Игорь СУТЯГИН. Как Родина меняла меня
Часть 1
Четыре караула - и я уже в «Лефортове». Через глазок автозака подслушал, что освобождать скорее всего не будут. А потом привели к генералу, он рассказал про соглашение Медведева и Обамы...
- Многие из россиян, которые не очень пристально следили за вашей судьбой, задаются вопросом: работал ли все-таки на иностранное правительство российский ученый Сутягин, раз его поменяли на агентов СВР? Игорь, ответьте, пожалуйста, обеспокоенным гражданам: вы - шпион?
- Конечно же, нет! Всем, кто меня знает или знаком с моим так называемым делом, это предельно понятно. Давайте попытаемся разобраться… Я по контракту с британской фирмой подбирал обзоры прессы. Интерес был один: британцы зарабатывали деньги. Делали они это так: консалтинговая фирма, с которой я работал, давала своим клиентам рекомендации по вложению денег в экономику многих стран (от Финляндии до Чили, где-то в 1998 году они занялись и Россией тоже) - и потому была крайне заинтересована в оценке политических рисков, связанных с инвестированием в нашу экономику (это они так мягко называли то, что спустя пять лет стало у нас известно как «дело Ходорковского» - когда деньги вложил, а потом пришли дяди - и всё себе забрали; согласитесь, для любого инвестора хорошо бы заранее оценить риск ТАКОГО развития событий!). И, естественно, интерес представляла информация о тех программах, инвестирование в которые давало бы неплохую прибыль. Например, если говорить об оборонке, то это экспортные программы.
Вот подобного рода «иллюстративный материал» я как раз и подбирал. Постоянно, между прочим, пытаясь создавать максимально позитивный образ моей страны (быть может, я и не прав был, вы уж меня простите, идеалиста, но вот такую задачу я перед собой ставил - то есть на СВОЮ СТРАНУ в общем-то работал, а отнюдь не на ИНОСТРАННОЕ правительство). Оценив в полном объеме все материалы, один из трех гособвинителей Генпрокуратуры на моем втором, московском уже, процессе впрямую задал мне вопрос: «Ну хорошо, вы пытались перед иностранцами отстаивать интересы России. Но кто дал вам право на это?!» Понимаете: вот в чем упрек, а вовсе не в том, что я ПРОТИВ наших интересов работал.
Я очень хорошо знал, что те материалы, которые я в газетах подбираю для англичан, НИКАКИМ ОБРАЗОМ не могут причинить ущерб России - и постоянно перепроверял себя на этот счет. Вот вы мне сами скажите: привозить и читать англичанам газеты и журналы, купленные в переходе на станцию метро «Киевская» Филевской линии, - ну КАКИМ боком это могло бы напоминать шпионство? Понимаете: не в шифровке статью переписывать, а просто привезти журнал «Крылья Родины», который я регулярно покупал по дороге на работу, - привезти его со статьей о самолете МиГ-29СМТ - вы вот объясните мне ту изощренную логику, с помощью которой ЭТО можно воспринимать в качестве шпионства! Мне, между прочим, именно за эту статью генерального конструктора МиГа Коржуева 15 лет дали - просто за ознакомление с одной статьей. А вы говорите: шпион…
Никогда я не работал на чужое правительство - я на свою страну работал! Ну а что деньги при этом старался зарабатывать… Что ж, пусть упрекнут меня за это, но только те, кто в буквальном смысле последнюю свою копейку другим отдает, детей своих без куска оставляя. Пусть они упрекнут - такой упрек приму. От других - нет.
- Как вы узнали о том, что готовится обмен? Кто вам об этом сказал? Вообще, какова механика: к вам на «зону» приезжают какие-то люди в штатском, вас вызывают к «хозяину» и сообщают: либо вы будете свободны, если… либо с вами будет то-то и то-то?
- КАК это всё ОБЫЧНО готовится, я попросту не знаю, врать не буду - для этого есть популярные авторы детективных романов, которые всё знают о методиках обмена шпионов и проведения последующих «дебрифингов». Я лучше расскажу о том, что САМ видел: как это было со мной, хорошо?
А происходило всё это так: с самого утра 5 июля ничего особенного не было, я продолжал работу по ремонту ШИЗО-ПКТ, ничто, как говорится, не предвещало надвигающихся событий. Но где-то в начале первого, сразу после обеда, пришел очень симпатичный мне человек - оперативный дежурный по колонии Александр Владимирович - и сообщил, что меня срочно этапируют. Зачем, куда - этого ни он сам, ни кто-то другой в колонии знать не знал. В этот раз, правда, этапирование получилось достаточно неплохо: у меня в итоге образовалось где-то около двух часов для того, чтобы хотя и быстро, но не совсем уж в ураганном темпе собраться. (Очень интересная и символичная вещь при этом случилась: и сейчас еще находится в холмогорской колонии очень хороший человек, Виктор, - работает в колонийской школе. 5 июля у него день рождения. У меня по-настоящему товарищеские теплые отношения с ним сложились - интересный, думающий человек! - так что не попрощаться с ним, да и со всем своим 6-м отрядом я просто не мог. И Виктор сказал мне: «Сегодня - мой день рождения. А в мой день рождения с тобой просто не может случиться ничего плохого!» До чего же ты оказался прав, Виктор Николаевич!)
Потом где-то около половины третьего меня загрузили наконец в автозак - и мы поехали. Ехал, можно сказать, с комфортом: один в отделении, рассчитанном на десять человек. Не уверен, знал ли конвой, куда должен меня везти, - возможно, задача БЫЛА поставлена доставить в Архангельский аэропорт, а может быть, и нет. Причем очень может быть, что и нет: когда мы по дороге сломались и приехали в Талаги (так в Архангельске аэропорт называется) фактически к самому самолету, меня там принял еще один конвой - просто посидел со мной в машине три минуты, подвез к трапу - и там передал уже третьему конвою, который сопровождал меня до Москвы. Я так думаю, что попросту не успели меня доставить до СИЗО на улице Попова в Архангельске, хотя и должны были… Хотя кто его знает наверняка-то!..
И самолетный караул тоже, по-моему, знал только непосредственно поставленную задачу - доставить осужденного Сутягина в Москву, где сдать другому караулу. И те, московские, тоже, кажется, гадали… По крайней мере через глазок дверцы камеры в тюремной «Газели», в которой меня привезли в «Лефортово», я слышал, пока стояли у закрытых ворот, как двое офицеров из сопровождавшего нас по Москве «Соболя» со фсиновским спецназом разговаривали с тремя архангельскими конвоирами: «Да нет, вряд ли его отпустят…»
О самой идее обмена я услышал только часов в десять утра на следующий день, 6 июля, когда меня привели в кабинет начальника «Лефортова» - и там по традиции не назвавший себя наш генерал сообщил о соглашении, достигнутом двумя президентами, российским и американским. («Александр Васильевич» - вот всё, что сказал о себе генерал. Я даже и то, что он генерал, вывел путем дедукции, попросив у сотрудников «Лефортова» встретиться «хотя бы с одним из тех ГЕНЕРАЛОВ, с которыми недавно беседовал», - и услышал в ответ, что «один из тех ГЕНЕРАЛОВ сейчас как раз здесь, так что встречу мы устроим». Про второго присутствовавшего с нашей стороны человека - там были еще и трое американцев - я и вовсе ничего не знаю.)
