Всемирная история девальваций: от краха режима до процветания

[loxovo]

Девальвация - явление гораздо более частое и повсеместное, чем принято думать. Курс национальной валюты время от времени резко падает не только у Мугабе, Милошевича или разбуянившейся авторитарной России. И даже не только у беспокойных стран третьего мира. Такое случается и с вполне благополучными государствами Восточной Европы, и даже с образцами надежности и процветания - странами Скандинавии. Всего несколько лет назад их северные кроны падали к доллару в полтора, а некоторые - и в два раза.
Однако тяжесть негативных последствий девальвации гораздо больше зависит не от скорости и не от глубины падения курса, а от того, насколько власти страны способны адекватно реагировать на изменившуюся реальность. Их действия могут раскрутить сравнительно небольшое падение курса до настоящей экономической катастрофы с последующим крахом режима. Или, наоборот, свести последствия даже серьезной девальвации к небольшим досадным мелочам, о которых забудут всего через несколько лет. А могут вообще законсервировать ситуацию с непрерывно падающим курсом на долгие десятилетия вперед.


Девальвация против диктатуры
Может ли девальвация привести к результату, желанному для многих, о котором говорят только шепотом, к смене режима и первого лица страны? В гарнизонных стоянках немало примеров, что дети похожи на господ офицеров, а в мире - примеров, как режим рушился и правитель отчаливал в результате девальвации. Причем не важно, старалась власть справиться с девальвацией или плыла по течению.
К моменту, когда в Азии случился знаменитый финансовый кризис 1998 года, генерал Сухарто управлял Индонезией уже 33 года, и нельзя сказать, что к этому возрасту Христа ничего не достиг. Диктатор он был довольно коррумпированный, но правый и антикоммунистический, то есть на хорошем счету у мирового капитала. В 1990-е Индонезия под его руководством прочно вошла в число «азиатских тигров» вместе с Таиландом, Малайзией, Филиппинами. Экономика росла по 7-8% в год.
Индонезийский тигр, конечно, был победнее других по ВВП на душу населения (очень этого населения там много), зато экономика была либеральной, ориентированной на экспорт. Политика находилась в твердых руках пожилого диктатора и верных ему генералов, экономика - в руках «молодых технократов», индонезийцев, получивших образование в лучших западных университетах. Это сочетание казалось инвесторам идеальным, регион был у них в моде, и даже когда тайское правительство в июне 1997 году не смогло поддерживать фиксированный курс к доллару и уронило бат (начало азиатского финансового кризиса, прокатившегося позже через Москву аж до Буэнос-Айреса), Сухарто успел некоторое время погордиться тем, что его Индонезия - тихая гавань в бурном южно-азиатском море.
Но гордился он недолго. Уже в августе 1997 года пришлось отпустить курс рупии. Инвесторы стали наперегонки выводить деньги из региона, который, как они теперь дружно решили, был переоценен. Выводить, разумеется, в валюте, а соотношение резервов и долгов не позволяло Индонезии поддерживать курс рупии или даже опускать его плавно. К январю 1998 года рупия упала с 2500 до 12 500 за доллар - в 5 раз за полгода, при этом половину своей стоимости она потеряла за пять январских дней. Понятно, что в 90-е индонезийские компании набрали долларовых кредитов, и те из них, кто зарабатывал на внутреннем рынке, в рупиях, потеряли возможность их отдать и перестали по ним платить. Инвестор побежал еще быстрее. Индонезийским компаниям, даже здоровым, больше не давали в долг, бизнес и частные лица бросились скупать доллары.
МВФ попытался прийти на помощь, но неудачно: потребовал закрыть несколько больных банков. Обрушилась вся банковская система - население массово сняло деньги со счетов. В экономике не осталось не только долларов, но и рупий.
Спасение индонезийской экономики осложнял возраст Сухарто и известия о его плохом здоровье (в личных диктатурах даже валютный курс связан с пульсом и температурой правителя). К тому же из-за совершенно естественной склонности Сухарто к фаворитизму огромное число компаний принадлежало родственникам и личным друзьям генерала-президента, они первыми получали информацию, возможность снять валюту по льготному курсу, пакеты помощи - за счет экономики в целом. В 1998 году в стране, уже привыкшей к китайским темпам роста, была рецессия почти 14% и инфляция 65% вместо привычных 6%. Инфляция была бы и больше, если бы покупательной способности и так бедного населения было куда падать.
