Сергей ПАРХОМЕНКО: Люди живут в брошенных вагонах
Сергей ПАРХОМЕНКО - журналист, политический обозреватель, издатель. Основатель и первый главный редактор журнала "Итоги", а также "Еженедельного журнала". В 2004-2009 гг. последовательно возглавлял книжные издательства «Иностранка» и «КоЛибри», издательскую группу «Аттикус», издательство Corpus. С октября 2009 г. до конца 2011 г. был главным редактором журнала и издательства "Вокруг света". С лета 2003 г. - ведущий еженедельной аналитической программы "Суть событий" на радиостанции "Эхо Москвы".
https://ru.wikipedia.org/wiki/Пархоменко,_Сергей_Борисович
Люди живут в брошенных вагонах
На Дальнем Востоке РФ огромное количество людей живет в брошенных вагонах, а многие поселки вдоль Транссибирской магистрали уничтожены
И самое сильное впечатление, которое у меня было от того, что я видел в окно, едучи вот эти пятьсот километров между Иркутском и Нижнеудинском, надо сказать, в довольно глухих местах - это, собственно, Транссибирская дорога знаменитая в районе пятитысячного километра, четыре тысячи семьсот что-то, такие вот видишь цифры на пролетающих мимо столбах.
Так вот, знаете, что произвело на меня самое большое впечатление? Количество людей, которые живут в брошенных вагонах. Вообще дорога там - это важнейшая вещь. Это, собственно, вот линия жизни, которая в этих местах пролегает, и все концентрируется вокруг этой дороги, и судьба целых городов и разных населенных пунктов зависит напрямую от того, близко они от дороги или далеко. Вот дорога осталась в стороне - и город умер. Дорога прошла вблизи города - и он развивается.
И люди, конечно, жмутся к этой дороге, потому что там много неосвоенной земли, много пустой, много просто тайги. И люди как-то стараются возле этой дороги держаться. А не всегда есть там в чем держаться, потому что довольно часто ты видишь, что поселки и станции, платформы и разъезды, которые когда-то были построены вдоль этой дороги, которые, как бусины, на эту дорогу нанизаны, они развалились, рассыпались, сгнили, истлели и пропали, их нет.
Вот это тоже мысль, которая все время тебя посещает, когда ты видишь эти многочисленные развалины. Какие-то бывшие цеха, бывшие ангары, бывшие склады, бывшие пакгаузы, бывшие какие-то водокачки, бывшие станции. Ты смотришь на это и думаешь: но ведь это же кто-то когда-то построил, это же когда-то было новое. Вот это вот, что теперь пребывает в руинах, вот это вот, что теперь зарастает кустами и деревьями, вот это вот, что теперь, совершенно очевидно, брошено и не используется - кто-то же когда-то это построил. Может быть, сто лет, может быть, теперь уже сто пятьдесят лет назад, когда строилась Транссибирская дорога.
И вот очень много там маленьких таких полустанков. Ну, собственно, на этом полустанке ничего нет, кроме его номера. Вот стоит табличка такая ржавая отвалившаяся на одном гвозде: платформа четыре тысячи семьсот пятьдесят какой-нибудь километр. Вот и вся станция. И ты видишь какое-то количество рельсов, там дорога разветвляется на всякие запасные пути, чтобы мог работать вроде бы - я думаю, что идея в этом - чтобы мог работать маневровый паровоз и менять состав, и переставлять вагоны, перецеплять их с помощью вот этих тупиковых веток, на которые разветвляется дорога, там какие-то стрелки. Когда-то это все функционировало, больше не функционирует.
И на этих тупиковых ветках стоят вагоны, брошенные много десятков лет тому назад и совершенно уже, что называется, вросшие в землю. И в них живут люди. И это довольно частая история. И ты видишь, что они даже пытаются как-то обжить это. К этим вагонам, например, часто бывают пристроены дощатые крылечки, чтобы можно было подниматься и входить в эту вагонную дверь. Или окна в этих вагонах забиты фанерой. Иногда ты видишь, что кто-то там дощатый сортир рядом построил на улице. Иногда видишь какие-то следы того, что там есть дети: или стоит коляска, или какой-то маленький велосипед возле этого крылечка, или какие-нибудь мячики валяются, или детские игрушки, что-то такое.