А вы говорите: приезжают, вызывают, сообщают! В детективных романах так, может, и происходит. А в повседневной практике отечественной системы всё делается тишком да тайком. Я вон уже давным-давно сидел в «Лефортове», и меня уже почти что меняли на кого-то (по крайней мере все разговоры уже шли и даже прошли), а Архангельское управление ФСИН всё еще единственное, что могло сообщить, так это то, что «осужденный Сутягин этапирован в Москву для решения вопроса о месте дальнейшего отбывания им назначенного судом наказания». Приезжают, сообщают… Да не знает никто ничего - никто, никогда и ничего! (Тут я, пожалуй, на основе приобретенного за последнее десятилетие опыта даже осмелюсь на некоторое обобщение.)
И все кары, которые обрушатся на вашу голову в случае «неверного» решения, кстати, вы тоже начинаете узнавать только непосредственно в тот момент, когда начинает обрушиваться. Только после без малого 11 лет общения с той «почтенной компанией», которую представляют у нас органы, уже как-то очень легко, выпукло и отчетливо - «вкус, цвет, писк, хруст!», как говорил Жванецкий, - начинаешь себе представлять, ЧТО это могут быть за кары…
- В подобные вещи верится сразу или включается некий конспирологический механизм: опять какая-то подстава… Вы быстро приняли это решение? Какие были аргументы за и против?
- Подобные вещи со мной случались как-то не слишком часто, чтобы я мог обобщать до такого вот уровня - «верится сразу». Лучше, наверное, сказать так: тюрьма у людей вообще, насколько я заметил, вырабатывает какое-то звериное чутье на мотивы, серьезность, правдивость разговаривающих с тобой визави. И почему-то чувствуешь, причем иногда и очень отчетливо, что вот это - да, подстава или попахивает чем-то поганым; а вот это - да, это по-настоящему, это - хорошо. На себе не один раз проверял: чутье это способно подсказать довольно точно. В этот раз было совершенно очевидно: это - настоящее. Этим людям было очень нужно, чтобы я согласился - и уехал. Дело было не во мне, дело было - в них. Это был ИХ интерес, чтобы сделка состоялась, причем интерес - и наших, и американцев. Вы бы видели, как занервничал наш генерал, когда я с порога стал отказываться принять это «предложение, от которого невозможно отказаться»!
Это, кстати, был один из доводов «за» - и один из сильнейших факторов давления: мне было совершенно ясно, что в ЭТОТ раз дверь в самом деле широко открыта. А стоять у открытой двери, зная, что, сделай только один шаг, - и ты в самом деле, без обмана покинешь проклятое «зазаборье»… Знаете, у меня шутка одна любимая была там, в «зазаборье»: «Да меня всё равно давно пора выпускать - я уже ВТОРОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ сижу!» (Сел в 99-м, во втором тысячелетии, теперь на дворе у нас - третье.) И вот, второе тысячелетие сидя, пересидев многих, вернувшихся на моих глазах в «зону» по второму (а кое-кто - и по третьему!) разу, повидав, как сержанты дорастают до капитанов, стоять у широко раскрытой двери и думать: сделать ли туда шаг - или отвернуться и шагнуть обратно?..
Глубоко уважаемый мною Александр Подрабинек упрекнул меня, напомнив о Наталье Великановой - в 1987-м, когда Горбачев выпускал из тюрем политзаключенных, отказавшейся подписать прошение о помиловании. Мысль о позиции - и о примере - ТАКИХ людей, как Наталья, была для меня одним из важнейших доводов «против». Чуть-чуть перефразировав Эдуарда Асадова, скажу, пожалуй:
Решительность, видимо, просто
бывает разного роста:
от горки - и до Казбека.
В зависимости от человека.
Наталья Великанова - НЕСРАВНЕННО выше меня. Как ни печально мне признать это. И упрек Александра - вот именно его, а не других, которые сейчас радостно заклекочут, - ЕГО упрек полностью приму. Только ТАКИЕ люди имеют моральное право меня упрекнуть…
Принять решение было очень непросто. Знаете, если бы я был совершенно один, то почти наверняка продолжал бы сейчас трамбовать засыпанные щебенкой дорожки недалеко от деревни Данилово Холмогорского района Архангельской области. (Вернее, предстояло бы мне в случае отказа кое-что похуже, и намного, но не в этом суть.) Но одна из самых любимых моих книг устами пушистого рыжего зверя говорит: «Мы навсегда в ответе за тех, кого приручили». Видите ли, у меня как-то сложились очень тесные и крепкие связи с моей на удивление дружной большой семьей - и вот когда на чашу весов вместе со вполне, думаю, понятным, желанием свободы легло еще и понимание того, что моим родным, несомненно, лучше видеть меня на свободе… тем более, когда заверяют, что я сохраню наше гражданство и никто не станет чинить помех ни моему возвращению, ни приезду моих близких туда, где могу оказаться я… - вот тогда удвоенной этой силой два аргумента «за» перевесили.
(Там еще и третий был, не знаю, поймете ли вы его. По-настоящему понять его может только тот, кто провел ОЧЕНЬ долгие годы за решеткой: мысль «никому этого не пожелаю» справедлива на уровне сердца, а не рационального расчета. Это просто надо очень долго пробовать, ЧТО такое тюрьма, чтобы понять, ДО ЧЕГО она справедлива, эта мысль… Так что мне, конечно, существенно меньше моей и моих близких интересна была судьба тех десяти, кого пытались вызволить из Америки, и тех неизвестных - а я-то в тот момент думал, что тоже еще девятерых, - сидящих уже в НАШИХ тюрьмах… Это был такой ма-аленький, но довесочек на чаше весов, которая «за»…)
Ну а «против» - что ж, тут вообще всё, по-моему, понятно - я сразу же возражал против двух вещей: требования признавать свою вину и условие перелета в Британию. (Про Наталью Великанову я генералам не объяснял: не поняли бы, думаю. Хотя справедливости ради надо заметить, что, если белоголовый генерал, что разговаривал со мной в «Лефортове», и в самом деле был тем же молодым тогда еще офицером, кто приходил ко мне в 2003-м и заверял, что я вот только откажусь от адвокатов, попыток защиты и суда присяжных - и уже к 300-летию Петербурга буду дома, - так вот, в тот раз он, формулируя свои предложения, слово офицера за них дать все-таки ведь ОТКАЗАЛСЯ. То есть значит же все-таки для него что-то это странное слово - «честь»…)
"Новая газета" № 87 от 11 августа 2010 г.
http://novayagazeta.ru/data/2010/087/11.html
Часть 2
Узнал, что везут в Вену, только на взлетной полосе «Домодедово», в микроавтобусе, окруженном автоматчиками. В самолете МЧС ни с кем почти не общались, познакомились только перед приземлением. На военной базе Брайз-Нортон встречал вертолетик с пилотом, и больше никого...
- Все это время, начиная с 5 июля, пока вас возили под разными конвоями из Архангельска в «Лефортово», вы были изолированы от каких-либо контактов? Вам хоть дали возможность посоветоваться с семьей, с адвокатами?
