Журналист Юрий САПРЫКИН: "Кризис заставит прикрутить мощность облучателя" (ИНТЕРВЬЮ)
О национальном консенсусе по вопросу Крыма, статьях-доносах и двух лагерях в медиа
Журналист, бывший главный редактор журнала «Афиша» Юрий Сапрыкин на днях посетил Екатеринбург по приглашению книжного магазина «Пиотровский», чтобы в Ельцин Центре рассказать горожанам о новом образовании и городской журналистике.
В интервью Znak.com Юрий САПРЫКИН рассказал о том, на что может влиять журналистика и как она взаимодействует с искусством и политикой.
«Люди стояли на Серова не за скрепами, консерватизмом и идентичностью»
- Давайте начнем с последних московских событий. Одно из самых обсуждаемых явлений - очередь на выставку Серова. Почему у российского зрителя на выставку русского художника возник такой ажиотаж?
- На любую большую выставку, особенно реалистической живописи, в Москве выстраивается огромная очередь. Если посмотреть статистику, окажется, что на выставку прерафаэлитов два года назад в Пушкинском музее пришло народу чуть меньше, чем на Серова. Серов, кажется, с учетом той недели поставит абсолютный рекорд за последние много десятков лет. Совпало несколько вещей: во-первых, давно ничего подобного не было, а во-вторых, Серов... До этой выставки он не был канонизирован как русский художник «номер один», хотя, видимо, сейчас это произойдет. Лет через пять стандартным ответом на вопрос будет: поэт - Пушкин, фрукт - яблоко, птица - воробей, художник - Серов. Тем не менее, он входит в школьный канон иллюстраций из учебника «Родная речь», что заставляет людей, когда они видят эту фамилию, захотеть туда пойти.
Самая важная причина в том, что это действительно очень хорошая выставка: на людей, которые туда попали, отстояв очередь, она производит довольно сокрушительное впечатление по самым разным причинам. Начиная с того, что она грамотно сконструирована - хорошо придуманы микро-сюжеты внутри нее и рассказана куча интересных историй. Заканчивая тем, что люди, как уже неоднократно отмечалось, в серовских портретах видят образ России, которая безвозвратно ушла и с которой при этом ужасно хочется себя ассоциировать.
- О какой тенденции можно говорить: о консервативной, как писал, в частности, Антон Долин, о «тоске по скрепам»? Или вот публицист Сергей Медведев писал о том, что «большинство пришло явно не за искусством, а за сеансом имперской ностальгии и идентичности». А может быть, наоборот, это прогрессивная тенденция, о чем писала, например, спецкор «Коммерсанта» Анна Наринская: «стоять в очереди на искусство - абсолютно не отечественный эксклюзив, а вполне современное западное бытование».
- Здесь не произошло ничего нового. Любая выставка фигуративного искусства, не важно, русского или не русского, привлекает к себе большое количество внимания. Так получилось, что в Москве аудитория искусства, созданного до начала XX века или выдержанного в тех же классических традициях, существенно больше, чем аудитория любого contemporary art - так было всегда и будет еще долгое время. Я согласен с Наринской в том смысле, что очередь в музей - это примета хорошего европейского города, и это очень часто примета Москвы. Печально, что за последний год таких очередей не было, потому что не было для них повода. В этом году, если смотреть на планы Пушкинского и Третьяковки, есть шанс, что таких очередей появится с полдюжины.
- В Третьяковке выставка Айвазовского.
- В Третьяковке будет Айвазовский и несколько хороших выставок западного искусства. Она начинает играть на поле Пушкинского музея - заниматься не только отечественным искусством, и в этом тоже гигантский прорыв. А в Пушкинском будут Кранахи в марте, а после - еще много интересного.
Мне не кажется, что люди стоят в очереди на Серова за скрепами, за консерватизмом, за идентичностью или за какими-то открыточными картинками. Люди не знают, что там увидят: более или менее представляют, что бывает такая девочка с персиками, но вот то, что произведет на них оглушительное впечатление, они заранее не представляют. Здесь работает скорее эффект хорошо сделанной выставки, которую можно прочитать по-разному. Там действительно есть некоторый перекос в сторону Романовых, но Серов - настолько едкий и ироничный художник по отношению ко всем власть имущим, наделенным силой и деньгами людям, что в девушку из Абрамцево ты влюбляешься и хочешь себя с ней ассоциировать, а с Романовыми Серов не дает тебе этого сделать.
https://img.znak.com/293492.jpg
Очередь на выставку Серова
В этом можно разглядеть и монархизм, и упоение властью, но я думаю, что для большинства это просто очень сильные, выразительные, яркие люди - как принято говорить, каких сейчас не делают. И завораживает именно это, а не то, что они периодически носили корону. Для Третьяковки это величайший триумф, и, сейчас страшную вещь скажу: хорошо, что туда пришел Путин. Может быть, это поможет решить несколько нерешаемых проблем. В этом огромном здании они живут на птичьих правах: у них открыт один вход, отчасти из-за этого образуется очередь, они не могут себя рекламировать - Третьяковка не может повесить анонс выставки ни на фасад, ни на забор. Если в связи с этим у них появится больше возможностей, от этого будет всем лучше.
«То, что радикальное отпугивает людей, - это нормально»
- Переведу разговор к взаимодействию современного искусства и журналистики. В этом смысле мне понятен пример, как освещали последнюю акцию Петра Павленского различные медиа. Допустим, интернет-СМИ рассказывали о том, кто и что сделал, а также, что этим хотел сказать автор. Другое дело, к примеру, новости «России 24»: есть кто и что, но без упоминания, «что хотел сказать автор». И в этом ключевое отличие двух картинок мира, предлагаемых СМИ.
- То, что это радикальное, провокационное, острое, жестокое во многих отношениях искусство отпугивает людей - это нормально. Художник, занимающийся телесным самоистязанием и поступками на грани уголовного кодекса, не может быть настолько же любимым и популярным, как художник Серов. Он занимается искусством на грани: тем искусством, которое должно людям не нравиться, и оно им не нравится - он добивается своей цели.
- Но, если мне говорят «зачем», я начинаю размышлять в этом направлении, если мне не говорят этого - я представляю себе просто городского сумасшедшего или хулигана.
- Это прочтение тоже имеет право на существование. Оно во все времена радикального акционизма имело место. Отличие, скажем, от российских девяностых только одно: когда художник Кулик голым бегал по улице и набрасывался на людей и машины, его никто за это не пытался упечь в тюрьму, а Павленского пытаются. В остальном - то же самое: что тогда люди, не причастные к миру современного искусства, считали его сумасшедшим, что сейчас Павленского считают сумасшедшим. Изменилось лишь отношение к этому государства - то, как его репрессивный аппарат по отношению к этому искусству себя ведет.