Сухарто в марте 1998 года умудрился переизбраться президентом - на открытом и честном голосовании депутатов собственного парламента -  и сформировать новое кризисное правительство, среди министров которого - сюрприз - все увидели капитанов индонезийского бизнеса из его друзей. Этим он, разумеется, не столько успокоил инвесторов, сколько разозлил народ. Тем более что в качестве одной из мер экономии новое правительство тут же отменило социальные субсидии на бензин и электричество.
Начались массовые демонстрации. Во время их разгона четверо студентов столичного университета погибли. Кто стрелял, разумеется, непонятно. Власть не смогла найти и быстро наказать виновных. Столица восстала. Толпа захватывала госучреждения, банки и прочие почты, телефоны, телеграфы. Заодно громили и жгли китайцев, которые в тех краях считаются национальным меньшинством буржуев, жирующих за счет трудового народа. В демонстрациях погибло около тысячи человек, сотни зданий сожгли и разорили. В мае Сухарто попытался создать еще один кризисный кабинет и даже привлечь в него ручную до этого оппозицию, но ни один из оппозиционных политиков, ни даже его влиятельные друзья в это правительство войти не согласились. 14 мая 1998 года Сухарто подал в отставку. Шкуру тигра повесили на стену. Начался переход Индонезии к демократии, которая, разумеется, не без своих проблем, действует там по сей день.
В результате этого перехода пришлось провести под международным наблюдением референдум на восточной части острова Тимор, которую Сухарто аннексировал в 1974 году. Население проголосовало за независимость: половину островка пришлось отпустить.
Что касается бесконтрольной девальвации, то тенденции развернулись довольно быстро после ухода Сухарто. В первые дни без отца родного курс еще раз резко подскочил - до 16 тысяч рупий за доллар, но потом, когда выяснилось, что жизнь продолжается, цветы растут, птицы поют и даже производства работают, начал падать и к концу года упал вдвое к максимальному майскому значению, до 7500 рупий за доллар, где уже остался надолго. Даже первые демократические выборы в июне 1999 года и первый демократической кабинет, который возглавил умеренный исламист, на него не повлияли.


Девальвация против демократии
А на другом конце мира страдала Аргентина. Режим там был не то чтобы кровавый, нет, вполне демократический, по меркам развивающихся стран, режим. Свою хунту аргентинцы уже свергли в 1982 году, и в 2001-м, когда до Аргентины докатились наконец волны восточноазиатских и московских дефолтов, ею управлял законно и демократически избранный в 1999 году президент Фернандо де ла Руа.
Аргентина 1990-х, как и Индонезия, была любимицей инвесторов и экономистов из Всемирного банка и МВФ: молодая демократия с перспективной, быстрорастущей экономикой. Экономический рост в два срока либерального президентства Карлоса Менема, большого друга Клинтона, был неровным, но в некоторые годы доходил до 8% и даже до 10%. Одной из главных причин этого процветания было то, что в начале 1990-х правительство Аргентины по совету МВФ и Всемирного банка специальным законом намертво привязало курс аргентинского песо к американскому доллару один к одному. Это должно было повысить инвестиционную привлекательность страны и спасти от гиперинфляции - главного ужаса времен перехода к демократии в 1980-е. И в отличие от Индонезии Аргентина от этого курса не отступала до самого краха.
Чтобы поддерживать долларовый паритет, Аргентина то и дело занимала у МВФ, Всемирного банка и других толстяков. Сначала все, включая инвесторов, радовались стабильности. Но к концу 90-х Аргентина стала дорогой и по этой причине неконкурентоспособной в международном разделении труда страной с внешним долгом $180 млрд.
Кризис в Азии и России 1998 года подорвал доверие инвесторов ко всем развивающимся странам. Денег в аргентинской экономике стало меньше. Почти одновременно закончились деньги от многолетней программы приватизации госпредприятий. Зато не закончился долг: он превысил 50% ВВП. В этот же год Бразилия девальвировала реал на 30% и обыграла Аргентину как экспортер и страна для вывода производства, а доллар на 25% подорожал по отношению к новорожденному евро, и аргентинский экспорт в Европу тоже стал слишком дорогим, а выручка от него уменьшилась. В 1999 году в Аргентине начался экономический спад - -3%, который продолжился и в 2000 году - -0,8%, и в 2001 году - -4,5%. Агентства понизили кредитные рейтинги Аргентины. Кредиторы перестали давать стране в долг.