- Знаете, на суде в Калуге (это был первый мой процесс, в итоге которого суд сообщил, что вообще не понимает, в чем меня обвиняют, - это только Мосгорсуду было все ясно, а в Калуге-то чуть-чуть другие люди работают), так вот, на суде в Калуге полковник С., заместитель начальника Научно-исследовательского центра ФСБ России, познакомил всех с термином - «почерк спецслужбы». «Почерк» - это такой набор традиционных, не меняющихся на протяжении длительного времени способов и приемов работы. Если я правильно понял уроки Вадима Александровича С., то почерк нашей госбезопасности заключается в том, чтобы поставить человека в условия жесточайшего стресса, загнать его в угол необходимостью принимать сложнейшие решения в условиях беспощадной нехватки времени и полной невозможности не только с кем-нибудь посоветоваться, но и обдумать все последствия своих слов и поступков.
Когда из Архангельска меня привезли в «Лефортово», то поместили в одиночную камеру, придавили перспективой освобождения в обмен на... И при этом, хотя я заявил о желании подумать, встретиться и посоветоваться с родными, непрерывно подгоняли, подстегивали (о, вот уж это они хорошо умеют!) и откладывали любые мои свидания «на потом». Мне не дали возможности пообщаться ни с близкими, ни с адвокатами, а решения стали требовать буквально минут через 30-40 после того, как обвалили на меня скалу своего предложения. Я пытался все еще и еще раз обдумать, взвесить, а мне не давали...
- Вы знали, на кого вас меняют? Было ли известно, что не только вы окажетесь за границей? Что вы - участник большой политической игры?
- Нет, не знал совершенно. Все, что я знал (вернее, думал, что знал), основывалось на каких-то моих наблюдениях и умозаключениях. Про задержание в Штатах одиннадцати наших разведчиков я, кстати, как раз из «Новой газеты» узнал (у меня была возможность ее читать в Холмогорах пополам с другим человеком, выписывавшим «Новую»). А потом уже мне сказали, что обменивать хотят на наших людей, задержанных в США, но что-то определенное пояснять не стали. Что касается других меняемых... Я заметил после обыска в «Лефортово» (меня попросили перенести свои сумки в кладовку, чтоб освободить комнату для встреч с адвокатами, где в «Лефортово» всегда и обыск проводится) вещи в кладовке, на которых по установленному в «зонах» порядку была написана фамилия: Скрипаль. И статья - 275 УК (государственная измена. - С.С.). Я припомнил, что фамилию эту как раз в привязке к 275 статье уже слышал, и высказал приехавшим ко мне 7 июля на свидание маме и брату ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ, что, возможно, участвовать в задуманном обмене будет и Скрипаль (мне же сказали, что менять хотят ГРУППУ, это-то в беседе все-таки проскочило).
Я узнал фамилии всех тех, кто на самолете покидал нашу страну, когда уже «Боинг» приземлился в Англии, и то только потому, что сам заявил всем «пассажирам»: «Думаю, что нам наконец НУЖНО познакомиться».
- День вашего освобождения… Можете восстановить его хронику событий от расставания с «Лефортово» до посадки самолета? Кто с вами общался, что говорили, сообщали ли, куда везут, как охраняли, о чем инструктировали?
- «День освобождения» в действительности занял целых ПЯТЬ дней - с 5 по 9 июля. Пятого я распростился с колонией -ИК-12 УФСИН России по Архангельской области, а девятого - так уже и с Россией меня распростили, отправив куда-то на самолете МЧС. Сообщали ли, куда везут? Да такие вещи вообще никогда не сообщают! Меня даже в колонии на Пирсах из одного отряда («отряд со строгими условиями отбывания наказания» - ОСУОН, или СУС, по-старому) в другой переводили, и то целый спектакль разыграли. Все обставляли так, будто меня куда-то «за светофор», как говорят (то есть далеко-далеко, скорее всего вообще за пределы Архангельской области), увозят. А вывели за забор СУСа и по рации вызывают: «Пусть дневальный одиннадцатого отряда подойдет к СУСу, вещи поможет отнести». Я спрашиваю: «Ну и какой смысл был секретность наводить? Ведь через два часа в СУСе уже узнают, где я! От отряда до отряда - 70 метров». Отвечают: «Понятно, что глупость, но нам сказали так сделать».
Поддержание у осужденного максимально возможной степени неуверенности и неопределенности насчет его дальнейшей судьбы - это вообще, похоже, один из фундаментальных принципов всей нашей пенитенциарной, да и в целом правоохранительной системы. Так что когда осужденного везут, то ему ни под каким видом ни за что не скажут, КУДА его везут. Только крайняя человеческая расположенность караула к какому-то определенному человеку может заставить их отойти от требований и все же раскрыть секрет. Секрет, кстати, чаще всего и от них самих тоже: личные дела осужденных при этапировании запечатываются в плотный пакет, на котором обозначен только конечный пункт ДАННОГО этапа. А будет ли он действительно конечным, или же человек отправится намного дальше, можно установить, только вскрыв пакет (а право на это есть только у имеющих допуск к материалам с грифом секретности работников оперативных служб ФСИН). Ничего мне не сообщали. Этого в обыкновенном автозаке не говорят, а тут такие страхи - соглашение между президентами!
Инструктируют этапируемых осужденных всегда об одном и том же: что курить нельзя, что конвой имеет право применять оружие на поражение, что практически любые резкие действия могут быть расценены как попытка побега, которая как раз оружием и пресекается. И пресекается вполне беспощадно, я вам скажу, просто - «ба-бах!» - и наповал, и не ругать станут, а объявят благодарность за своевременные и решительные действия, прецеденты я хорошо знаю, как раз за тем самым ШИЗО, где я работал, именно такое и случилось.
Правда, дальше - на этапе - все может быть по-разному. Тюремный конвой - люди опытные, зэков навидались, тоже хорошо понимают, кто чего стоит. Так что могут и вполне по-человечески пообщаться (так мы с холмогорским караулом общались, когда у нас автозак по дороге к Архангельску в лесу сломался; да и в доставившем нас из «Лефортово» в «Домодедово» микроавтобусе, надолго застрявшем под оцепленным автоматчиками хвостом эмчеэсовского «Яка-42», мы тоже очень спокойно разговаривали с прапорщиками караула). Потом конвоировали офицеры Центра операций повышенного риска МЧС, но они совсем к такой работе не привычны, потому их старший - полковник - так рычать на нас пытался, как я не часто за все одиннадцать лет от тюремных караулов слышал. Ну, и офицеры - все не ниже майора, между прочим, - тоже смотрели на нас, как Ленин на интеллигенцию: и косо, и напряженно одновременно.
Здесь, в самолете, нас уже инструктировали даже про то, где нам надо сидеть (сидеть рядом, например, запрещалось - мы должны были сесть обязательно НАПРОТИВ друг друга на РАЗНЫХ рядах кресел). Открывать сумки с одеждой, которыми каждого из четверых снабдили американцы, нам было самым решительным образом запрещено. Наверное, чтобы мы при помощи находящихся в сумках спортивных штанов самолет МЧС не захватили…
- Когда вы узнали, куда летит ваш самолет? За эти часы полета о чем думали? Вы общались с другими «фигурами обмена», которые летели вместе с вами, что они рассказывали?
- В припаркованном у хвостового трапа «Яка-42» микроавтобусе и узнали: в Вену. А в самолете этом вообще полно народу было: нас четверо, эмчеэсовцев что-то около десятка, те два наших генерала и трое американцев, что беседовали со мной в «Лефортово». Ну, и экипаж тоже в салоны выходил, стюардессы соком поили. В общем, скучать, конечно, при желании было можно, но можно было и не скучать. Это офицерам конвоя было трудно, ох, и напряженные же они сидели! Ну, и я вот тоже что-то не очень радостный был, если честно.