В общем, пока ты проезжаешь мимо - поезд там идет не очень быстро, прямо скажем, поэтому успеваешь разглядеть - видишь, что, видимо, здесь есть дети. И видишь, что это здесь очень давно, потому что между рельсами выросли уже кусты и деревья. Видно, что эти вагоны привезли сюда очень много лет тому назад. Ну, и они ржавые совершенно, это тоже видно.
Вот так живут люди. И когда ты видишь это первый раз, как-то немножко удивляешься: надо же, ух, смотри - в вагонах живут! А потом видишь еще и еще, опять и опять - и выясняется, что это, в общем, довольно распространенный в тех местах способ жизни.
А тем временем, читаешь где-нибудь или потом приезжаешь на станцию, где есть интернет, и залезаешь в телефон, и смотришь какие-нибудь новости - и видишь историю, например, про то, что Ротенбергу мяса не докладывают, что вот, ужасное несчастье, как-то наметился сбой в финансировании строительства Керченского моста в Крым и из-за каких-то бюрократических проволочек, - жалуется компания «Стройгазмонтаж», которая ведет это все строительство, - вот повисли между небом и землей 65,4 миллиарда рублей.
Вот стоимость только того, что повисло, больше формальной стоимости всей олимпийской стройки, которая умещалась вроде бы в пятьдесят миллиардов первоначально. Что получилось потом - это уже другой вопрос. В прошлом году этот «Стройгазмонтаж» получил почти 50 миллиардов - 48,9. А теперь вот ему недодали 65 с лишним. Ну, вот очень сильное впечатление, читать об этом, глядя на эти вросшие в землю вагоны и представляя себе жизнь этих людей.
Я написал об этом у себя в Фейсбуке, там разгорелась целая дискуссия по этому поводу. И нашлись люди, которые писали - ну, это мысль-то разумная на самом деле, вполне справедливая - о том, что это свидетельствует не только о бедности, это свидетельствует не только о том, что государство бросает этих людей, не помогает им и так далее, а еще о том, что люди смиряются с этой жизнью, и что, в общем, конечно, те, кто оказываются в таком положении - это люди, которые удовлетворились этой жизнью, это люди, которые не стали искать другого, которые остались там, не уехали, не попытались найти какой-то работы.
Работу, наверное, найти можно в стране. Ну, может быть, не в этих местах. В этих местах не очень понятно. Вот я приехал в Нижнеудинск этот самый и спрашиваю: скажите, а чем живет, собственно, ваш город? Город в пятистах километрах от Иркутска и чуть больше, чем в пятистах километрах, от Красноярска. В общем, примерно посередине между Иркутском и Красноярском. Кругом тайга.
У вас тут что есть? - спрашиваю я. Мне говорят: кондитерская фабрика. - О’кей, хорошо, кондитерская фабрика. И что, вот город кормится этой кондитерской фабрикой? - Нет, нет, что вы! Это просто вот у нас тут делают зефир, еще что-то, вкусный мармелад. Вот как-то нам приятно покупать своего собственного производства. - А еще-то у вас что есть? Ну, вот люди, которые меня там любезно встречали и помогали, из администрации города, они так немножко задумались и говорят: ну, бюджетники. - В каком смысле бюджетники? - Ну, вот у нас есть большая больница.
Действительно, там в центре города есть большая районная больница, по сравнению со всем остальным городом производит сильное впечатление просто размерами своей территории. Ну, видно, что, наверное, много народу на ней работает. Школы есть, куда привозят детей из окрестных районов. Точнее, не районов, а вот окрестных каких-то деревень. Нижнеудинск этот сам - районный центр. Тоже, наверное, работает много народу.