Художник Петр Павленский в зале суда
Что касается того, объясняют ли тебе, «о чем это»: любое сильное произведение уже несет в себе свои интерпретации. Когда тебе показывают фотографию Павленского на фоне горящей двери, тебе нужно сообщить лишь то, что это дверь ФСБ, - и все, дальше ты должен додуматься или не додуматься сам. Если тебе навязчиво предлагают объяснения, о чем это и какие заложены смыслы, то удалось ли это произведение?
- Чтобы понять современное искусство, мне необходимо знать контекст. И, если я его не знаю, важно, чтобы мне его дали, иначе - прохожу мимо.
- Да, конечно. Но, понимаете, даже если в программе «Вести» объяснят, что имелось в виду акцией Павленского и какую традицию он продолжает, боюсь, что это будет пропущено зрителями, - все равно большинство будет считать его дураком. И никакие подпорки, никакое объяснение контекста не поможет. По-моему, вопрос не в том, чтобы все это поняли и полюбили, а только в том, чтобы общественное сознание перестало воспринимать это как какое-то действие, которое требует немедленного насильственного ответа: нужно набить им морду, отхлестать кнутом, посадить в тюрьму. И на это медиа могут повлиять. Если бы после акции Pussy Riot полгода по всем каналам людей не уговаривали бы, что это какое-то чудовищное преступление и по отношению к этим девицам допустимы любые методы силового воздействия, то и сейчас этого озверения по поводу Павленского и всего прочего наверняка бы не было.
«Вопрос “на что тратятся народные деньги” сразу переводит статью в категорию доноса»
- Другой пример взаимодействия медиа и искусства - по поводу Уральской индустриальной биеннале. На местном уровне о ней, конечно, тоже писали. И есть материал, который, может быть, обидел, а лучше - неприятно удивил художественное сообщество. Процитирую: «“современное искусство”, ну или то, что нам здесь за него выдают, это не более чем хитрый способ освоения бюджета. Зачем понадобилось привлекать творца из Австрии, чтобы создать среднестатистический беспорядок в интерьерах гостиничного номера?»
- Мне кажется, в цитате, которую вы привели, есть один переход за грань. Наверное, если бы это была попытка развенчать представленное искусство с какой-то традиционалистской консервативной точки зрения - это тоже имело бы право на существование. Но вопрос «на что тратятся народные деньги» - это то, что может позволить себе обыватель, но не может позволить себе журналист. Особенно в нынешней ситуации, когда этот вопрос сразу переводит статью в категорию доноса. А он требует каких-то административных последствий: давайте их накажем, давайте их уволим, давайте отберем бюджет. Это не пустое сотрясание воздуха. Журналист, когда он это пишет, прекрасно понимает, что где-то в кабинетах власти сидят люди, которые от него этого вопроса очень ждут и готовы принять в связи с этим меры.
После «Тангейзера» любой человек, задающий публично подобный вопрос, становится соучастником репрессивных мер по отношению к культурным институциям. Вопросы эти задаются постоянно, и, поверьте, не только в связи с современным искусством. Меня совершенно потрясла статья в какой-то пермской газете, где точно также журналист вопрошал, мол, доколе деньги края будут тратиться на дирижера Курентзиса, который вообще не русский, и ставит какие-то произведения западных авторов - народу непонятные. Что это вообще такое? То есть на человека, благодаря которому Пермь появилась на мировой культурной карте (не благодаря Гельману, а благодаря Курентзису), журналист накатал заяву в администрацию: пожалуйста, отберите у него деньги, увольте его и пусть в Оперном театре снова будет плесень, на которую никто не захочет ходить. Поэтому первично здесь не непонимание современного искусства, а желание разобраться с подозрительными, непонятными, неугодными, нездешними.
- Мне кажется, как раз от непонимания, зачем это все необходимо, и возникают такие вопросы. И в чем ценность, грубо говоря, никто не объяснит.
- Людей, которые способны делать это на понятном языке, не так много, их всегда было немного. Арт-критика во всем мире заточена на людей, уже понимающих, уже в теме, она сознательно своим языком отторгает людей, не погруженных в этот процесс. Просто общество, в котором люди договорились, что все это имеет право на существование, договорились об автономии этого искусства, не ставит его под сомнение. И поэтому критика может позволить себе работать с узким кругом посвященных. У нас критика очень часто пытается вести себя подобным образом в то время, когда первичная работа интерпретатора или даже адвоката этого рода искусства еще не завершена. Постоянно находятся энтузиасты, которые пытаются поставить под сомнение правомерность этого искусства не с эстетических позиций, а с позиций административных. В Москве в период правления Капкова происходило то же самое. Кирилла Серебренникова критикуют не за качество, не за содержание его спектаклей, а за то, что это какая-то «непонятная хрень», на которую тратятся огромные деньги, «отдайте их лучше нам» - звучит в подтексте этих статей. Если бы Уральскую индустриальную биеннале или Гоголь-центр финансировали специально созданные профессиональные фонды, как это происходит во многих других странах, на них было бы бесполезно такие заявы писать. Там сидят учредители, которые доверяют своим экспертам, - они для себя все решили, и оттого, что какой-то журналист напишет что-то гневное, их решение не изменится. Здесь очень многое в экспериментальном впередсмотрящем искусстве подвешено на государственные деньги, а государство - это разные люди, и многим такое искусство не нравится. Они только и ждут, когда им кто-то напишет жалобу, что «нужно пресечь».
Свердловский губернатор Евгений Куйвашев на Уральской индустриальной биеннале
- Какую задачу в этих процессах может выполнять городская журналистика? Вообще, что первично - бурная культурная жизнь в городе или журналистика, рассказывающая истории, возможно, порой, высасывая из пальца, чтобы повлиять на движение этой жизни?
- В истории есть примеры, в том числе в российской, когда тот или иной круг критиков оказывался талантливее, чем объекты описания. Благодаря своему таланту они привлекали к ним большое внимание - так часто происходило с андеграундной рок-критикой в конце восьмидесятых.
- Как было, когда в 99-м появилась «Афиша»?
- Особое влияние на культурную жизнь «Афиша» не оказала, она повлияла, может быть, на институции, которые эту культурную жизнь оформляют. То есть она не поменяла качество, содержание или объем литературы, которая пишется и издается.
- Она поменяла интерес к ней.