Меня еще в микроавтобусе усадили - между вооруженными «ПМ» фсиновскими прапорщиками - на задний ряд сидений рядом с немолодым седым человеком. Позднее еще двоих привели и рассадили по передним двум рядам сидений, тоже с прапорщиками по бокам, плюс капитан. В дороге те двое довольно живо друг с другом разговаривали, а мы с соседом время от времени перебрасывались репликами (я-то больше по сторонам на Москву смотрел, которую не видел с 2004 года). В самолете двое наших попутчиков так и продолжили свою оживленную беседу, а я подсел к своему «автобусному» знакомцу. Немного поговорили как-то ни о чем, я спросил его имя, он и представился: «Скрипаль». Вот так я узнал владельца замеченных мной в «Лефортово» сумок. А те двое (Запорожский и Василенко, как оказалось) так и держались особняком...
- Вы приземлились на свободе, кто вас встречал, как вам описали вашу дальнейшую судьбу за пределами родины?
- Встречал нас на авиабазе Брайз-Нортон маленький вертолетик. Оркестра, почетного караула и восхищенной публики я лично не заметил. Хотя, как мне рассказали друзья, у которых я живу, вроде бы прятался где-то корреспондент какого-то британского телеканала, и он отснял с приличным телеобъективом посадку и стоянку бело-красного «Боинга», прилетевшего из Вены, после чего этот сюжет крутили по местному телевидению. По-видимому, вот этот-то журналист с телеобъективом и был единственным встречающим. А нет, вру, там еще двое британских солдат, напоминая мне поговорку про солдат из стройбата, самолет встречали - они вручную (!) трап к нему подтаскивали, а получалось как-то не очень. (Нет, вы представляете себе, КАКОЙ высоты трап нужен для «Боинга-767»? И вот это - вручную!)
Когда мы на вертолетике добрались до гостиницы, первым делом переоделись. Там в небольшой комнате на столе были разложены вещи: рубашки, брюки, даже носки и футболки разных размеров, так что можно было попытаться подобрать себе подходящее. Я лично выбрал все светлых оттенков - очень уж тюремная мрачность надоела за все эти годы! Не то чтобы абсолютно точно все по размеру подошло, брюки, например, я до сих пор подворачиваю, но все равно намного лучше, чем в черной куртке с белыми вставками...
Как мне описали мою дальнейшую судьбу за пределами родины? А почему мне кто-то должен был ее описывать? (И почему, кстати, обязательно «за пределами родины»?) Понимаете, решение на этот счет полностью зависит от меня, что мне, собственно, и подтвердили англичане. Мне было сказано, что если я пожелаю, то могу определенное время оставаться в Великобритании (в паспорте у меня сейчас стоит виза на шесть месяцев). По истечении шести месяцев я имею право обратиться в МВД с просьбой продлить разрешение на пребывание в Соединенном Королевстве, и меня заверили, что подобный мой запрос будет рассмотрен с полным вниманием, но в установленном обычном порядке.
Но точно так же я могу и вернуться в Россию: англичане, кстати, как-то сказали мне, что они были бы рады за меня, если бы я возвратился домой, потому что это означало бы, что я уже тот самый Игорь, который был одиннадцать лет назад, ДО тюрьмы... Я имею полную свободу определять свою дальнейшую судьбу и ни в чьих предписаниях не нуждаюсь. Мы уж теперь как-нибудь сами, всей семьей порешаем, подумаем - хватит, мне уже наописывали мою судьбу…
В конце концов, никто, по большому счету, и не обязан слишком уж интересоваться моей судьбой. Да, американцы выступили с инициативой меня освободить, что ж, прекрасно. Правда, некоторые журналисты после этого стали педалировать тему о том, что-де чего же это господа американцы, если они такой гуманитарный жест сделали, не заявили, мол, официально, что вот Сутягин шпионом не является. Из отсутствия такого заявления означенные журналисты делали далеко идущие выводы о моей шпионской сущности. А заодно, замечу, расписывались в собственной абсолютной неспособности работать с источниками информации. Расписывались, потому что еще 8 июля, пока я в «Лефортово» сидел на сумках, госдепартамент США вполне определенно заявил: «Мы отрицаем, что он (Сутягин) является шпионом». Я, конечно, наверное, многого не понимаю, потому что никогда не писал романов «из жизни шпионов», но я как-то слышал, что вообще-то государства и спецслужбы всего мира придерживаются политики не подтверждать, но и не опровергать принадлежность тех или иных людей к числу своих сотрудников или агентов. Даже одно то, что госдеп так недвусмысленно и официально ОПРОВЕРГ мою принадлежность к славной когорте «рыцарей плаща и кинжала», наверное, лучше всех других доводов доказывает как раз именно ГУМАНИТАРНЫЙ характер американского решения включить меня в злосчастный список.
Так что американцы освободили свободного человека, особых обязательств перед которым у США не имеется, - и дали ему своей свободой в полной мере пользоваться, устраивая дальнейшую жизнь вполне самостоятельно. Это у нас приняли с помпой десятерых агентов, «вернувшихся с холода», - и один из двух высших руководителей государства заверяет, что им будет предоставлена хорошая работа. Мне, знаете ли, никто никакой работы не предлагает, сам искать буду, чем, думаю, от агентов как раз очень сильно и отличаюсь.
Живу у моих друзей в Лондоне. Работой в моем прежнем, дотюремном понимании я, конечно, пока еще не занимаюсь, но ничегонеделанию предаваться тоже некогда. Пытаюсь прежде всего написать и отправить письма, открытки всем тем людям, с которыми поддерживал переписку из колонии или же общался в колониях. Сходил в лондонский офис «Эмнести интернэшнл» - оставил у них письмо с благодарностями тем буквально ТЫСЯЧАМ людей, что присылали мне письма и открытки во все колонии, где я был. Люди из «Эмнести» пообещали мне сделать копии и разослать действительно ВСЕМ.
Очень хочу вернуться к задуманному продолжению своей книжки рассказов («На полпути к сибирским рудам»). Ну и, разумеется, нужно выяснять перспективы работы. Причем не просто работы, а такой, которая позволила бы мне начать наверстывать годы, упущенные для создания благополучия моей семьи.
- Главный вопрос - болезненный, но не задать его невозможно: у вас будет возможность общаться с семьей, любимыми людьми или пока это вопрос для вас самого?
- Вообще-то на свидании с мамой и братом, которое 7 июля мне все-таки было предоставлено в «Лефортово», мы обсуждали возможность того, что моим родным могут быть созданы искусственные препятствия для быстрого приезда в Англию… Я специально попросил устроить мне еще одну встречу с нашими генералами и там этот вопрос напрямую задал. Генерал Александр Васильевич заверил меня, что опасаться нет никаких оснований, помех для наших контактов российская сторона чинить не будет. Ну, дай-то бог… Пока стараюсь не думать об очень плохом, просто сижу и жду (это касается и документов об освобождении). Потому что по одной из двух версий известной максимы: «Судят не по словам (пусть даже и генерала), а по поступкам»...
