О фильме "Бесы" - Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ, Дмитрий БЫКОВ, Слава ТАРОЩИНА
Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Бесы недели
О том, зачем власти нужны художники - и почему они ей больше не нужны
Первой обратила на это внимание телекритик Арина Бородина - как сверстана сетка телеканала «Россия» на 25 мая: 17:50 - «Бесы», 20:00 - «Вести недели», 22:00 - «Бесы», 0:30 - «Воскресный вечер с Соловьевым». Мини-сериал «Бесы» будет показан в течение одного дня - дня президентских выборов на Украине. На каких бесов намекает телеканал, понятно; сама последовательность, в свою очередь, породила вагон шуток: «Бесы с Владимиром Соловьевым», «Воскресные бесы», «Бесы недели» и т.д.
У режиссера сериала «Бесы» Владимира Хотиненко вообще-то все хорошо. Нет, кроме шуток - сейчас его время.
Он экранизирует «Бесов» - где все, включая название, пропитано духом консерватизма и антимодернизма. Тут можно было бы предъявить, что «Достоевский глубже», - но Хотиненко ведь ничего не придумывает, строго следует сюжету. И, пожалуй, можно согласиться, что и сам Достоевский - об этом; и, конечно, лучшего для сегодняшней пропаганды не придумаешь. Есть некоторое упрощение - введена фигура следователя вместо рассказчика; все революционеры мазаны одной краской; но это все тоже можно списать на жанровые допущения.
Хотиненко не просто консерватор, но монархист - он не скрывает своих взглядов; хотя, безусловно, он снимал «Бесов» как художественное произведение, еще до всяких киевских событий, летом прошлого года (хотел вначале осовременивать, перенести фильм в начало ХХ века, но потом отказался от этой идеи). Можно ли сказать, что это идеологическое кино? Да, безусловно; но взгляды художника в данном случае совершенно совпадают с идеологией власти.
Сам Хотиненко много раз говорил, что не видит в госзаказе ничего плохого (вспомним, что он снял первое по сути заказное кино в новейшее время - «1612»), и, когда его спрашивают об этом, приводит в пример Андрея Рублева или Леонардо да Винчи - что, мол, госзаказ не мешал художнику творить великое.
В общем, Хотиненко снял совершенно искреннее кино, где сказано, что врагами порядка и закона являются эстеты, студенты и интеллигенты; те, кто верит в Канта и Маркса, а не в Бога. Идею Хотиненко можно даже понять и так, что врагами России в принципе являются излишняя рефлексия и эстетизм. Что эстетика сама по себе и есть уже зло для России - потому что она разрушает корневую, инстинктивную этику народа. Что зло начинается с провокационных арт-проектов, а заканчивается рубкой икон; а дальше уже убийства и бунты. Причем, опять же, все есть у Достоевского. И если смотреть на это глазами рядового консерватора - то он поминутно должен вскакивать с кресла, бить себя по коленке и приговаривать: «Точно! Точно так и было! Маша, иди посмотри - все как у нас!» Зло можно распознать по каким-то физиогномическим признакам - по мхатовскому кривлянию Верховенских.
Наконец, Хотиненко хочет сказать, что зло есть нечто привнесенное, изначально России не присущее. Вот этот городок - в котором вдруг начинает происходить нехорошее - это Россия; а нехорошее принесли с собой чужие, нездешние люди. Зло всегда приходит в Россию «откуда-то оттуда», говорит автор и, окружая Ставрогина мистическим ореолом (гром, молния и крылья за спиной), только подчеркивает его, зла, чужеродность. Ставрогины всегда были и будут тут гостями, говорит нам автор. А полицейские, бабы и мужики, умные следователи - они тутошние, всегда тут были и будут.
Но все-таки Хотиненко хочет остаться в истории не пропагандистом, а художником.
И власть - в лице телеканала «Россия» - поступает с художником изумительно. Встраивая сериал в специальный «день ненависти», в контекст антиукраинской пропаганды, она как бы дает понять художнику, где его место - со всеми его идеями и претензиями на художественность. Она тем самым нивелирует все его смыслы, упрощает их до невозможности и вставляет в качестве патронов в свою патронную ленту; для пулемета, который будет строчить 25 мая по врагу без перерывов. Лишая пусть даже идеологическое, но кино мало-мальской самостоятельности и предлагая рассматривать его как разновидность информационной атаки. Отметая проблематику модерна как бесовства и прочие интеллектуальные шалости.
Это в своем роде гениально - одним взмахом пера (или мышки, что у них там) превратить художника со всеми его амбициями в часть пропагандистской машины.