Вот жизнь этого города. Живут они на бюджете, живут они на том, что там есть служащие. А вот есть почта, а вот есть Сбербанк, а вот есть Собес, куда пенсионеры приходят за пенсией. А вот, собственно, весь город-то и живет на том, что он обслуживает сам себя, вот на том, что государство что-то такое понемножечку платит этим людям просто за факт их существования, они с этим смиряются.
И некоторые из них оказываются вот еще и в таком положении, когда и жизнь в городе Нижнеудинске покажется им богатой, обеспеченной, уверенной и со всех точек зрения удачной. Почему эти люди не уезжают оттуда? Почему они не ищут работы? Почему они не ищут занятия? В тех местах найти трудно, а сдвинуться с места и подвинуться куда-то далеко не каждый может, не каждый готов проехать тысячи километров в поисках какой-то, что называется, лучшей доли.
Конечно, все стараются куда-нибудь спровадить детей. Конечно, все мечтают о том, что дети здесь не останутся. Конечно, все мечтают о том, что дети поедут в большой город - может быть, в Иркутск, может быть, в Красноярск, может быть, в Новосибирск, может быть, в Екатеринбург, который, по их параметрам, не безумно далеко, хотя на самом деле это тысячи километров. Чита - тоже тысяча километров. А то, глядишь, кто-нибудь там до Москвы или до Петербурга доберется.
Все мечтают увидеть своих детей, уехавших из этих краев. Это, конечно, зрелище довольно тяжелое. А ведь это только середина нашей с вами страны, она еще потом простирается довольно далеко.
Ну, и вот попробуйте с этими людьми поговорить про Ротенберга, поговорить про мост в Крым, поговорить про 65,4 миллиарда рублей. Вообще интересно бывает произнести в присутствии этих людей такую цифру: 65,4 миллиарда рублей. Посмотреть, как это отразится в их лицах и глазах. Никак не отразится, люди не могут себе эту цифру представить. Ну, и правильно делают. Я тоже, честно говоря, представить себе ее не могу, это цифра такая какая-то нечеловеческая. Но контраст этот, он, конечно, создает сильные чувства.
Цитата из программы "Суть событий"
Эхо Москвы, 10.06.2016
http://echo.msk.ru/programs/sut/1781086-echo/
Вот что я вам скажу, проехавшись по маршруту Иркутск-Нижнеудинск и обратно: туда в поезде Владивосток-Москва, обратно в поезде Северобайкальск-Улан-Удэ.
Тут по дороге встречается множество крошечных полустанков. Называются они чаще всего просто номером своего километра по Транссибу. Здешний участок дороги - это километры вокруг 5000. Так полустанки и зовут: "пл. 4728 км", "пл. 4754 км" и так далее. Никакой станции в привычном понимании там нет. Просто пути разветвляются на несколько запасных веток, видны стрелки, иногда какая-нибудь покосившаяся будка с заколоченными окнами. Иногда колодец. Иногда несколько цветущих яблонь, отмечающих место, где когда-то было жилье, а теперь не осталось ни печной трубы, ни пепелища.
Так вот очень часто на таких полустанках все-таки есть люди. Живут они в старых, заржавленных вагонах, загнанных на эти брошенные ветки. Видно, что вагоны здесь стоят очень давно, наверное, многие десятилетия. Между рельсами путей, куда их когда-то откатили, растут густые кусты, иногда невысокие кривые деревца.
К некоторым вагонам пристроено что-то вроде дощатых крылечек с лесенками, чтоб проще было подниматься. У некоторых из трубы вьется серенький дымок. Стекла то завешены изнутри каким-то тряпьем, то забиты фанерой. Бывает, что у крылечка успеваешь заметить то велосипед, то детскую коляску. Случается неподалеку дощатая будка уличного сортира.
В общем, здесь люди живут и видно, что живут долго. Большую часть своей жизни они проводят здесь.