"Новая газета" № 88 от 13 августа 2010 г.
http://www.novayagazeta.ru/data/2010/088/03.html
Четыре караула - и я уже в «Лефортове». Через глазок автозака подслушал, что освобождать скорее всего не будут. А потом привели к генералу, он рассказал про соглашение Медведева и Обамы...
- Многие из россиян, которые не очень пристально следили за вашей судьбой, задаются вопросом: работал ли все-таки на иностранное правительство российский ученый Сутягин, раз его поменяли на агентов СВР? Игорь, ответьте, пожалуйста, обеспокоенным гражданам: вы - шпион?
- Конечно же, нет! Всем, кто меня знает или знаком с моим так называемым делом, это предельно понятно. Давайте попытаемся разобраться… Я по контракту с британской фирмой подбирал обзоры прессы. Интерес был один: британцы зарабатывали деньги. Делали они это так: консалтинговая фирма, с которой я работал, давала своим клиентам рекомендации по вложению денег в экономику многих стран (от Финляндии до Чили, где-то в 1998 году они занялись и Россией тоже) - и потому была крайне заинтересована в оценке политических рисков, связанных с инвестированием в нашу экономику (это они так мягко называли то, что спустя пять лет стало у нас известно как «дело Ходорковского» - когда деньги вложил, а потом пришли дяди - и всё себе забрали; согласитесь, для любого инвестора хорошо бы заранее оценить риск ТАКОГО развития событий!). И, естественно, интерес представляла информация о тех программах, инвестирование в которые давало бы неплохую прибыль. Например, если говорить об оборонке, то это экспортные программы.
Вот подобного рода «иллюстративный материал» я как раз и подбирал. Постоянно, между прочим, пытаясь создавать максимально позитивный образ моей страны (быть может, я и не прав был, вы уж меня простите, идеалиста, но вот такую задачу я перед собой ставил - то есть на СВОЮ СТРАНУ в общем-то работал, а отнюдь не на ИНОСТРАННОЕ правительство). Оценив в полном объеме все материалы, один из трех гособвинителей Генпрокуратуры на моем втором, московском уже, процессе впрямую задал мне вопрос: «Ну хорошо, вы пытались перед иностранцами отстаивать интересы России. Но кто дал вам право на это?!» Понимаете: вот в чем упрек, а вовсе не в том, что я ПРОТИВ наших интересов работал.
Я очень хорошо знал, что те материалы, которые я в газетах подбираю для англичан, НИКАКИМ ОБРАЗОМ не могут причинить ущерб России - и постоянно перепроверял себя на этот счет. Вот вы мне сами скажите: привозить и читать англичанам газеты и журналы, купленные в переходе на станцию метро «Киевская» Филевской линии, - ну КАКИМ боком это могло бы напоминать шпионство? Понимаете: не в шифровке статью переписывать, а просто привезти журнал «Крылья Родины», который я регулярно покупал по дороге на работу, - привезти его со статьей о самолете МиГ-29СМТ - вы вот объясните мне ту изощренную логику, с помощью которой ЭТО можно воспринимать в качестве шпионства! Мне, между прочим, именно за эту статью генерального конструктора МиГа Коржуева 15 лет дали - просто за ознакомление с одной статьей. А вы говорите: шпион…
Никогда я не работал на чужое правительство - я на свою страну работал! Ну а что деньги при этом старался зарабатывать… Что ж, пусть упрекнут меня за это, но только те, кто в буквальном смысле последнюю свою копейку другим отдает, детей своих без куска оставляя. Пусть они упрекнут - такой упрек приму. От других - нет.
- Как вы узнали о том, что готовится обмен? Кто вам об этом сказал? Вообще, какова механика: к вам на «зону» приезжают какие-то люди в штатском, вас вызывают к «хозяину» и сообщают: либо вы будете свободны, если… либо с вами будет то-то и то-то?
- КАК это всё ОБЫЧНО готовится, я попросту не знаю, врать не буду - для этого есть популярные авторы детективных романов, которые всё знают о методиках обмена шпионов и проведения последующих «дебрифингов». Я лучше расскажу о том, что САМ видел: как это было со мной, хорошо?
А происходило всё это так: с самого утра 5 июля ничего особенного не было, я продолжал работу по ремонту ШИЗО-ПКТ, ничто, как говорится, не предвещало надвигающихся событий. Но где-то в начале первого, сразу после обеда, пришел очень симпатичный мне человек - оперативный дежурный по колонии Александр Владимирович - и сообщил, что меня срочно этапируют. Зачем, куда - этого ни он сам, ни кто-то другой в колонии знать не знал. В этот раз, правда, этапирование получилось достаточно неплохо: у меня в итоге образовалось где-то около двух часов для того, чтобы хотя и быстро, но не совсем уж в ураганном темпе собраться. (Очень интересная и символичная вещь при этом случилась: и сейчас еще находится в холмогорской колонии очень хороший человек, Виктор, - работает в колонийской школе. 5 июля у него день рождения. У меня по-настоящему товарищеские теплые отношения с ним сложились - интересный, думающий человек! - так что не попрощаться с ним, да и со всем своим 6-м отрядом я просто не мог. И Виктор сказал мне: «Сегодня - мой день рождения. А в мой день рождения с тобой просто не может случиться ничего плохого!» До чего же ты оказался прав, Виктор Николаевич!)
Потом где-то около половины третьего меня загрузили наконец в автозак - и мы поехали. Ехал, можно сказать, с комфортом: один в отделении, рассчитанном на десять человек. Не уверен, знал ли конвой, куда должен меня везти, - возможно, задача БЫЛА поставлена доставить в Архангельский аэропорт, а может быть, и нет. Причем очень может быть, что и нет: когда мы по дороге сломались и приехали в Талаги (так в Архангельске аэропорт называется) фактически к самому самолету, меня там принял еще один конвой - просто посидел со мной в машине три минуты, подвез к трапу - и там передал уже третьему конвою, который сопровождал меня до Москвы. Я так думаю, что попросту не успели меня доставить до СИЗО на улице Попова в Архангельске, хотя и должны были… Хотя кто его знает наверняка-то!..
И самолетный караул тоже, по-моему, знал только непосредственно поставленную задачу - доставить осужденного Сутягина в Москву, где сдать другому караулу. И те, московские, тоже, кажется, гадали… По крайней мере через глазок дверцы камеры в тюремной «Газели», в которой меня привезли в «Лефортово», я слышал, пока стояли у закрытых ворот, как двое офицеров из сопровождавшего нас по Москве «Соболя» со фсиновским спецназом разговаривали с тремя архангельскими конвоирами: «Да нет, вряд ли его отпустят…»
О самой идее обмена я услышал только часов в десять утра на следующий день, 6 июля, когда меня привели в кабинет начальника «Лефортова» - и там по традиции не назвавший себя наш генерал сообщил о соглашении, достигнутом двумя президентами, российским и американским. («Александр Васильевич» - вот всё, что сказал о себе генерал. Я даже и то, что он генерал, вывел путем дедукции, попросив у сотрудников «Лефортова» встретиться «хотя бы с одним из тех ГЕНЕРАЛОВ, с которыми недавно беседовал», - и услышал в ответ, что «один из тех ГЕНЕРАЛОВ сейчас как раз здесь, так что встречу мы устроим». Про второго присутствовавшего с нашей стороны человека - там были еще и трое американцев - я и вовсе ничего не знаю.)
