете, что мы имеем в виду.
Леонид Велехов: - До вашего любимого Владимира Владимировича мы еще дойдем.
Виктор Шендерович: - Мы уже дошли до Владимира Владимировича! (Смех в студии) Мы уже в нем!
Леонид Велехов: - А я хочу все-таки немного, на энное количество лет вернуться в детство. Вы ведь с Чистых прудов?
Виктор Шендерович: - Да.
Леонид Велехов: - Еще один Костик.
Виктор Шендерович: - Не просто "еще один Костик", а буквально там еще год совпадает, 1958-й. И когда я в очередной раз смотрю фильм "Покровские ворота", то всматриваюсь всегда, как они катаются на катке, который ровнехонько напротив Лобковского переулка, ныне улица Макаренко, на которой я родился. А год в фильме 1958, год моего рождения. И я думаю, что где-то там вдоль бульварчика, вдоль пруда ходит мама с колясочкой. Поэтому это ровно и место, и время мое, эти самые "Покровские ворота". И я там себя ищу в кадре, где-то я там, в коляске, нахожусь возле Костика. (Смех в студии).
Леонид Велехов: - Как на картинах передвижников.
Виктор Шендерович: - Возле Велюрова, где-то там.
Леонид Велехов: - В правом углу.
Виктор Шендерович: - Да, где-то там я. Конечно, я чистопрудный. И это очень хорошая… Вот если что-то держит посреди всего этого на поверхности, то, как ни странно, как ни пафосно это звучит, это ощущение причастности к месту. Потому что есть государство, такое, какое есть, вполне отвратительное, а есть твои места. И можно это назвать в чистом виде патриотизмом, т. е. любовью к родине в таком незамутненном варианте. Это мое место, это мое! Вот эти Сретенка, Покровские ворота, вот эти переулки, которые я знаю, еще несколько маршрутов московских любимых. Это мой город в буквальном смысле. Это мой город. А которые тут "понаехали" из Большого дома на Лубянке, ну, они понаехали. Ну, мало ли тут было оккупантов. Наполеон тут был. Татаро-монголы ходили вдоль и поперек.
Леонид Велехов: - Живете надеждой, что все-таки это временные постояльцы?
Виктор Шендерович: - Нет, это постоянные. Оккупация государством - это вещь постоянная в России. Это Герцена мысль, что государство расположилось в России, как оккупационная армия. Мы живем, конечно, под оккупацией, под оккупацией государства. Это русская давняя традиция.
Леонид Велехов: - Мы и тогда так жили.
Виктор Шендерович: - Да, всегда была оккупация государства. Были какие-то короткие куски, когда оккупанты слабели и понимали, что их сейчас будут гнать вилами. И они побаивались. Они начинали заискивать с населением и как-то нас учитывать. И короткие-короткие промежутки власть имела к нам какое-то отношение. Вокруг 1991 года - чуть-чуть до, чуть-чуть после, когда во власти были какие-то депутаты приличные. Я голосовал, я избиратель академика Рыжова, например.
Леонид Велехов: - А я за академика Емельянова.
Виктор Шендерович: - Ну, вот, были приличные депутаты ГД, были в исполнительной власти.
Леонид Велехов: - А помните Первый съезд? Вдруг появились совершенно другие лица.
Виктор Шендерович: - Совершенно верно. Вот этот эффект. Но это короткий промежуток. И, собственно говоря, вот этот пресловутый рейтинг поддержки - это ведь рейтинг привычного безразличия отношения к власти любой как к неизбежной оккупации, как в природе, в конечном счете. Ну, вот дождь - ну, дождь.
Леонид Велехов: - Это чисто русская действительность.
Виктор Шендерович: - Абсолютно! Это азиатская, не только русская, - любая Киргизия, любой Узбекистан, любой Туркменистан.
Леонид Велехов: - Ну, как-то уж очень не хочется себя туда в Азию совсем смещать, но вы правы, конечно.
Виктор Шендерович: - Ну, мы себя уже сместили туда. Мы гораздо ближе сегодня по способу управления государством к Узбекистану, чем к Польше. Даже к Польше!
Леонид Велехов: - Бесспорно.
Виктор Шендерович: - Мы себя сами туда сместили. В том-то и дело, что нам никогда не быть Данией, но не хотелось бы быть Узбекистаном. Значит, дальше вопрос в том, что мы за последние 15 лет, очевидно, сдвинулись в ту сторону.
Возвращаясь к тебе. Да, есть моя страна, мои места родные, моя среда обитания любимая. Ее тоже разрушают. И в этом смысле Собянин, продолжая дело Лужкова, произвел просто налет, да.
Леонид Велехов: - Да.
Виктор Шендерович: - Как сказано у Бродского про Роттердам, "что не доделало Люфтваффе, то смело довершат карандаши". Но Люфтваффе толком не долетел до Москвы, а карандаши вовсю. И страшное дело! Тем не менее, все равно мой город, вот эта среда обитания, эти лица, эти люди - поверх них находится этот панцирь государства.
Леонид Велехов: - Лица, люди… Что родители, что семья, что папа-мама дали?
Виктор Шендерович: - Ну, как ни банально - всё! Потому что это-то и есть родина. Они дали систему координат, норму. То, что для меня норма - это норма, построенная моими родителями, прежде всего. В этом дальше участвовали разные люди, и живые, и мертвые, как говорится. И отцовское родительское застолье, в котором были замечательные лица. И дальше мне страшно везло - я попал в табаковскую театральную студию. И Олег Павлович, и Костя Райкин, и Валерий Фокин, и Андрей Дрознин, Авангард Леонтьев - замечательные! И с 10-го класса 10 лет и институтских с перерывом на армию, потом я был в этой студии и педагогом - это прежде всего студийные годы. Конечно, книжки я начал читать тогда по-настоящему. Книги, книжные полки… И очень многие книги с этих книжных полок тоже создали мою систему координат.
Леонид Велехов: - Родители были вполне советские люди или все-таки с каким-то сомнением в правоте нашего правого дела?
Виктор Шендерович: - Нет, нет, нет, абсолютно советские. Классические "шестидесятники" на уровне Ленин хороший, Сталин плохой. И портрет, фотография знаменитая Ленина…
Леонид Велехов: - Сталин исказил дело Ленина.
Виктор Шендерович: - Да, да, да. А фотография Ленина до 80-х годов стояла на книжных полках и стояла в качестве вызова текущему строю. Да, я был абсолютно советский мальчик очень долгое время. Но потом, конечно, трансформация произошла и у родителей. Отец, в отличие от многих своих ровесников, интеллектуальный человек, он оказался способным к переменам. Он очень сильно продвинулся в понимании и в выходе из себя прошлого. К сожалению, очень многие из того застолья, некоторые, по крайней мере, так и остались. Это поколение в значительной степени раскололось на рубеже 80-х - 90-х. Отец, разумеется, вышел из того состояния советского, и портрет Ленина быстро исчез, когда был прочтен Солженицын, когда стало ясно. Прочтен с запозданием, конечно.
Леонид Велехов: - Я знаю, что у вас дед был репрессирован дважды.
Виктор Шендерович: - У меня совершенно типовые деды - один погиб на фронте, другой репрессирован. Это для нашей среды, московской интеллигентной среды, среднеарифметическое. Мне повезло, потому что второй дед, дважды репрессированный, выжил. И я его застал, я его помню. Мне повезло гораздо больше, чем очень многим. Второй дед погиб на войне. И это типовое для нашего поколения.
Окончание:
http://loxovo.livejournal.com/7440887.html