- Возможно, а также она, может быть, помогла каким-то издательствам стать более успешными и сильными. Помогла книжным магазинам, непохожим на лавки с ширпотребом, книжным ярмаркам, ставшим теперь устоявшимся жанром интеллектуального многодневного мероприятия. Помогла всей этой инфраструктуре, которая вокруг книг существует. Есть версия, что «Афиша» подняла на щит Проханова и Прилепина, из-за чего они стали теми, кем они стали. Но, мне кажется, как раз в этой области книжный критик «Афиши» своих читателей не убедил. Представить себе читателя журнала, который влюбился бы в Проханова из-за того, что про него было три положительных рецензии, - я не могу. «Афиша» помогала созданию среды, наверное, эта среда и дальше влияет на культурную составляющую, но как-то косвенно.
«В создании среды, в создании сообществ журналистика может помочь»
- Зарождающаяся среда влияет на отношение к городу как внутреннему бренду, необходимому для тех, кто живет в этом городе, чтобы не уехать из него?
- В эту историю я абсолютно не верю - в то, что может существовать какой-то внутренний бренд, который может заставить тебя уехать или не уехать. Это сказка, придуманная какими-то маркетинговыми агентствами, которые получают подряды на изготовление таких брендов. Когда в Перми завелась вся эта движуха, конечно, студенты-гуманитарии или выпускники гуманитарных отделений были самой благодарной ее аудиторией. Но когда эта движуха свернулась, они резко заскучали и все из города разъехались. При этом изменился ли внутренний бренд Перми, думал ли кто-то над этим? Думаю, что качество жизни в Перми на потребительском уровне за это время сильно улучшилось, то есть теперь Пермь без Гельмана и без фестивалей более удобный для жизни город, чем Пермь до Гельмана и до фестивалей. Людям выкатили какой-то невероятный праздник, который был придуман специально для них, а потом у них его отобрали - от обиды начали все оттуда бежать.
- Это то, что было привнесено, не зародилось изнутри.
- Да, но какая разница? Мне абсолютно все равно: то, что произошло в Москве в двухтысячные годы или, к примеру, в конце восьмидесятых, - это было привнесено или зародилось изнутри? Если бы это сделали какие-то люди из Берлина или Нью-Йорка - мне абсолютно наплевать, хорошо сделали, спасибо. Если тебе прежде всего от жизни нужно разнообразие культурных впечатлений, то совершенно неважно, какими способами оно создается. И если этого разнообразия город тебе не обеспечивает в достаточной степени, тебя бесполезно переубеждать медийными методами - ты все равно из него сбежишь.
- Но медийные методы могут повлиять на то, что город начнет обеспечивать?
- Город в смысле кто - губернатор, мэр, министерство культуры?
- Либо они, либо сами жители, у которых появляются идеи, - как галерея уличного искусства, допустим. Пожалуй, те мероприятия, которые делает министерство, оказываются менее интересными, чем те, что делают горожане.
- Мне тоже кажется, что сами жители сделают гораздо лучше, чем чиновники из местной администрации. Вопрос скорее не в их популяризации, а в создании каких-то сообществ, в создании среды, в которой было бы комфортно. И в создании среды журналистика, наверное, может помочь. Сделать их популярными и всеми любимыми - не может, сделать так, чтобы вокруг, как грибы, выросло еще пятьдесят таких же проектов, журналистика не может. Но сделать так, чтобы жители города знали, что Екатеринбург - не только Бажов, Ельцин, Коляда, но и группа «4 Позиции Бруно» или Тимофей Радя, например, - это тоже части местной идентичности - да, может, и это важно.
«Прийти к консенсусу по вопросу «Крым наш» или «Крым не наш» в 2016 году вообще невозможно»
- В 2015-м у вас появилась книга о духе времени.
- Это сборник старых текстов из «Афиши».
- Да, и в самом начале вы прописываете некий «социальный сюжет»: «гламур породил хипстеров, те вышли на Болотную, а потом их всех накрыло скрепой». Если продолжить - что сейчас витает в воздухе?
- Кризис, прежде всего, который очень сильно изменит нашу жизнь. Я очень надеюсь, что он вынесет из нее много наросшей за последнее время шелухи. Начиная с ненужных неоправданных трат или «залезаний» в кредиты, за которые потом приходится горбатиться, себя не жалея, заканчивая бесконечным рефлексированием о том, достаточно ли нас в мире боятся, успели ли мы сделать что-то такого страшного, чтобы этого ужаса нагнать. Счастье - не в этом. И если из-за кризиса кто-то в эту мысль воткнется, значит, все было не зря.
- О двух лагерях и в обществе, и в журналистике недавно интересно написали журналисты для «Colta.ru». Например, Елена Костюченко: «изнутри все выглядит иначе», но «для стороннего наблюдателя» очевидно «разделение журналистов федеральных СМИ на два лагеря по отношению к украинскому конфликту», и, можно добавить, по другим раскручивающимся вопросам внешней политики. Какие шаги могут быть проделаны журналистами для объединения этих двух лагерей, людей в них?
- А зачем?
- Чтобы исключить (уменьшить) взаимную агрессию. Это касается в первую очередь не самих журналистов, а тех, кто смотрит условно «Первый канал», и тех, кто слушает условно «Радио Свобода».
- Для начала - не участвовать в этой войне двух лагерей. Если ты идешь сочинять сюжеты про распятого мальчика, прекрасно понимая, какие у этого будут последствия, это всегда твой личный выбор, никто тебя не заставляет это делать, даже если тебя заставляют. Если, с другой стороны, ты убиваешь свою жизнь на то, чтобы доказать своим читателям, что автор сюжета про распятого мальчика - это гнида, недостойная звания человека, - тоже так себе занятие. В ситуации конфликта, когда очевидно, что есть вопросы, по которым разные части общества никак не могут договориться - хоть ты ужом вейся, но прийти к консенсусу по вопросу «Крым наш» или «Крым не наш» в 2016 году вообще невозможно. Людей не переубедить. Значит, нужно отложить этот вопрос в сторону до той поры, пока он не потеряет такую болезненную остроту, и пока в силу тех или иных обстоятельств люди не смогут на него посмотреть каким-то иным образом: нелинейно, ассиметрично, перпендикулярно, а не упираться лбом в эту болезненную оппозицию. Во-первых, мне кажется, это история - скорее политическая, нежели журналистская, а во-вторых, она возможна только тогда, когда люди смогут хоть чуть-чуть выдохнуть и перестать выцарапывать друг другу глаза за наличие другого мнения по этому вопросу.
- На мастер-классе вы в двух словах упоминали об истории с фотографией, когда на одном снимке оказались Валерия, Пригожин, Ходорковский, Венедиктов. Мне по этому поводу понравилось высказывание Ходорковского, которое он сделал в ответ на поднявшийся шум, о построении «мостиков внутри расколотого общества». Как эти мостики могут быть построены?