Дальше у меня было два или три больших, подробных абзацев про мост в Крым, про Ротенберга, которому недодали денег, про футбольные стадионы к чемпионату мира, про наследие олимпстроя, Сирию, будущие кадки с будущими липами на Тверской и праймериз Единой России в каждом селе. Но я их стер.
ФБ, 09.06.2016
https://www.facebook.com/serguei.parkhomenko/posts/10209476210371616
https://ru.wikipedia.org/wiki/Пархоменко,_Сергей_Борисович
Люди живут в брошенных вагонах
На Дальнем Востоке РФ огромное количество людей живет в брошенных вагонах, а многие поселки вдоль Транссибирской магистрали уничтожены
И самое сильное впечатление, которое у меня было от того, что я видел в окно, едучи вот эти пятьсот километров между Иркутском и Нижнеудинском, надо сказать, в довольно глухих местах - это, собственно, Транссибирская дорога знаменитая в районе пятитысячного километра, четыре тысячи семьсот что-то, такие вот видишь цифры на пролетающих мимо столбах.
Так вот, знаете, что произвело на меня самое большое впечатление? Количество людей, которые живут в брошенных вагонах. Вообще дорога там - это важнейшая вещь. Это, собственно, вот линия жизни, которая в этих местах пролегает, и все концентрируется вокруг этой дороги, и судьба целых городов и разных населенных пунктов зависит напрямую от того, близко они от дороги или далеко. Вот дорога осталась в стороне - и город умер. Дорога прошла вблизи города - и он развивается.
И люди, конечно, жмутся к этой дороге, потому что там много неосвоенной земли, много пустой, много просто тайги. И люди как-то стараются возле этой дороги держаться. А не всегда есть там в чем держаться, потому что довольно часто ты видишь, что поселки и станции, платформы и разъезды, которые когда-то были построены вдоль этой дороги, которые, как бусины, на эту дорогу нанизаны, они развалились, рассыпались, сгнили, истлели и пропали, их нет.
Вот это тоже мысль, которая все время тебя посещает, когда ты видишь эти многочисленные развалины. Какие-то бывшие цеха, бывшие ангары, бывшие склады, бывшие пакгаузы, бывшие какие-то водокачки, бывшие станции. Ты смотришь на это и думаешь: но ведь это же кто-то когда-то построил, это же когда-то было новое. Вот это вот, что теперь пребывает в руинах, вот это вот, что теперь зарастает кустами и деревьями, вот это вот, что теперь, совершенно очевидно, брошено и не используется - кто-то же когда-то это построил. Может быть, сто лет, может быть, теперь уже сто пятьдесят лет назад, когда строилась Транссибирская дорога.
И вот очень много там маленьких таких полустанков. Ну, собственно, на этом полустанке ничего нет, кроме его номера. Вот стоит табличка такая ржавая отвалившаяся на одном гвозде: платформа четыре тысячи семьсот пятьдесят какой-нибудь километр. Вот и вся станция. И ты видишь какое-то количество рельсов, там дорога разветвляется на всякие запасные пути, чтобы мог работать вроде бы - я думаю, что идея в этом - чтобы мог работать маневровый паровоз и менять состав, и переставлять вагоны, перецеплять их с помощью вот этих тупиковых веток, на которые разветвляется дорога, там какие-то стрелки. Когда-то это все функционировало, больше не функционирует.
И на этих тупиковых ветках стоят вагоны, брошенные много десятков лет тому назад и совершенно уже, что называется, вросшие в землю. И в них живут люди. И это довольно частая история. И ты видишь, что они даже пытаются как-то обжить это. К этим вагонам, например, часто бывают пристроены дощатые крылечки, чтобы можно было подниматься и входить в эту вагонную дверь. Или окна в этих вагонах забиты фанерой. Иногда ты видишь, что кто-то там дощатый сортир рядом построил на улице. Иногда видишь какие-то следы того, что там есть дети: или стоит коляска, или какой-то маленький велосипед возле этого крылечка, или какие-нибудь мячики валяются, или детские игрушки, что-то такое.