А вы говорите: приезжают, вызывают, сообщают! В детективных романах так, может, и происходит. А в повседневной практике отечественной системы всё делается тишком да тайком. Я вон уже давным-давно сидел в «Лефортове», и меня уже почти что меняли на кого-то (по крайней мере все разговоры уже шли и даже прошли), а Архангельское управление ФСИН всё еще единственное, что могло сообщить, так это то, что «осужденный Сутягин этапирован в Москву для решения вопроса о месте дальнейшего отбывания им назначенного судом наказания». Приезжают, сообщают… Да не знает никто ничего - никто, никогда и ничего! (Тут я, пожалуй, на основе приобретенного за последнее десятилетие опыта даже осмелюсь на некоторое обобщение.)
И все кары, которые обрушатся на вашу голову в случае «неверного» решения, кстати, вы тоже начинаете узнавать только непосредственно в тот момент, когда начинает обрушиваться. Только после без малого 11 лет общения с той «почтенной компанией», которую представляют у нас органы, уже как-то очень легко, выпукло и отчетливо - «вкус, цвет, писк, хруст!», как говорил Жванецкий, - начинаешь себе представлять, ЧТО это могут быть за кары…
- В подобные вещи верится сразу или включается некий конспирологический механизм: опять какая-то подстава… Вы быстро приняли это решение? Какие были аргументы за и против?
- Подобные вещи со мной случались как-то не слишком часто, чтобы я мог обобщать до такого вот уровня - «верится сразу». Лучше, наверное, сказать так: тюрьма у людей вообще, насколько я заметил, вырабатывает какое-то звериное чутье на мотивы, серьезность, правдивость разговаривающих с тобой визави. И почему-то чувствуешь, причем иногда и очень отчетливо, что вот это - да, подстава или попахивает чем-то поганым; а вот это - да, это по-настоящему, это - хорошо. На себе не один раз проверял: чутье это способно подсказать довольно точно. В этот раз было совершенно очевидно: это - настоящее. Этим людям было очень нужно, чтобы я согласился - и уехал. Дело было не во мне, дело было - в них. Это был ИХ интерес, чтобы сделка состоялась, причем интерес - и наших, и американцев. Вы бы видели, как занервничал наш генерал, когда я с порога стал отказываться принять это «предложение, от которого невозможно отказаться»!
Это, кстати, был один из доводов «за» - и один из сильнейших факторов давления: мне было совершенно ясно, что в ЭТОТ раз дверь в самом деле широко открыта. А стоять у открытой двери, зная, что, сделай только один шаг, - и ты в самом деле, без обмана покинешь проклятое «зазаборье»… Знаете, у меня шутка одна любимая была там, в «зазаборье»: «Да меня всё равно давно пора выпускать - я уже ВТОРОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ сижу!» (Сел в 99-м, во втором тысячелетии, теперь на дворе у нас - третье.) И вот, второе тысячелетие сидя, пересидев многих, вернувшихся на моих глазах в «зону» по второму (а кое-кто - и по третьему!) разу, повидав, как сержанты дорастают до капитанов, стоять у широко раскрытой двери и думать: сделать ли туда шаг - или отвернуться и шагнуть обратно?..
Глубоко уважаемый мною Александр Подрабинек упрекнул меня, напомнив о Наталье Великановой - в 1987-м, когда Горбачев выпускал из тюрем политзаключенных, отказавшейся подписать прошение о помиловании. Мысль о позиции - и о примере - ТАКИХ людей, как Наталья, была для меня одним из важнейших доводов «против». Чуть-чуть перефразировав Эдуарда Асадова, скажу, пожалуй:
Решительность, видимо, просто
бывает разного роста:
от горки - и до Казбека.
В зависимости от человека.
Наталья Великанова - НЕСРАВНЕННО выше меня. Как ни печально мне признать это. И упрек Александра - вот именно его, а не других, которые сейчас радостно заклекочут, - ЕГО упрек полностью приму. Только ТАКИЕ люди имеют моральное право меня упрекнуть…
Принять решение было очень непросто. Знаете, если бы я был совершенно один, то почти наверняка продолжал бы сейчас трамбовать засыпанные щебенкой дорожки недалеко от деревни Данилово Холмогорского района Архангельской области. (Вернее, предстояло бы мне в случае отказа кое-что похуже, и намного, но не в этом суть.) Но одна из самых любимых моих книг устами пушистого рыжего зверя говорит: «Мы навсегда в ответе за тех, кого приручили». Видите ли, у меня как-то сложились очень тесные и крепкие связи с моей на удивление дружной большой семьей - и вот когда на чашу весов вместе со вполне, думаю, понятным, желанием свободы легло еще и понимание того, что моим родным, несомненно, лучше видеть меня на свободе… тем более, когда заверяют, что я сохраню наше гражданство и никто не станет чинить помех ни моему возвращению, ни приезду моих близких туда, где могу оказаться я… - вот тогда удвоенной этой силой два аргумента «за» перевесили.
(Там еще и третий был, не знаю, поймете ли вы его. По-настоящему понять его может только тот, кто провел ОЧЕНЬ долгие годы за решеткой: мысль «никому этого не пожелаю» справедлива на уровне сердца, а не рационального расчета. Это просто надо очень долго пробовать, ЧТО такое тюрьма, чтобы понять, ДО ЧЕГО она справедлива, эта мысль… Так что мне, конечно, существенно меньше моей и моих близких интересна была судьба тех десяти, кого пытались вызволить из Америки, и тех неизвестных - а я-то в тот момент думал, что тоже еще девятерых, - сидящих уже в НАШИХ тюрьмах… Это был такой ма-аленький, но довесочек на чаше весов, которая «за»…)
Ну а «против» - что ж, тут вообще всё, по-моему, понятно - я сразу же возражал против двух вещей: требования признавать свою вину и условие перелета в Британию. (Про Наталью Великанову я генералам не объяснял: не поняли бы, думаю. Хотя справедливости ради надо заметить, что, если белоголовый генерал, что разговаривал со мной в «Лефортове», и в самом деле был тем же молодым тогда еще офицером, кто приходил ко мне в 2003-м и заверял, что я вот только откажусь от адвокатов, попыток защиты и суда присяжных - и уже к 300-летию Петербурга буду дома, - так вот, в тот раз он, формулируя свои предложения, слово офицера за них дать все-таки ведь ОТКАЗАЛСЯ. То есть значит же все-таки для него что-то это странное слово - «честь»…)
"Новая газета" № 87 от 11 августа 2010 г.
http://novayagazeta.ru/data/2010/087/11.html
Часть 2
Узнал, что везут в Вену, только на взлетной полосе «Домодедово», в микроавтобусе, окруженном автоматчиками. В самолете МЧС ни с кем почти не общались, познакомились только перед приземлением. На военной базе Брайз-Нортон встречал вертолетик с пилотом, и больше никого...
- Все это время, начиная с 5 июля, пока вас возили под разными конвоями из Архангельска в «Лефортово», вы были изолированы от каких-либо контактов? Вам хоть дали возможность посоветоваться с семьей, с адвокатами?