- Я думаю, что эти мостики точно не могут быть построены фотографией в инстаграме. И то, что человек должен испытывать к этой фотографии, - по-моему, ничего. Это не стоит того, чтобы думать об этом дольше половины секунды. По поводу мостиков - было бы круто, если бы Ходорковский и Пригожин, встретившись в ресторане, сказали бы друг другу: слушай, я понимаю, что ты нагородил много ереси по поводу борьбы с Западом или борьбы с геями, с которой я не согласен; с другой стороны - ты не пойми чем занимался в 90-е годы и до сих пор есть подозрение, что из-за тебя кого-то там убили, но давай мы это сейчас забудем и вместе объединим усилия, чтобы, не знаю, тюленей спасать.
Найти какое-то совместное дело, которое не требовало бы выяснения позиций по тем вопросам, по которым эти люди договориться не могут. Безусловно, общение и эти мостики не всегда возможны, потому что должны быть пределы, за которые переступать нельзя. Извините, я все время упираюсь в Болотное дело, как пример абсолютного зла для меня: несколько десятков людей лучшие свои годы провели в тюрьме, просто без причины, просто их выхватили из толпы и засунули в тюрьму, чтобы все боялись. С людьми, которые это все организовали, я тюленей спасать не пойду, и Ходорковскому не посоветую, и Пригожину, и в ресторане с ними фотографироваться не хочу. Но, если речь идет о разных мнениях по каким-то животрепещущим вопросам, давайте отставим эти вопросы в сторону и подумаем, есть ли у нас какая-то возможность сделать что-то хорошее, не занимаясь бесконечным выяснением, кто прав, кто не прав.
«Не верю, что в кризис все развалится: запрос прочности чрезвычайно велик»
- Но человек, который смотрит федеральное ТВ, принимает в штыки то, что пишет ряд интернет-СМИ, и наоборот.
- В интернете тоже много всего, и человек, читающий сайт, допустим, «Русская весна» или какой-нибудь «Новороссия инфо», никогда не договорится с человеком, который смотрит телеканал «Дождь». Тут разница не в этом. Федеральные СМИ, если мы говорим о телевидении, слились в информационном смысле в какой-то неразличимый комок. Тут невозможно доверять или не доверять их мнению, потому что это каток - либо ты под него ложишься, либо пытаешься от него отпрыгнуть. Спорить там абсолютно не о чем. Это просто орудие пропаганды массового поражения. В последнюю пару лет они работают именно в таком режиме. Это не вопрос доверия, это вопрос - просто в целях самосохранения отбежать в сторону, чтобы тебя взрывной волной не задело, и попытаться пользоваться другими источниками информациями. Если ты не успел отбежать в сторону, живешь в несколько искаженной картине мира, она и останется такой, пока этот облучатель не выключат.
- Я имела в виду то, что есть тенденция - человек читает или смотрит только те СМИ, которые отвечают его уже сформированному мнению, его позиции.
- Да, безусловно, но у человека даже внутри интернета есть возможность выбрать для себя круг источников, которым он доверяет. А если мы говорим о федеральных телеканалах, они тебя совершенно не спрашивают, какая у тебя позиция, и выбрал ли ты их потому, что с ней согласен, - на тебя просто наваливаются со всей своей психотронной мощью и ту позицию, которую надо, вставляют в голову. У тебя нет варианта, соглашаться с ними или не соглашаться.
- Сложно создать совместное дело, о котором мы говорили ранее, чтобы не тревожить болевые точки, если человек выбирает замкнутый круг источников информации, соответствующих его позиции.
- Почему сложно? У меня есть друзья, которые довольно отчаянно топят за Новороссию. Они знают, что мне это все крайне неблизко. Но мы постепенно привыкли с этим жить и просто не начинаем свои разговоры с бесконечного выяснения отношений по этому поводу.
Телеведущий Дмитрий Киселев
- В личных отношениях понятно, но как ту же картинку перенести в медиа? Тут жестко - либо на этой стороне, либо на той.
- В ситуации информационной гражданской войны, я боюсь, что это невозможно. Давайте представим себе медиа, которые были бы одновременно и за израильтян, и за палестинцев. Не бывает такого, это настолько принципиальный спор, что ты должен занять сторону или вообще этим спором не интересоваться.
-Наверное, было бы хорошо, если бы было такое СМИ, которое этим не интересуется.
- Это было бы бессмысленно, потому что оно было бы чужим и для тех, и для других. Наверное, такое медиа есть, и оно пишет о садоводстве, о котором и те, и другие способны читать. Но в этой ситуации, мне кажется, возможности для того, чтобы всех помирить, довольно ограничены. Они возможны при согласии конфликтующих сторон оставить на время в стороне предмет конфликта и вернуться к нему на каком-нибудь следующем историческом этапе. А пока как-то пожить, попытаться что-то друг с другом поделать, кроме бесконечного спора по одному и тому же кругу болезненных вопросов.
- В ближайшее время это возможно?
- Я совершенно не верю в то, что кризис способен изменить существующий режим, что сейчас все развалится: нет-нет-нет - запас прочности чрезвычайно велик. Но кризис, безусловно, заставит прикрутить мощность облучателя. Кризис заставит искать какие-то пути налаживания диалога с внешним миром: с Европой, например, с Америкой. Поэтому поводов для этой обоюдной ненависти поубавится. История про то, что кто-то считает Обаму обезьяной, а кто-то считает, что он неплохой президент другой страны, - она не сама по себе родилась, она навязана как раз медийным образом. Людей специально этим «катком» заставляли что-то думать про Обаму. А что должен думать про президента Америки в нормальной ситуации российский гражданин? Да ничего, он не должен его интересовать, он должен знать о его существовании - максимум. До той поры, пока он не лезет в наши дела, - плевать на него с высокой колокольни. Поэтому, как только медиа большого охвата перестанут вдалбливать в голову очередные поводы для конфликта, их сразу станет меньше. Речь не о том, чтобы создать какое-то общепримиряющее утром укрепляющее медиа.
- Такие создаются, кстати.
- Ну, как сказать. Вы, наверное, имеете в виду сайт «Такие дела».
- Да.
- Поверьте, что сайт «Такие дела» тоже можно рассматривать в угарно-патриотической оптике и заранее решить, что это либералы поливают грязью святую русскую землю, пытаясь вытащить все гадости наружу. Конечно, такое отношение к этому ресурсу тоже вполне возможно. Поэтому надо, чтобы людей перестали какими-то жесткими методами доводить до состояния взвинченности. И есть надежда, что с течением кризиса все это неизбежно произойдет. Не надо думать про Обаму, надо думать о том, где денег заработать, чтобы семью накормить и желательно еще ее к морю свозить, а, кстати, в Крым или не в Крым - это уже дело десятое.