МВФ очень хвалил Аргентину и за приватизацию, и за либеральную экономическую политику, и за валютный паритет. Пока вдруг не выяснилось, что в первый год нового века ей нечем платить старушкам-процентщицам. Но МВФ не мог сказать: не платите процентщицам. Он сказал: давайте экономить, лучше не платите вашим старушкам. Правительство принялось экономить. В конце 2001 года оно не выплатило больше миллиона пенсий: пенсионные деньги пришлось срочно отправить на выплаты процентов по долгам, а других денег в этот момент не было. Начались народные протесты.
Правительство Аргентины предложило кредиторам оттянуть сроки выплат по долгам в обмен на увеличение по ним процентов. Не помогло. Разговоры о девальвации песо закончились попыткой всего населения страны дружно забрать свои деньги из банков - пока еще можно отхватить побольше, по выгодному искусственному курсу, потом-то мало ли что. Деньги не просто снимали, а переводили на зарубежные счета в иностранные банки: сохранней будут.
Тогда либералы-рыночники из аргентинского правительства, переступив через себя, пошли на нерыночные меры: заморозили вклады и жесточайшим образом ограничили снятие наличных и покупку валюты. После этого 19 декабря 2001 года недовольные вышли на улицы. Начались разгромы и массовые грабежи супермаркетов и торговых центров. Президент де ла Руа объявил чрезвычайное положение. Народ не послушался и еще более массово вышел на улицы. Во время столкновений погибло 30 человек. Но сильно бить и стрелять в народ полиция и армия не стали - за это только что на их глазах судили офицеров времен хунты. К тому же чуть ли не большинство протестующих были женщины, они заполнили улицы городов и колотили по пустым кастрюлям: дайте купить еды, не на что купить еды. Бабий бунт, одним словом.
21 декабря президент де ла Руа подал в отставку и улетел на вертолете прямо из окруженного народом дворца Каса-Росада, с балкона которого Эвита в былые времена пела, чтобы Аргентина по ней не плакала. Вертолет с президентом, бегущим из дворца, стал таким же символом для переломного года Аргентины, как вертолет с Чаушеску над зданием ЦК в восставшем Бухаресте. В это время министр экономики Аргентины изнывал в приемных боссов МВФ, Всемирного банка и американского Финрезерва, но его не принимали.
Временный президент Аргентины, избранный сенатом, губернатор одной из провинций Адольфо Родригес Саа в прямом эфире и под радостные крики народа объявил дефолт Аргентины по большей части аргентинского долга ($132 млрд) и через несколько дней подал в отставку. И только тогда следующий временный президент, тоже назначенный сенатом, в первые же дни нового, 2002 года отказался от паритета и изменил курс с одного песо за доллар до 1,4. А заодно принудительно перевел все валютные счета и вклады в песо, а затем и вовсе отпустил песо на свободу.
На свободе песо достиг к лету 2002 года курса 4 за доллар, то есть упал в 4 раза. Все это сопровождалось падением ВВП на 10%, инфляцией 80%, банкротствами, бездомными, безработными, сирыми и убогими. И военную хунту к власти аргентинцы не потребовали только потому, что недавно от нее избавились и никаких иллюзий на ее счет не питали.
С лета 2002 года курс опустился до трех песо за доллар и при помощи рыночных и не очень рыночных механизмов оставался таким до 2008 года, когда в кризис снова вырос до четырех.
Зато в мае 2003 года выбрали президентом левого Нестора Киршнера, аргентинского Путина, который в течение четырех лет своего правления выводил Аргентину из кризиса, пользуясь подешевевшей валютой, рабочей силой, сброшенным налоговым грузом и ростом цен на главные товары аргентинского экспорта - сою, пшеницу, мясо. В отличие от своего российского аналога 2007 года Нестор не остался на второй срок и ушел на пике своей популярности, выставив на выборы преемницу и жену Кристину Киршнер. Сам он собирался вернуться на выборах в 2011 году, но за год до них умер. Сейчас Кристина управляет Аргентиной второй президентский срок.
Аргентинский режим как был до девальвации, так и остался после - президентским и демократическим, но сильно полевел, использует в экономике множество нерыночных инструментов и ограничений - отчасти потому, что после дефолта, в отличие от России, так и не урегулировал отношения с кредиторами, толком не расплатился, и свободный доступ на рынки капитала для Аргентины закрыт.