- Знаете, на суде в Калуге (это был первый мой процесс, в итоге которого суд сообщил, что вообще не понимает, в чем меня обвиняют, - это только Мосгорсуду было все ясно, а в Калуге-то чуть-чуть другие люди работают), так вот, на суде в Калуге полковник С., заместитель начальника Научно-исследовательского центра ФСБ России, познакомил всех с термином - «почерк спецслужбы». «Почерк» - это такой набор традиционных, не меняющихся на протяжении длительного времени способов и приемов работы. Если я правильно понял уроки Вадима Александровича С., то почерк нашей госбезопасности заключается в том, чтобы поставить человека в условия жесточайшего стресса, загнать его в угол необходимостью принимать сложнейшие решения в условиях беспощадной нехватки времени и полной невозможности не только с кем-нибудь посоветоваться, но и обдумать все последствия своих слов и поступков.
Когда из Архангельска меня привезли в «Лефортово», то поместили в одиночную камеру, придавили перспективой освобождения в обмен на... И при этом, хотя я заявил о желании подумать, встретиться и посоветоваться с родными, непрерывно подгоняли, подстегивали (о, вот уж это они хорошо умеют!) и откладывали любые мои свидания «на потом». Мне не дали возможности пообщаться ни с близкими, ни с адвокатами, а решения стали требовать буквально минут через 30-40 после того, как обвалили на меня скалу своего предложения. Я пытался все еще и еще раз обдумать, взвесить, а мне не давали...
- Вы знали, на кого вас меняют? Было ли известно, что не только вы окажетесь за границей? Что вы - участник большой политической игры?
- Нет, не знал совершенно. Все, что я знал (вернее, думал, что знал), основывалось на каких-то моих наблюдениях и умозаключениях. Про задержание в Штатах одиннадцати наших разведчиков я, кстати, как раз из «Новой газеты» узнал (у меня была возможность ее читать в Холмогорах пополам с другим человеком, выписывавшим «Новую»). А потом уже мне сказали, что обменивать хотят на наших людей, задержанных в США, но что-то определенное пояснять не стали. Что касается других меняемых... Я заметил после обыска в «Лефортово» (меня попросили перенести свои сумки в кладовку, чтоб освободить комнату для встреч с адвокатами, где в «Лефортово» всегда и обыск проводится) вещи в кладовке, на которых по установленному в «зонах» порядку была написана фамилия: Скрипаль. И статья - 275 УК (государственная измена. - С.С.). Я припомнил, что фамилию эту как раз в привязке к 275 статье уже слышал, и высказал приехавшим ко мне 7 июля на свидание маме и брату ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ, что, возможно, участвовать в задуманном обмене будет и Скрипаль (мне же сказали, что менять хотят ГРУППУ, это-то в беседе все-таки проскочило).
Я узнал фамилии всех тех, кто на самолете покидал нашу страну, когда уже «Боинг» приземлился в Англии, и то только потому, что сам заявил всем «пассажирам»: «Думаю, что нам наконец НУЖНО познакомиться».
- День вашего освобождения… Можете восстановить его хронику событий от расставания с «Лефортово» до посадки самолета? Кто с вами общался, что говорили, сообщали ли, куда везут, как охраняли, о чем инструктировали?
- «День освобождения» в действительности занял целых ПЯТЬ дней - с 5 по 9 июля. Пятого я распростился с колонией -ИК-12 УФСИН России по Архангельской области, а девятого - так уже и с Россией меня распростили, отправив куда-то на самолете МЧС. Сообщали ли, куда везут? Да такие вещи вообще никогда не сообщают! Меня даже в колонии на Пирсах из одного отряда («отряд со строгими условиями отбывания наказания» - ОСУОН, или СУС, по-старому) в другой переводили, и то целый спектакль разыграли. Все обставляли так, будто меня куда-то «за светофор», как говорят (то есть далеко-далеко, скорее всего вообще за пределы Архангельской области), увозят. А вывели за забор СУСа и по рации вызывают: «Пусть дневальный одиннадцатого отряда подойдет к СУСу, вещи поможет отнести». Я спрашиваю: «Ну и какой смысл был секретность наводить? Ведь через два часа в СУСе уже узнают, где я! От отряда до отряда - 70 метров». Отвечают: «Понятно, что глупость, но нам сказали так сделать».
Поддержание у осужденного максимально возможной степени неуверенности и неопределенности насчет его дальнейшей судьбы - это вообще, похоже, один из фундаментальных принципов всей нашей пенитенциарной, да и в целом правоохранительной системы. Так что когда осужденного везут, то ему ни под каким видом ни за что не скажут, КУДА его везут. Только крайняя человеческая расположенность караула к какому-то определенному человеку может заставить их отойти от требований и все же раскрыть секрет. Секрет, кстати, чаще всего и от них самих тоже: личные дела осужденных при этапировании запечатываются в плотный пакет, на котором обозначен только конечный пункт ДАННОГО этапа. А будет ли он действительно конечным, или же человек отправится намного дальше, можно установить, только вскрыв пакет (а право на это есть только у имеющих допуск к материалам с грифом секретности работников оперативных служб ФСИН). Ничего мне не сообщали. Этого в обыкновенном автозаке не говорят, а тут такие страхи - соглашение между президентами!
Инструктируют этапируемых осужденных всегда об одном и том же: что курить нельзя, что конвой имеет право применять оружие на поражение, что практически любые резкие действия могут быть расценены как попытка побега, которая как раз оружием и пресекается. И пресекается вполне беспощадно, я вам скажу, просто - «ба-бах!» - и наповал, и не ругать станут, а объявят благодарность за своевременные и решительные действия, прецеденты я хорошо знаю, как раз за тем самым ШИЗО, где я работал, именно такое и случилось.
Правда, дальше - на этапе - все может быть по-разному. Тюремный конвой - люди опытные, зэков навидались, тоже хорошо понимают, кто чего стоит. Так что могут и вполне по-человечески пообщаться (так мы с холмогорским караулом общались, когда у нас автозак по дороге к Архангельску в лесу сломался; да и в доставившем нас из «Лефортово» в «Домодедово» микроавтобусе, надолго застрявшем под оцепленным автоматчиками хвостом эмчеэсовского «Яка-42», мы тоже очень спокойно разговаривали с прапорщиками караула). Потом конвоировали офицеры Центра операций повышенного риска МЧС, но они совсем к такой работе не привычны, потому их старший - полковник - так рычать на нас пытался, как я не часто за все одиннадцать лет от тюремных караулов слышал. Ну, и офицеры - все не ниже майора, между прочим, - тоже смотрели на нас, как Ленин на интеллигенцию: и косо, и напряженно одновременно.
Здесь, в самолете, нас уже инструктировали даже про то, где нам надо сидеть (сидеть рядом, например, запрещалось - мы должны были сесть обязательно НАПРОТИВ друг друга на РАЗНЫХ рядах кресел). Открывать сумки с одеждой, которыми каждого из четверых снабдили американцы, нам было самым решительным образом запрещено. Наверное, чтобы мы при помощи находящихся в сумках спортивных штанов самолет МЧС не захватили…
- Когда вы узнали, куда летит ваш самолет? За эти часы полета о чем думали? Вы общались с другими «фигурами обмена», которые летели вместе с вами, что они рассказывали?
- В припаркованном у хвостового трапа «Яка-42» микроавтобусе и узнали: в Вену. А в самолете этом вообще полно народу было: нас четверо, эмчеэсовцев что-то около десятка, те два наших генерала и трое американцев, что беседовали со мной в «Лефортово». Ну, и экипаж тоже в салоны выходил, стюардессы соком поили. В общем, скучать, конечно, при желании было можно, но можно было и не скучать. Это офицерам конвоя было трудно, ох, и напряженные же они сидели! Ну, и я вот тоже что-то не очень радостный был, если честно.