Интернет-газета ZNAK.com, 01.02.2016
https://www.znak.com/2016-02-01/yuriy_saprykin_o_krymskom_konsensuse_i_ocheredi_na_serova
Журналист, бывший главный редактор журнала «Афиша» Юрий Сапрыкин на днях посетил Екатеринбург по приглашению книжного магазина «Пиотровский», чтобы в Ельцин Центре рассказать горожанам о новом образовании и городской журналистике.
В интервью Znak.com Юрий САПРЫКИН рассказал о том, на что может влиять журналистика и как она взаимодействует с искусством и политикой.
«Люди стояли на Серова не за скрепами, консерватизмом и идентичностью»
- Давайте начнем с последних московских событий. Одно из самых обсуждаемых явлений - очередь на выставку Серова. Почему у российского зрителя на выставку русского художника возник такой ажиотаж?
- На любую большую выставку, особенно реалистической живописи, в Москве выстраивается огромная очередь. Если посмотреть статистику, окажется, что на выставку прерафаэлитов два года назад в Пушкинском музее пришло народу чуть меньше, чем на Серова. Серов, кажется, с учетом той недели поставит абсолютный рекорд за последние много десятков лет. Совпало несколько вещей: во-первых, давно ничего подобного не было, а во-вторых, Серов... До этой выставки он не был канонизирован как русский художник «номер один», хотя, видимо, сейчас это произойдет. Лет через пять стандартным ответом на вопрос будет: поэт - Пушкин, фрукт - яблоко, птица - воробей, художник - Серов. Тем не менее, он входит в школьный канон иллюстраций из учебника «Родная речь», что заставляет людей, когда они видят эту фамилию, захотеть туда пойти.
Самая важная причина в том, что это действительно очень хорошая выставка: на людей, которые туда попали, отстояв очередь, она производит довольно сокрушительное впечатление по самым разным причинам. Начиная с того, что она грамотно сконструирована - хорошо придуманы микро-сюжеты внутри нее и рассказана куча интересных историй. Заканчивая тем, что люди, как уже неоднократно отмечалось, в серовских портретах видят образ России, которая безвозвратно ушла и с которой при этом ужасно хочется себя ассоциировать.
- О какой тенденции можно говорить: о консервативной, как писал, в частности, Антон Долин, о «тоске по скрепам»? Или вот публицист Сергей Медведев писал о том, что «большинство пришло явно не за искусством, а за сеансом имперской ностальгии и идентичности». А может быть, наоборот, это прогрессивная тенденция, о чем писала, например, спецкор «Коммерсанта» Анна Наринская: «стоять в очереди на искусство - абсолютно не отечественный эксклюзив, а вполне современное западное бытование».
- Здесь не произошло ничего нового. Любая выставка фигуративного искусства, не важно, русского или не русского, привлекает к себе большое количество внимания. Так получилось, что в Москве аудитория искусства, созданного до начала XX века или выдержанного в тех же классических традициях, существенно больше, чем аудитория любого contemporary art - так было всегда и будет еще долгое время. Я согласен с Наринской в том смысле, что очередь в музей - это примета хорошего европейского города, и это очень часто примета Москвы. Печально, что за последний год таких очередей не было, потому что не было для них повода. В этом году, если смотреть на планы Пушкинского и Третьяковки, есть шанс, что таких очередей появится с полдюжины.
- В Третьяковке выставка Айвазовского.
- В Третьяковке будет Айвазовский и несколько хороших выставок западного искусства. Она начинает играть на поле Пушкинского музея - заниматься не только отечественным искусством, и в этом тоже гигантский прорыв. А в Пушкинском будут Кранахи в марте, а после - еще много интересного.
Мне не кажется, что люди стоят в очереди на Серова за скрепами, за консерватизмом, за идентичностью или за какими-то открыточными картинками. Люди не знают, что там увидят: более или менее представляют, что бывает такая девочка с персиками, но вот то, что произведет на них оглушительное впечатление, они заранее не представляют. Здесь работает скорее эффект хорошо сделанной выставки, которую можно прочитать по-разному. Там действительно есть некоторый перекос в сторону Романовых, но Серов - настолько едкий и ироничный художник по отношению ко всем власть имущим, наделенным силой и деньгами людям, что в девушку из Абрамцево ты влюбляешься и хочешь себя с ней ассоциировать, а с Романовыми Серов не дает тебе этого сделать.
https://img.znak.com/293492.jpg
Очередь на выставку Серова
В этом можно разглядеть и монархизм, и упоение властью, но я думаю, что для большинства это просто очень сильные, выразительные, яркие люди - как принято говорить, каких сейчас не делают. И завораживает именно это, а не то, что они периодически носили корону. Для Третьяковки это величайший триумф, и, сейчас страшную вещь скажу: хорошо, что туда пришел Путин. Может быть, это поможет решить несколько нерешаемых проблем. В этом огромном здании они живут на птичьих правах: у них открыт один вход, отчасти из-за этого образуется очередь, они не могут себя рекламировать - Третьяковка не может повесить анонс выставки ни на фасад, ни на забор. Если в связи с этим у них появится больше возможностей, от этого будет всем лучше.
«То, что радикальное отпугивает людей, - это нормально»
- Переведу разговор к взаимодействию современного искусства и журналистики. В этом смысле мне понятен пример, как освещали последнюю акцию Петра Павленского различные медиа. Допустим, интернет-СМИ рассказывали о том, кто и что сделал, а также, что этим хотел сказать автор. Другое дело, к примеру, новости «России 24»: есть кто и что, но без упоминания, «что хотел сказать автор». И в этом ключевое отличие двух картинок мира, предлагаемых СМИ.
- То, что это радикальное, провокационное, острое, жестокое во многих отношениях искусство отпугивает людей - это нормально. Художник, занимающийся телесным самоистязанием и поступками на грани уголовного кодекса, не может быть настолько же любимым и популярным, как художник Серов. Он занимается искусством на грани: тем искусством, которое должно людям не нравиться, и оно им не нравится - он добивается своей цели.
- Но, если мне говорят «зачем», я начинаю размышлять в этом направлении, если мне не говорят этого - я представляю себе просто городского сумасшедшего или хулигана.
- Это прочтение тоже имеет право на существование. Оно во все времена радикального акционизма имело место. Отличие, скажем, от российских девяностых только одно: когда художник Кулик голым бегал по улице и набрасывался на людей и машины, его никто за это не пытался упечь в тюрьму, а Павленского пытаются. В остальном - то же самое: что тогда люди, не причастные к миру современного искусства, считали его сумасшедшим, что сейчас Павленского считают сумасшедшим. Изменилось лишь отношение к этому государства - то, как его репрессивный аппарат по отношению к этому искусству себя ведет.