Вечная девальвация
В нынешней российской девальвации раздражают не только сами по себе циферки нового курса рубля к доллару, но и то, что не видно конца их росту. Вместо того чтобы рухнуть за день сразу в два раза и дальше оставить нас привыкать к новой жизни, курс неделями падает к доллару то быстрее, то медленнее, создавая ощущение, что дна тут вообще не будет и падение продолжится вечно.
На самом деле ничего невозможного в перспективе вечного падения курса нет. Есть страны, где национальная валюта на протяжении нескольких десятилетий непрерывно падала к доллару. Причем падала не символическими, а очень солидными темпами. Такой вечной девальвацией для поправки платежного баланса, сокращения долгов и поддержки экспорта в конце ХХ века с разной степенью интенсивности увлекались страны Южной Европы, пока не перешли на евро. Но наибольших высот в этой области достигла Турция, где курс местной лиры на протяжении 22 лет непрерывно падал когда на 40% за год, когда - на 80%, пока не проделал путь от 80 лир за доллар в конце 1980 года до 1,6 млн за доллар в 2002 году, и только тогда более-менее стабилизировался.
Турецкие власти увлеклись девальвацией после военного переворота 1980 года, когда решили, что старая модель закрытой импортозамещающей экономики себя не оправдала и надо соответствовать веяниям времени, то есть все либерализовать, открыть и сделать упор на развитие ориентированных на экспорт отраслей. Но проблема была в том, что Турция не располагает ни богатыми запасами полезных ископаемых, ни высокими технологиями, поэтому повышать конкурентоспособность своих производителей туркам пришлось самым простым и прямолинейным способом - постоянно девальвировать национальную валюту, чтобы выгодно было не импортировать, а экспортировать.
Поначалу такая политика действительно оказалась эффективной - по крайней мере пользы от нее было больше, чем вреда. Инфляция была высокой, но относительно терпимой, около 30-40%, и сильно отставала от темпов девальвации. Издержки национальных производителей резко снизились. В результате в 1980-1987 годах турецкий экспорт вырос более чем в три раза, с $2,9 млрд до $10,2 млрд, а темпы роста импорта, наоборот, резко замедлились. И если в 1980 году турецкий экспорт составлял всего 36% от импорта, то к 1987 году этот показатель вырос до 81%.
Но чем дальше, тем сложнее становилось турецкому правительству контролировать ситуацию. Профсоюзы, возмущенные падением покупательной способности зарплат, начали активно бастовать. В ответ властям и работодателям приходилось соглашаться на регулярную индексацию зарплат в соответствии с инфляцией. От этого цены росли еще быстрее, так, что периодически они обгоняли даже девальвацию, темпы которой тоже нужно было постоянно наращивать. В итоге в 90-е годы обычными темпами инфляции (и девальвации) в Турции стали уже не 30-40%, а 80-100% в год.
От таких скоростей финансовая система Турции пришла в полную негодность. Если с 1980 по 1987 год курс турецкой лиры к доллару упал с 80 до 800, то уже в 1992 году он достиг 7000, в 1995-м - 40 тысяч, в 2001-м - превысил 1,5 млн. Банки занимались почти исключительно валютными спекуляциями, потому что никакие другие операции не могли тягаться с ними по доходности. Турецкому ЦБ приходилось держать процентную ставку на уровне 60% и выше, что делало невозможным развитие малого и среднего бизнеса. Доллар постепенно вытеснял лиру из обращения. А турецкому правительству приходилось занимать и печатать все больше денег, чтобы в очередной раз проиндексировать зарплаты, которые еще больше разгонят инфляцию, требующую еще большей индексации зарплат на следующий год, - и так по экспоненте.
Ситуация стабилизировалась только после очередного краха в 2001 году, когда курс турецкой лиры упал почти в три раза всего за несколько месяцев. Этот кризис привел к власти в Турции исламистов, которые сократили госрасходы, отказались от регулярной индексации зарплат и начали приватизировать госкомпании. Для большего порядка у лиры отрезали шесть нулей и назвали ее «новой турецкой лирой».