В общем, пока ты проезжаешь мимо - поезд там идет не очень быстро, прямо скажем, поэтому успеваешь разглядеть - видишь, что, видимо, здесь есть дети. И видишь, что это здесь очень давно, потому что между рельсами выросли уже кусты и деревья. Видно, что эти вагоны привезли сюда очень много лет тому назад. Ну, и они ржавые совершенно, это тоже видно.
Вот так живут люди. И когда ты видишь это первый раз, как-то немножко удивляешься: надо же, ух, смотри - в вагонах живут! А потом видишь еще и еще, опять и опять - и выясняется, что это, в общем, довольно распространенный в тех местах способ жизни.
А тем временем, читаешь где-нибудь или потом приезжаешь на станцию, где есть интернет, и залезаешь в телефон, и смотришь какие-нибудь новости - и видишь историю, например, про то, что Ротенбергу мяса не докладывают, что вот, ужасное несчастье, как-то наметился сбой в финансировании строительства Керченского моста в Крым и из-за каких-то бюрократических проволочек, - жалуется компания «Стройгазмонтаж», которая ведет это все строительство, - вот повисли между небом и землей 65,4 миллиарда рублей.
Вот стоимость только того, что повисло, больше формальной стоимости всей олимпийской стройки, которая умещалась вроде бы в пятьдесят миллиардов первоначально. Что получилось потом - это уже другой вопрос. В прошлом году этот «Стройгазмонтаж» получил почти 50 миллиардов - 48,9. А теперь вот ему недодали 65 с лишним. Ну, вот очень сильное впечатление, читать об этом, глядя на эти вросшие в землю вагоны и представляя себе жизнь этих людей.
Я написал об этом у себя в Фейсбуке, там разгорелась целая дискуссия по этому поводу. И нашлись люди, которые писали - ну, это мысль-то разумная на самом деле, вполне справедливая - о том, что это свидетельствует не только о бедности, это свидетельствует не только о том, что государство бросает этих людей, не помогает им и так далее, а еще о том, что люди смиряются с этой жизнью, и что, в общем, конечно, те, кто оказываются в таком положении - это люди, которые удовлетворились этой жизнью, это люди, которые не стали искать другого, которые остались там, не уехали, не попытались найти какой-то работы.
Работу, наверное, найти можно в стране. Ну, может быть, не в этих местах. В этих местах не очень понятно. Вот я приехал в Нижнеудинск этот самый и спрашиваю: скажите, а чем живет, собственно, ваш город? Город в пятистах километрах от Иркутска и чуть больше, чем в пятистах километрах, от Красноярска. В общем, примерно посередине между Иркутском и Красноярском. Кругом тайга.
У вас тут что есть? - спрашиваю я. Мне говорят: кондитерская фабрика. - О’кей, хорошо, кондитерская фабрика. И что, вот город кормится этой кондитерской фабрикой? - Нет, нет, что вы! Это просто вот у нас тут делают зефир, еще что-то, вкусный мармелад. Вот как-то нам приятно покупать своего собственного производства. - А еще-то у вас что есть? Ну, вот люди, которые меня там любезно встречали и помогали, из администрации города, они так немножко задумались и говорят: ну, бюджетники. - В каком смысле бюджетники? - Ну, вот у нас есть большая больница.
Действительно, там в центре города есть большая районная больница, по сравнению со всем остальным городом производит сильное впечатление просто размерами своей территории. Ну, видно, что, наверное, много народу на ней работает. Школы есть, куда привозят детей из окрестных районов. Точнее, не районов, а вот окрестных каких-то деревень. Нижнеудинск этот сам - районный центр. Тоже, наверное, работает много народу.
Вот жизнь этого города. Живут они на бюджете, живут они на том, что там есть служащие. А вот есть почта, а вот есть Сбербанк, а вот есть Собес, куда пенсионеры приходят за пенсией. А вот, собственно, весь город-то и живет на том, что он обслуживает сам себя, вот на том, что государство что-то такое понемножечку платит этим людям просто за факт их существования, они с этим смиряются.