Художник Петр Павленский в зале суда
Что касается того, объясняют ли тебе, «о чем это»: любое сильное произведение уже несет в себе свои интерпретации. Когда тебе показывают фотографию Павленского на фоне горящей двери, тебе нужно сообщить лишь то, что это дверь ФСБ, - и все, дальше ты должен додуматься или не додуматься сам. Если тебе навязчиво предлагают объяснения, о чем это и какие заложены смыслы, то удалось ли это произведение?
- Чтобы понять современное искусство, мне необходимо знать контекст. И, если я его не знаю, важно, чтобы мне его дали, иначе - прохожу мимо.
- Да, конечно. Но, понимаете, даже если в программе «Вести» объяснят, что имелось в виду акцией Павленского и какую традицию он продолжает, боюсь, что это будет пропущено зрителями, - все равно большинство будет считать его дураком. И никакие подпорки, никакое объяснение контекста не поможет. По-моему, вопрос не в том, чтобы все это поняли и полюбили, а только в том, чтобы общественное сознание перестало воспринимать это как какое-то действие, которое требует немедленного насильственного ответа: нужно набить им морду, отхлестать кнутом, посадить в тюрьму. И на это медиа могут повлиять. Если бы после акции Pussy Riot полгода по всем каналам людей не уговаривали бы, что это какое-то чудовищное преступление и по отношению к этим девицам допустимы любые методы силового воздействия, то и сейчас этого озверения по поводу Павленского и всего прочего наверняка бы не было.
«Вопрос “на что тратятся народные деньги” сразу переводит статью в категорию доноса»
- Другой пример взаимодействия медиа и искусства - по поводу Уральской индустриальной биеннале. На местном уровне о ней, конечно, тоже писали. И есть материал, который, может быть, обидел, а лучше - неприятно удивил художественное сообщество. Процитирую: «“современное искусство”, ну или то, что нам здесь за него выдают, это не более чем хитрый способ освоения бюджета. Зачем понадобилось привлекать творца из Австрии, чтобы создать среднестатистический беспорядок в интерьерах гостиничного номера?»
- Мне кажется, в цитате, которую вы привели, есть один переход за грань. Наверное, если бы это была попытка развенчать представленное искусство с какой-то традиционалистской консервативной точки зрения - это тоже имело бы право на существование. Но вопрос «на что тратятся народные деньги» - это то, что может позволить себе обыватель, но не может позволить себе журналист. Особенно в нынешней ситуации, когда этот вопрос сразу переводит статью в категорию доноса. А он требует каких-то административных последствий: давайте их накажем, давайте их уволим, давайте отберем бюджет. Это не пустое сотрясание воздуха. Журналист, когда он это пишет, прекрасно понимает, что где-то в кабинетах власти сидят люди, которые от него этого вопроса очень ждут и готовы принять в связи с этим меры.
После «Тангейзера» любой человек, задающий публично подобный вопрос, становится соучастником репрессивных мер по отношению к культурным институциям. Вопросы эти задаются постоянно, и, поверьте, не только в связи с современным искусством. Меня совершенно потрясла статья в какой-то пермской газете, где точно также журналист вопрошал, мол, доколе деньги края будут тратиться на дирижера Курентзиса, который вообще не русский, и ставит какие-то произведения западных авторов - народу непонятные. Что это вообще такое? То есть на человека, благодаря которому Пермь появилась на мировой культурной карте (не благодаря Гельману, а благодаря Курентзису), журналист накатал заяву в администрацию: пожалуйста, отберите у него деньги, увольте его и пусть в Оперном театре снова будет плесень, на которую никто не захочет ходить. Поэтому первично здесь не непонимание современного искусства, а желание разобраться с подозрительными, непонятными, неугодными, нездешними.
- Мне кажется, как раз от непонимания, зачем это все необходимо, и возникают такие вопросы. И в чем ценность, грубо говоря, никто не объяснит.
- Людей, которые способны делать это на понятном языке, не так много, их всегда было немного. Арт-критика во всем мире заточена на людей, уже понимающих, уже в теме, она сознательно своим языком отторгает людей, не погруженных в этот процесс. Просто общество, в котором люди договорились, что все это имеет право на существование, договорились об автономии этого искусства, не ставит его под сомнение. И поэтому критика может позволить себе работать с узким кругом посвященных. У нас критика очень часто пытается вести себя подобным образом в то время, когда первичная работа интерпретатора или даже адвоката этого рода искусства еще не завершена. Постоянно находятся энтузиасты, которые пытаются поставить под сомнение правомерность этого искусства не с эстетических позиций, а с позиций административных. В Москве в период правления Капкова происходило то же самое. Кирилла Серебренникова критикуют не за качество, не за содержание его спектаклей, а за то, что это какая-то «непонятная хрень», на которую тратятся огромные деньги, «отдайте их лучше нам» - звучит в подтексте этих статей. Если бы Уральскую индустриальную биеннале или Гоголь-центр финансировали специально созданные профессиональные фонды, как это происходит во многих других странах, на них было бы бесполезно такие заявы писать. Там сидят учредители, которые доверяют своим экспертам, - они для себя все решили, и оттого, что какой-то журналист напишет что-то гневное, их решение не изменится. Здесь очень многое в экспериментальном впередсмотрящем искусстве подвешено на государственные деньги, а государство - это разные люди, и многим такое искусство не нравится. Они только и ждут, когда им кто-то напишет жалобу, что «нужно пресечь».
Свердловский губернатор Евгений Куйвашев на Уральской индустриальной биеннале
- Какую задачу в этих процессах может выполнять городская журналистика? Вообще, что первично - бурная культурная жизнь в городе или журналистика, рассказывающая истории, возможно, порой, высасывая из пальца, чтобы повлиять на движение этой жизни?
- В истории есть примеры, в том числе в российской, когда тот или иной круг критиков оказывался талантливее, чем объекты описания. Благодаря своему таланту они привлекали к ним большое внимание - так часто происходило с андеграундной рок-критикой в конце восьмидесятых.
- Как было, когда в 99-м появилась «Афиша»?
- Особое влияние на культурную жизнь «Афиша» не оказала, она повлияла, может быть, на институции, которые эту культурную жизнь оформляют. То есть она не поменяла качество, содержание или объем литературы, которая пишется и издается.
- Она поменяла интерес к ней.
- Возможно, а также она, может быть, помогла каким-то издательствам стать более успешными и сильными. Помогла книжным магазинам, непохожим на лавки с ширпотребом, книжным ярмаркам, ставшим теперь устоявшимся жанром интеллектуального многодневного мероприятия. Помогла всей этой инфраструктуре, которая вокруг книг существует. Есть версия, что «Афиша» подняла на щит Проханова и Прилепина, из-за чего они стали теми, кем они стали. Но, мне кажется, как раз в этой области книжный критик «Афиши» своих читателей не убедил. Представить себе читателя журнала, который влюбился бы в Проханова из-за того, что про него было три положительных рецензии, - я не могу. «Афиша» помогала созданию среды, наверное, эта среда и дальше влияет на культурную составляющую, но как-то косвенно.