В результате уже к 2004 году инфляция упала до 8-9% в год, а курс надолго стабилизировался на уровне 1,5 новой лиры за доллар и только за последние три года плавно вырос до 2,2. Экономическому росту такая стабилизация финансовой системы не навредила - наоборот, темпы роста турецкого ВВП при исламистах достигли 6-8% в год, а сами исламисты своими успехами в борьбе с девальвацией и инфляцией обеспечили такую массовую и лояльную избирательную базу, что получают большинство голосов на всех возможных выборах уже 12 лет подряд, несмотря ни на авторитарные замашки, ни на коррупционные скандалы вокруг их лидера Эрдогана.


Девальвация для богатых
В развивающихся странах курс национальной валюты к доллару воспринимается как главный индикатор состояния экономики: курс стабильный - значит, все хорошо; стал падать - значит, опять все рушится. Поэтому кажется чем-то само собой разумеющимся, что в странах богатых и развитых обменный курс должен быть устойчивее некуда. И действительно, трудно поверить, что в государствах, где профсоюзы стоят насмерть за каждые полпроцента повышения зарплаты, люди вот так просто возьмут и смирятся с падением своих доходов в долларовом выражении на 30-40%.
И тем не менее в развитых странах тоже регулярно случаются девальвации, причем довольно глубокие. Самая масштабная за последние годы была в Исландии - стране, которая считалась образцом скандинавского благополучия. Всего за год, с ноября 2007 по ноябрь 2008 года, курс исландской кроны к доллару упал более чем в два раза, с 60 до 140. Причем последний рывок, с 95 до 140, был вообще сделан всего за месяц, с середины октября по середину ноября 2008 года. Примерно там же, в районе 125 крон за доллар, курс остается до сих пор.
Произошло это потому, что исландские банки (все три) до того заигрались с заемными деньгами, что на пике внешний долг Исландии оказался почти в 10 раз больше, чем ее ВВП. Из-за начавшегося в 2008 году кризиса на рынке американских ипотечных облигаций все это стало быстро валиться, так что исландскому правительству пришлось национализировать все три банка, чтобы страна не осталась совсем без финансовой системы.
При падении курса национальной валюты в два с лишним раза экономике любой страны пришлось бы туго, но в Исландии риски были просто гигантские. Понятно, что холодный северный остров с населением всего 320 тысяч человек серьезно ограничен в возможностях развивать отечественное импортозамещающее производство, особенно производство еды. Так что после двукратного падения исландской кроны вполне можно было ждать такого же двукратного падения уровня жизни самих исландцев.
Но этого не произошло. Да, за девальвацией последовало два года рецессии (-6,6% ВВП в 2009 году и -4,1% - в 2010-м), безработица временно выросла с 2% до 12%, госдолг увеличился с 20% до 65% ВВП, в 2008 и 2009 годах инфляция достигла невиданных в Исландии 12%. Вот в общем-то и все ужасы. В принципе, многие из этих показателей в других странах считаются нормой. Скажем, в России инфляция 12% была в благополучном 2005 году без малейшей девальвации - весь год курс рубля стабильно стоял на 28 за доллар. К тому же в Исландии с тех пор все давно наладилось. Сейчас исландский ВВП уже вернулся на докризисный уровень, безработица упала до 4%, инфляция - до 3%, госдолг потихоньку сокращается.
Несмотря на двукратную девальвацию, средняя реальная зарплата (то есть с поправкой на инфляцию) в Исландии снизилась совсем не сильно. Снижение достигло дна уже в 2010 году и составило -11,3%. С тех пор исландские зарплаты снова стали расти быстрее, чем цены, и сейчас вернулись на докризисный уровень. При пересчете в евро они, конечно, по-прежнему ниже, чем были до девальвации, но по покупательной способности уже сравнялись.
Главная причина того, что для исландцев все сложилось так удачно, состоит в том, что цены там выросли значительно меньше, чем упал курс. А это, в свою очередь, стало возможно благодаря тому, что исландцы стали предпринимать усилия по импортозамещению задолго до девальвации. Даже в 2008 году доля импорта в исландском ВВП составляла всего 30%. Это обычный уровень для крупных стран Западной Европы и настоящий подвиг для небольшой северной страны, где всего 320 тысяч населения.
Особенно поражают исландские успехи в самообеспечении продовольствием. По идее, еда должна была стать самым уязвимым местом исландской экономики при девальвации. Ну что там можно вырастить на этом дальнем севере? Значит, все импортное, зависит от валютного курса, тут же подорожает и больно ударит по потребителям, которые от еды отказаться точно не смогут.