Меня еще в микроавтобусе усадили - между вооруженными «ПМ» фсиновскими прапорщиками - на задний ряд сидений рядом с немолодым седым человеком. Позднее еще двоих привели и рассадили по передним двум рядам сидений, тоже с прапорщиками по бокам, плюс капитан. В дороге те двое довольно живо друг с другом разговаривали, а мы с соседом время от времени перебрасывались репликами (я-то больше по сторонам на Москву смотрел, которую не видел с 2004 года). В самолете двое наших попутчиков так и продолжили свою оживленную беседу, а я подсел к своему «автобусному» знакомцу. Немного поговорили как-то ни о чем, я спросил его имя, он и представился: «Скрипаль». Вот так я узнал владельца замеченных мной в «Лефортово» сумок. А те двое (Запорожский и Василенко, как оказалось) так и держались особняком...
- Вы приземлились на свободе, кто вас встречал, как вам описали вашу дальнейшую судьбу за пределами родины?
- Встречал нас на авиабазе Брайз-Нортон маленький вертолетик. Оркестра, почетного караула и восхищенной публики я лично не заметил. Хотя, как мне рассказали друзья, у которых я живу, вроде бы прятался где-то корреспондент какого-то британского телеканала, и он отснял с приличным телеобъективом посадку и стоянку бело-красного «Боинга», прилетевшего из Вены, после чего этот сюжет крутили по местному телевидению. По-видимому, вот этот-то журналист с телеобъективом и был единственным встречающим. А нет, вру, там еще двое британских солдат, напоминая мне поговорку про солдат из стройбата, самолет встречали - они вручную (!) трап к нему подтаскивали, а получалось как-то не очень. (Нет, вы представляете себе, КАКОЙ высоты трап нужен для «Боинга-767»? И вот это - вручную!)
Когда мы на вертолетике добрались до гостиницы, первым делом переоделись. Там в небольшой комнате на столе были разложены вещи: рубашки, брюки, даже носки и футболки разных размеров, так что можно было попытаться подобрать себе подходящее. Я лично выбрал все светлых оттенков - очень уж тюремная мрачность надоела за все эти годы! Не то чтобы абсолютно точно все по размеру подошло, брюки, например, я до сих пор подворачиваю, но все равно намного лучше, чем в черной куртке с белыми вставками...
Как мне описали мою дальнейшую судьбу за пределами родины? А почему мне кто-то должен был ее описывать? (И почему, кстати, обязательно «за пределами родины»?) Понимаете, решение на этот счет полностью зависит от меня, что мне, собственно, и подтвердили англичане. Мне было сказано, что если я пожелаю, то могу определенное время оставаться в Великобритании (в паспорте у меня сейчас стоит виза на шесть месяцев). По истечении шести месяцев я имею право обратиться в МВД с просьбой продлить разрешение на пребывание в Соединенном Королевстве, и меня заверили, что подобный мой запрос будет рассмотрен с полным вниманием, но в установленном обычном порядке.
Но точно так же я могу и вернуться в Россию: англичане, кстати, как-то сказали мне, что они были бы рады за меня, если бы я возвратился домой, потому что это означало бы, что я уже тот самый Игорь, который был одиннадцать лет назад, ДО тюрьмы... Я имею полную свободу определять свою дальнейшую судьбу и ни в чьих предписаниях не нуждаюсь. Мы уж теперь как-нибудь сами, всей семьей порешаем, подумаем - хватит, мне уже наописывали мою судьбу…
В конце концов, никто, по большому счету, и не обязан слишком уж интересоваться моей судьбой. Да, американцы выступили с инициативой меня освободить, что ж, прекрасно. Правда, некоторые журналисты после этого стали педалировать тему о том, что-де чего же это господа американцы, если они такой гуманитарный жест сделали, не заявили, мол, официально, что вот Сутягин шпионом не является. Из отсутствия такого заявления означенные журналисты делали далеко идущие выводы о моей шпионской сущности. А заодно, замечу, расписывались в собственной абсолютной неспособности работать с источниками информации. Расписывались, потому что еще 8 июля, пока я в «Лефортово» сидел на сумках, госдепартамент США вполне определенно заявил: «Мы отрицаем, что он (Сутягин) является шпионом». Я, конечно, наверное, многого не понимаю, потому что никогда не писал романов «из жизни шпионов», но я как-то слышал, что вообще-то государства и спецслужбы всего мира придерживаются политики не подтверждать, но и не опровергать принадлежность тех или иных людей к числу своих сотрудников или агентов. Даже одно то, что госдеп так недвусмысленно и официально ОПРОВЕРГ мою принадлежность к славной когорте «рыцарей плаща и кинжала», наверное, лучше всех других доводов доказывает как раз именно ГУМАНИТАРНЫЙ характер американского решения включить меня в злосчастный список.
Так что американцы освободили свободного человека, особых обязательств перед которым у США не имеется, - и дали ему своей свободой в полной мере пользоваться, устраивая дальнейшую жизнь вполне самостоятельно. Это у нас приняли с помпой десятерых агентов, «вернувшихся с холода», - и один из двух высших руководителей государства заверяет, что им будет предоставлена хорошая работа. Мне, знаете ли, никто никакой работы не предлагает, сам искать буду, чем, думаю, от агентов как раз очень сильно и отличаюсь.
Живу у моих друзей в Лондоне. Работой в моем прежнем, дотюремном понимании я, конечно, пока еще не занимаюсь, но ничегонеделанию предаваться тоже некогда. Пытаюсь прежде всего написать и отправить письма, открытки всем тем людям, с которыми поддерживал переписку из колонии или же общался в колониях. Сходил в лондонский офис «Эмнести интернэшнл» - оставил у них письмо с благодарностями тем буквально ТЫСЯЧАМ людей, что присылали мне письма и открытки во все колонии, где я был. Люди из «Эмнести» пообещали мне сделать копии и разослать действительно ВСЕМ.
Очень хочу вернуться к задуманному продолжению своей книжки рассказов («На полпути к сибирским рудам»). Ну и, разумеется, нужно выяснять перспективы работы. Причем не просто работы, а такой, которая позволила бы мне начать наверстывать годы, упущенные для создания благополучия моей семьи.
- Главный вопрос - болезненный, но не задать его невозможно: у вас будет возможность общаться с семьей, любимыми людьми или пока это вопрос для вас самого?
- Вообще-то на свидании с мамой и братом, которое 7 июля мне все-таки было предоставлено в «Лефортово», мы обсуждали возможность того, что моим родным могут быть созданы искусственные препятствия для быстрого приезда в Англию… Я специально попросил устроить мне еще одну встречу с нашими генералами и там этот вопрос напрямую задал. Генерал Александр Васильевич заверил меня, что опасаться нет никаких оснований, помех для наших контактов российская сторона чинить не будет. Ну, дай-то бог… Пока стараюсь не думать об очень плохом, просто сижу и жду (это касается и документов об освобождении). Потому что по одной из двух версий известной максимы: «Судят не по словам (пусть даже и генерала), а по поступкам»...
"Новая газета" № 88 от 13 августа 2010 г.
http://www.novayagazeta.ru/data/2010/088/03.html