«В создании среды, в создании сообществ журналистика может помочь»
- Зарождающаяся среда влияет на отношение к городу как внутреннему бренду, необходимому для тех, кто живет в этом городе, чтобы не уехать из него?
- В эту историю я абсолютно не верю - в то, что может существовать какой-то внутренний бренд, который может заставить тебя уехать или не уехать. Это сказка, придуманная какими-то маркетинговыми агентствами, которые получают подряды на изготовление таких брендов. Когда в Перми завелась вся эта движуха, конечно, студенты-гуманитарии или выпускники гуманитарных отделений были самой благодарной ее аудиторией. Но когда эта движуха свернулась, они резко заскучали и все из города разъехались. При этом изменился ли внутренний бренд Перми, думал ли кто-то над этим? Думаю, что качество жизни в Перми на потребительском уровне за это время сильно улучшилось, то есть теперь Пермь без Гельмана и без фестивалей более удобный для жизни город, чем Пермь до Гельмана и до фестивалей. Людям выкатили какой-то невероятный праздник, который был придуман специально для них, а потом у них его отобрали - от обиды начали все оттуда бежать.
- Это то, что было привнесено, не зародилось изнутри.
- Да, но какая разница? Мне абсолютно все равно: то, что произошло в Москве в двухтысячные годы или, к примеру, в конце восьмидесятых, - это было привнесено или зародилось изнутри? Если бы это сделали какие-то люди из Берлина или Нью-Йорка - мне абсолютно наплевать, хорошо сделали, спасибо. Если тебе прежде всего от жизни нужно разнообразие культурных впечатлений, то совершенно неважно, какими способами оно создается. И если этого разнообразия город тебе не обеспечивает в достаточной степени, тебя бесполезно переубеждать медийными методами - ты все равно из него сбежишь.
- Но медийные методы могут повлиять на то, что город начнет обеспечивать?
- Город в смысле кто - губернатор, мэр, министерство культуры?
- Либо они, либо сами жители, у которых появляются идеи, - как галерея уличного искусства, допустим. Пожалуй, те мероприятия, которые делает министерство, оказываются менее интересными, чем те, что делают горожане.
- Мне тоже кажется, что сами жители сделают гораздо лучше, чем чиновники из местной администрации. Вопрос скорее не в их популяризации, а в создании каких-то сообществ, в создании среды, в которой было бы комфортно. И в создании среды журналистика, наверное, может помочь. Сделать их популярными и всеми любимыми - не может, сделать так, чтобы вокруг, как грибы, выросло еще пятьдесят таких же проектов, журналистика не может. Но сделать так, чтобы жители города знали, что Екатеринбург - не только Бажов, Ельцин, Коляда, но и группа «4 Позиции Бруно» или Тимофей Радя, например, - это тоже части местной идентичности - да, может, и это важно.
«Прийти к консенсусу по вопросу «Крым наш» или «Крым не наш» в 2016 году вообще невозможно»
- В 2015-м у вас появилась книга о духе времени.
- Это сборник старых текстов из «Афиши».
- Да, и в самом начале вы прописываете некий «социальный сюжет»: «гламур породил хипстеров, те вышли на Болотную, а потом их всех накрыло скрепой». Если продолжить - что сейчас витает в воздухе?
- Кризис, прежде всего, который очень сильно изменит нашу жизнь. Я очень надеюсь, что он вынесет из нее много наросшей за последнее время шелухи. Начиная с ненужных неоправданных трат или «залезаний» в кредиты, за которые потом приходится горбатиться, себя не жалея, заканчивая бесконечным рефлексированием о том, достаточно ли нас в мире боятся, успели ли мы сделать что-то такого страшного, чтобы этого ужаса нагнать. Счастье - не в этом. И если из-за кризиса кто-то в эту мысль воткнется, значит, все было не зря.
- О двух лагерях и в обществе, и в журналистике недавно интересно написали журналисты для «Colta.ru». Например, Елена Костюченко: «изнутри все выглядит иначе», но «для стороннего наблюдателя» очевидно «разделение журналистов федеральных СМИ на два лагеря по отношению к украинскому конфликту», и, можно добавить, по другим раскручивающимся вопросам внешней политики. Какие шаги могут быть проделаны журналистами для объединения этих двух лагерей, людей в них?
- А зачем?
- Чтобы исключить (уменьшить) взаимную агрессию. Это касается в первую очередь не самих журналистов, а тех, кто смотрит условно «Первый канал», и тех, кто слушает условно «Радио Свобода».
- Для начала - не участвовать в этой войне двух лагерей. Если ты идешь сочинять сюжеты про распятого мальчика, прекрасно понимая, какие у этого будут последствия, это всегда твой личный выбор, никто тебя не заставляет это делать, даже если тебя заставляют. Если, с другой стороны, ты убиваешь свою жизнь на то, чтобы доказать своим читателям, что автор сюжета про распятого мальчика - это гнида, недостойная звания человека, - тоже так себе занятие. В ситуации конфликта, когда очевидно, что есть вопросы, по которым разные части общества никак не могут договориться - хоть ты ужом вейся, но прийти к консенсусу по вопросу «Крым наш» или «Крым не наш» в 2016 году вообще невозможно. Людей не переубедить. Значит, нужно отложить этот вопрос в сторону до той поры, пока он не потеряет такую болезненную остроту, и пока в силу тех или иных обстоятельств люди не смогут на него посмотреть каким-то иным образом: нелинейно, ассиметрично, перпендикулярно, а не упираться лбом в эту болезненную оппозицию. Во-первых, мне кажется, это история - скорее политическая, нежели журналистская, а во-вторых, она возможна только тогда, когда люди смогут хоть чуть-чуть выдохнуть и перестать выцарапывать друг другу глаза за наличие другого мнения по этому вопросу.
- На мастер-классе вы в двух словах упоминали об истории с фотографией, когда на одном снимке оказались Валерия, Пригожин, Ходорковский, Венедиктов. Мне по этому поводу понравилось высказывание Ходорковского, которое он сделал в ответ на поднявшийся шум, о построении «мостиков внутри расколотого общества». Как эти мостики могут быть построены?