Но этого не произошло, потому что в 2008 году две трети потребляемой исландцами еды было отечественного производства, несмотря на тяжелый климат. Исландия самодостаточна не только по рыбе и морепродуктам, но и по мясу, молоку и базовым видам овощей, типа картошки, помидоров и огурцов. Годовой урожай зерновых в холодной северной Исландии в 1992-2008 годах увеличился почти в 40 раз, с 400 до 15,5 тыс. тонн. В геотермальных теплицах исландцы умудряются производить даже собственные бананы.
Также после падения курса исландские власти озаботились самым опасным из возможных источников социальных проблем - валютными кредитами. Был введен мораторий на выселение за долги по ипотеке. Всю задолженность, которая превышала 110% от цены недвижимости (а цена упала на треть), списали. Выплаты по валютным кредитам реструктурировали так, что размеры регулярных платежей снизились на 30-40%.
Наконец, исландцы сделали из девальвации и политические выводы. Через несколько недель после падения курса исландское правительство ушло в отставку и объявило досрочные выборы, на которых победила оппозиция. Исландского премьера Хорде, допустившего финансовый коллапс, потом судили, обвинив в халатности и пренебрежении служебными обязанностями. В 2012 году суд признал его виновным только по некоторым, незначительным пунктам обвинения и никакого наказания не назначил. Зато по 9 месяцев тюрьмы получили все три директора трех исландских банков, из-за действий которых Исландия была вынуждена в два раза снизить курс своей кроны.
Во время кризиса 2008 года одновременно с Исландией серьезно девальвировать свои валюты пришлось и другим, вполне благополучным странам Северной Европы. Например, курс шведской кроны к доллару тогда упал с 6 до 9 за штуку, норвежской - с 5 до 7, датской - с 4,75 до 6, британский фунт - с 0,5 до 0,7. Но ни в одной из них падение курса не привело к серьезным социальным последствиям. Во всех этих странах даже после девальвации инфляция не поднялась выше 2-3%, соответственно серьезного падения покупательной способности зарплат тоже не было. Скорее наоборот, благодаря высокой конкуренции на внутреннем рынке девальвация только улучшила позиции отечественного бизнеса и помогла реальному импортозамещению. И хотя во всех четырех странах с тех пор поменялись кабинеты министров и правящие партии, ни в одной из них это не было связано с девальвацией.


Девальвация как дар божий
Девальвация обычно воспринимается как что-то малоприятное и вредоносное. От нее растут цены, сгорают сбережения, нищает население. Ее надо всячески избегать, потому что выгода от нее может быть только валютным спекулянтам. Но при определенных обстоятельствах все может складываться ровно наоборот. Без девальвации экономика будет впадать в рецессию, государство - тонуть в долгах и дефицитах, реальные доходы населения - падать. А стоит уронить курс раза в полтора - и все налаживается. ВВП снова на подъеме, иностранные инвесторы несут в страну деньги, и что самое удивительное - доходы населения растут быстрее, чем цены.
В такой ситуации во время кризиса 2008-2009 годов оказались государства Восточной Европы. Всего за несколько месяцев в регионе полностью перевернулись представления о том, какие страны там успешные и перспективные, а какие - безнадежно застойные. И главным фактором в этом перевороте стала девальвация.
Например, Словения с самого начала 1990-х годов считалась образцовой экономикой Восточной Европы. Без войн, революций и дефолтов она уверенно росла и росла и вот-вот должна была стать первой страной региона, чей подушевой ВВП догонит средний уровень по Евросоюзу. К 2008 году отставание сократилось до минимума, словенский подушевой ВВП дорос до 91% от среднего по ЕС. Но вдруг все резко оборвалось, и с тех пор Словения - это уже не история восточноевропейского успеха, а безнадежно стагнирующая экономика, которая балансирует на грани дефолта.
Главной причиной этого превращения стало то, что словенцы в отличие от большинства своих соседей не смогли вовремя провести девальвацию своей валюты. Они первыми в Восточной Европе вступили в зону евро, еще в 2007 году, а там девальвации не предусмотрены. Из-за этого словенцы оказались лишены самого простого способа поправить свою конкурентоспособность, причем лишены в тот момент, когда их соседи этим способом активно пользовались.