И некоторые из них оказываются вот еще и в таком положении, когда и жизнь в городе Нижнеудинске покажется им богатой, обеспеченной, уверенной и со всех точек зрения удачной. Почему эти люди не уезжают оттуда? Почему они не ищут работы? Почему они не ищут занятия? В тех местах найти трудно, а сдвинуться с места и подвинуться куда-то далеко не каждый может, не каждый готов проехать тысячи километров в поисках какой-то, что называется, лучшей доли.
Конечно, все стараются куда-нибудь спровадить детей. Конечно, все мечтают о том, что дети здесь не останутся. Конечно, все мечтают о том, что дети поедут в большой город - может быть, в Иркутск, может быть, в Красноярск, может быть, в Новосибирск, может быть, в Екатеринбург, который, по их параметрам, не безумно далеко, хотя на самом деле это тысячи километров. Чита - тоже тысяча километров. А то, глядишь, кто-нибудь там до Москвы или до Петербурга доберется.
Все мечтают увидеть своих детей, уехавших из этих краев. Это, конечно, зрелище довольно тяжелое. А ведь это только середина нашей с вами страны, она еще потом простирается довольно далеко.
Ну, и вот попробуйте с этими людьми поговорить про Ротенберга, поговорить про мост в Крым, поговорить про 65,4 миллиарда рублей. Вообще интересно бывает произнести в присутствии этих людей такую цифру: 65,4 миллиарда рублей. Посмотреть, как это отразится в их лицах и глазах. Никак не отразится, люди не могут себе эту цифру представить. Ну, и правильно делают. Я тоже, честно говоря, представить себе ее не могу, это цифра такая какая-то нечеловеческая. Но контраст этот, он, конечно, создает сильные чувства.
Цитата из программы "Суть событий"
Эхо Москвы, 10.06.2016
http://echo.msk.ru/programs/sut/1781086-echo/
Вот что я вам скажу, проехавшись по маршруту Иркутск-Нижнеудинск и обратно: туда в поезде Владивосток-Москва, обратно в поезде Северобайкальск-Улан-Удэ.
Тут по дороге встречается множество крошечных полустанков. Называются они чаще всего просто номером своего километра по Транссибу. Здешний участок дороги - это километры вокруг 5000. Так полустанки и зовут: "пл. 4728 км", "пл. 4754 км" и так далее. Никакой станции в привычном понимании там нет. Просто пути разветвляются на несколько запасных веток, видны стрелки, иногда какая-нибудь покосившаяся будка с заколоченными окнами. Иногда колодец. Иногда несколько цветущих яблонь, отмечающих место, где когда-то было жилье, а теперь не осталось ни печной трубы, ни пепелища.
Так вот очень часто на таких полустанках все-таки есть люди. Живут они в старых, заржавленных вагонах, загнанных на эти брошенные ветки. Видно, что вагоны здесь стоят очень давно, наверное, многие десятилетия. Между рельсами путей, куда их когда-то откатили, растут густые кусты, иногда невысокие кривые деревца.
К некоторым вагонам пристроено что-то вроде дощатых крылечек с лесенками, чтоб проще было подниматься. У некоторых из трубы вьется серенький дымок. Стекла то завешены изнутри каким-то тряпьем, то забиты фанерой. Бывает, что у крылечка успеваешь заметить то велосипед, то детскую коляску. Случается неподалеку дощатая будка уличного сортира.
В общем, здесь люди живут и видно, что живут долго. Большую часть своей жизни они проводят здесь.
Дальше у меня было два или три больших, подробных абзацев про мост в Крым, про Ротенберга, которому недодали денег, про футбольные стадионы к чемпионату мира, про наследие олимпстроя, Сирию, будущие кадки с будущими липами на Тверской и праймериз Единой России в каждом селе. Но я их стер.
ФБ, 09.06.2016
https://www.facebook.com/serguei.parkhomenko/posts/10209476210371616