- Я думаю, что эти мостики точно не могут быть построены фотографией в инстаграме. И то, что человек должен испытывать к этой фотографии, - по-моему, ничего. Это не стоит того, чтобы думать об этом дольше половины секунды. По поводу мостиков - было бы круто, если бы Ходорковский и Пригожин, встретившись в ресторане, сказали бы друг другу: слушай, я понимаю, что ты нагородил много ереси по поводу борьбы с Западом или борьбы с геями, с которой я не согласен; с другой стороны - ты не пойми чем занимался в 90-е годы и до сих пор есть подозрение, что из-за тебя кого-то там убили, но давай мы это сейчас забудем и вместе объединим усилия, чтобы, не знаю, тюленей спасать.
Найти какое-то совместное дело, которое не требовало бы выяснения позиций по тем вопросам, по которым эти люди договориться не могут. Безусловно, общение и эти мостики не всегда возможны, потому что должны быть пределы, за которые переступать нельзя. Извините, я все время упираюсь в Болотное дело, как пример абсолютного зла для меня: несколько десятков людей лучшие свои годы провели в тюрьме, просто без причины, просто их выхватили из толпы и засунули в тюрьму, чтобы все боялись. С людьми, которые это все организовали, я тюленей спасать не пойду, и Ходорковскому не посоветую, и Пригожину, и в ресторане с ними фотографироваться не хочу. Но, если речь идет о разных мнениях по каким-то животрепещущим вопросам, давайте отставим эти вопросы в сторону и подумаем, есть ли у нас какая-то возможность сделать что-то хорошее, не занимаясь бесконечным выяснением, кто прав, кто не прав.
«Не верю, что в кризис все развалится: запрос прочности чрезвычайно велик»
- Но человек, который смотрит федеральное ТВ, принимает в штыки то, что пишет ряд интернет-СМИ, и наоборот.
- В интернете тоже много всего, и человек, читающий сайт, допустим, «Русская весна» или какой-нибудь «Новороссия инфо», никогда не договорится с человеком, который смотрит телеканал «Дождь». Тут разница не в этом. Федеральные СМИ, если мы говорим о телевидении, слились в информационном смысле в какой-то неразличимый комок. Тут невозможно доверять или не доверять их мнению, потому что это каток - либо ты под него ложишься, либо пытаешься от него отпрыгнуть. Спорить там абсолютно не о чем. Это просто орудие пропаганды массового поражения. В последнюю пару лет они работают именно в таком режиме. Это не вопрос доверия, это вопрос - просто в целях самосохранения отбежать в сторону, чтобы тебя взрывной волной не задело, и попытаться пользоваться другими источниками информациями. Если ты не успел отбежать в сторону, живешь в несколько искаженной картине мира, она и останется такой, пока этот облучатель не выключат.
- Я имела в виду то, что есть тенденция - человек читает или смотрит только те СМИ, которые отвечают его уже сформированному мнению, его позиции.
- Да, безусловно, но у человека даже внутри интернета есть возможность выбрать для себя круг источников, которым он доверяет. А если мы говорим о федеральных телеканалах, они тебя совершенно не спрашивают, какая у тебя позиция, и выбрал ли ты их потому, что с ней согласен, - на тебя просто наваливаются со всей своей психотронной мощью и ту позицию, которую надо, вставляют в голову. У тебя нет варианта, соглашаться с ними или не соглашаться.
- Сложно создать совместное дело, о котором мы говорили ранее, чтобы не тревожить болевые точки, если человек выбирает замкнутый круг источников информации, соответствующих его позиции.
- Почему сложно? У меня есть друзья, которые довольно отчаянно топят за Новороссию. Они знают, что мне это все крайне неблизко. Но мы постепенно привыкли с этим жить и просто не начинаем свои разговоры с бесконечного выяснения отношений по этому поводу.
Телеведущий Дмитрий Киселев
- В личных отношениях понятно, но как ту же картинку перенести в медиа? Тут жестко - либо на этой стороне, либо на той.
- В ситуации информационной гражданской войны, я боюсь, что это невозможно. Давайте представим себе медиа, которые были бы одновременно и за израильтян, и за палестинцев. Не бывает такого, это настолько принципиальный спор, что ты должен занять сторону или вообще этим спором не интересоваться.
-Наверное, было бы хорошо, если бы было такое СМИ, которое этим не интересуется.
- Это было бы бессмысленно, потому что оно было бы чужим и для тех, и для других. Наверное, такое медиа есть, и оно пишет о садоводстве, о котором и те, и другие способны читать. Но в этой ситуации, мне кажется, возможности для того, чтобы всех помирить, довольно ограничены. Они возможны при согласии конфликтующих сторон оставить на время в стороне предмет конфликта и вернуться к нему на каком-нибудь следующем историческом этапе. А пока как-то пожить, попытаться что-то друг с другом поделать, кроме бесконечного спора по одному и тому же кругу болезненных вопросов.
- В ближайшее время это возможно?
- Я совершенно не верю в то, что кризис способен изменить существующий режим, что сейчас все развалится: нет-нет-нет - запас прочности чрезвычайно велик. Но кризис, безусловно, заставит прикрутить мощность облучателя. Кризис заставит искать какие-то пути налаживания диалога с внешним миром: с Европой, например, с Америкой. Поэтому поводов для этой обоюдной ненависти поубавится. История про то, что кто-то считает Обаму обезьяной, а кто-то считает, что он неплохой президент другой страны, - она не сама по себе родилась, она навязана как раз медийным образом. Людей специально этим «катком» заставляли что-то думать про Обаму. А что должен думать про президента Америки в нормальной ситуации российский гражданин? Да ничего, он не должен его интересовать, он должен знать о его существовании - максимум. До той поры, пока он не лезет в наши дела, - плевать на него с высокой колокольни. Поэтому, как только медиа большого охвата перестанут вдалбливать в голову очередные поводы для конфликта, их сразу станет меньше. Речь не о том, чтобы создать какое-то общепримиряющее утром укрепляющее медиа.
- Такие создаются, кстати.
- Ну, как сказать. Вы, наверное, имеете в виду сайт «Такие дела».
- Да.
- Поверьте, что сайт «Такие дела» тоже можно рассматривать в угарно-патриотической оптике и заранее решить, что это либералы поливают грязью святую русскую землю, пытаясь вытащить все гадости наружу. Конечно, такое отношение к этому ресурсу тоже вполне возможно. Поэтому надо, чтобы людей перестали какими-то жесткими методами доводить до состояния взвинченности. И есть надежда, что с течением кризиса все это неизбежно произойдет. Не надо думать про Обаму, надо думать о том, где денег заработать, чтобы семью накормить и желательно еще ее к морю свозить, а, кстати, в Крым или не в Крым - это уже дело десятое.
Интернет-газета ZNAK.com, 01.02.2016
https://www.znak.com/2016-02-01/yuriy_saprykin_o_krymskom_konsensuse_i_ocheredi_na_serova