Дело в том, что последние несколько лет перед кризисом 2008 года были в Восточной Европе временем невиданного благополучия. На эти страны обрушились дешевые западные кредиты, иностранные инвестиции каждый год ставили новые рекорды, у людей появилась возможность уехать на заработки в Британию или Скандинавию. Зарплаты по всей Восточной Европе стали быстро расти, намного обгоняя рост производительности труда. В результате стремительно исчезало главное конкурентное преимущество этих государств - рабочая сила, которая была одновременно квалифицированной и относительно недорогой.
Когда из-за кризиса 2008 года поток дешевых денег иссяк, большинство государств Восточной Европы ликвидировали накопившиеся в экономике диспропорции самым простым из возможных способов - девальвировали примерно в полтора раза свои национальные валюты. Это дало им возможность легко и быстро улучшить состояние платежного баланса, привести в порядок расходы госбюджета, поддержать национальных производителей и повысить свою инвестиционную привлекательность.
А вот Словения оказалась лишена такой возможности. Потому что одно дело, когда экспортер может легко и безболезненно сократить свои издержки сразу на 30-40% с помощью девальвации национальной валюты, и совсем другое - когда ему приходится долго и безуспешно объяснять, например, своим работникам, что их выплачиваемую в евро зарплату придется сократить в абсолютном выражении, иначе компания не выживет. В таких условиях даже при самых лояльных и понимающих работниках рассчитывать, что они вынесут 30-40%-ное сокращение, явно бессмысленно.
В результате новой экономической звездой Восточной Европы вместо Словении стала Польша. Это там теперь не бывает рецессий, это там островок стабильности и вечного роста, это там находится единственная экономика Евросоюза, которой не страшны никакие кризисы. И все это благодаря тому, что за полгода, с августа 2008 до февраля 2009 года, польские власти аккуратно уронили курс злотого к доллару в полтора с лишним раза, с 2,1 до 3,7 злотого за доллар, выправив тем самым перекосы, накопившиеся в экономике за время неоправданного процветания.
При этом негативных социальных последствий от такой девальвации практически не было. Падение курса в 1,5 раза почти не сказалось на росте цен: в докризисном 2007 году инфляция в Польше составляла 2,5%, а в 2008 и 2009 годах чуть-чуть повысилась до 4% и 3,5% соответственно. Благодаря этому покупательная способность средней зарплаты вернулась на докризисный уровень уже к концу 2009 года. Слова Путина, что те, кто получает зарплату и покупает товары в национальной валюте, могут не волноваться о курсе, оказались для Польши правдой.
В пересчете на евро по текущему курсу средняя зарплата в Польше тогда действительно серьезно снизилась, и поездки за границу для поляков стали значительно дороже. Но к 2013 году вернуться на докризисный уровень удалось и по этому показателю. А уж если сравнить польскую ситуацию с тем, как падали реальные доходы населения в Южной Европе, то польское краткосрочное снижение выглядит совсем замечательно.
Конечно, у Польши все сложилось так хорошо благодаря не одной только девальвации, но и из-за того, что она удачно совпала со многими другими благоприятными обстоятельствами. С большим внутренним рынком, где есть место для национальных производителей, готовых заменить подорожавший импорт; с низкой бюрократической нагрузкой на экономику; с благосклонностью Брюсселя, сделавшего Польшу крупнейшим получателем европейских субсидий; с эффективной системой местного самоуправления, которая расходует эти субсидии на наиболее выгодные проекты.
Если все это есть, то девальвация действительно может оказаться полезным инструментом для развития реального импортозамещения. А если нет, то не поможет даже самое резкое падение курса. Одновременно с Польшей свой форинт примерно на столько же девальвировала Венгрия, но вместо экономического роста получила сотню тысяч заемщиков, которым стало нечем платить по валютной ипотеке.
Максим САМОРУКОВ - корреспондент Slon (страноведение)


Александр БАУНОВ - старший редактор Slon.ru. Филолог, журналист, автор путеводителя "Греция и Греческие острова". Окончил отделение классической филологии филфака МГУ. В течение 5 лет был на госслужбе в МИД России, из которых 4,5 года работал пресс-атташе посольства России в Греции. Пять лет работал в русском издании журнала Newsweek, полгода - в Independent Media. С 2009 г. - в Slon.Ru.


Slon.ru, 19.12.2014
http://slon.ru/world/kuda_privodyat_devalvatsii_ot_krakha_rezhima_do_protsvetaniya-1196876.xhtml
Примечание: выделение болдом - моё.