Эта история поучительна в нескольких пунктах. Во-первых, для тех современных художников, которые живут в уверенности, что художник может остаться свободным и глубоким, делать «что-то свое», соблюдая правила игры с государством. Есть также ряд художников, которые считают, что если искренне любить власть, то она ответит тем же. Ответ такой: самостоятельного не бывает в рамках идеологии. Что бы ты ни делал для государства - все будет использовано им для себя, а не для пользы произведения или художника.
Многие тут спорили - меняется ли Путин, не меняется - это все высокие материи; но можно утверждать точно: система, выстроенная одним человеком, стала за эти 14 лет ревнивее. Вначале она не могла допустить политических конкурентов, а теперь она не терпит рядом даже художника - даже «социально близкого».
Это, конечно, история еще об одном всем известном человеке. Когда-то, в бесконечно далекие времена сериала «Оттепель» и Олимпиады, в прошлую эпоху, его случай полагали уникальным, почти невозможным вариантом «остаться приличным человеком и при этом добиваться успеха». Константин Эрнст претендовал на роль гуманизатора, смягчителя нравов путинской России, такого «Леонардо при Путине». Была слабая надежда, что грандиозное шоу на открытии Олимпиады способно повлиять даже на Путина (и мы помним его лицо во время этого шоу, он действительно был потрясен). Программа согласовывалась заранее - все равно Эрнст в этот день стал конкурентом Путина, предложив «свой вариант» России. Универсальной, мультикультурной, органично вписанной в мировой и европейский контекст. Не нужно никуда ходить, как бы говорил он, - уже все есть. Бери и пользуйся. Живи.
Сразу после Олимпиады мы увидели ответ Путина - его собственную постановку, где все символические приобретения, все «европейское» было отброшено, сдано в утиль, все иллюзии - которые за 23 года накопились. Причем Путин создавал свое произведение теми же средствами - выдвигал на сцену подвижные конструкции, лепил человечков, менял декорации. Он все сделал так, чтобы подчеркнуть разницу между «Россией» и «Европой». Это был ответ не только Украине, но и Эрнсту. Путин посмеялся над Эрнстом и его контекстами и подсказками. Конечно, он не специально для Эрнста все это сделал, но символично получилось - Путин ведь тоже художник.
Консервативных разворотов в России было много, но особенность нынешнего в том, что человек, который его устроил, ревнует даже к художнику. Позиция Леонардо, смягчителя нравов, теперь упразднена. Не может быть никаких «воспитателей при императоре», дерзость даже претендовать на эту роль. Те, кто мечтает стать «соловьями госзаказа», ошибаются - у них не будет даже тех минимальных прав, какие были у придворных художников прошлого. Теперь власть сама хочет быть художником - а все остальные ей нужны, чтобы подносить кисточки, краски и буковки. Из любого да Винчи теперь делают «давинчи» - от слова «давить». Придворного художника будут троллить, как Илью Глазунова, советуя ему «меч подлиннее», или как театр «Современник». Михалков - умный и прожженный, он первым это, кажется, понял - не тем ли был продиктован хардкор «Утомленные солнцем - 2»? Не специально ли он довел тему до абсурда - чтобы власть не могла «присвоить» его; для нее это было бы слишком радикально.
Власть хочет быть теперь всем - причем одновременно. Быть консерватором здесь, а через границу, у ручья, - радикальным чегеварой. Создавать реальность - с вовлечением миллионов - и тут же ее отменять. Быть и войной, и миром - одновременно. Быть всем.
Поэтому первыми после приостановки условного проекта «Новороссия» притушат именно консерваторов, почвенников-государственников - которые в эти два месяца могли подумать, что они тут власть. Незавидна судьба Проханова и прочих сторонников «русского мира» - человек, который все это затеял и еще что-то затеет, не хочет ни с кем делиться славой, даже в таком тонком аспекте.
Та же история случилась и с Хотиненко, хотя, конечно, в меньших масштабах. У него были свои идеи, он хотел выступить от лица консервативного класса, от лица многочисленных сторонников с охранительным манифестом - и это даже было бы интересно обсуждать при других обстоятельствах. Но сейчас - что с ним спорить, когда дискуссия ведется с помощью молотка; и сериал «Бесы» в этом контексте воспринимается не более чем одним из гвоздей, перебивкой между срочными новостями с Украины. Ведущий Соловьев скажет: вот, мы только что видели с вами, дорогие телезрители, чем заканчиваются все революции (и зрители в студии будут аплодировать), а теперь перейдем к событиям на Украине. И никто наутро не вспомнит о таком сериале и его режиссере - будут другие бесы.
Colta, 23 мая 2014
http://www.colta.ru/articles/media/3311
Примечание: выделение болдом - моё.
Дмитрий БЫКОВ в программе "Особое мнение" - о фильме "Бесы"
С.КОРЗУН: И короткий вопрос от Маратто: «Проникся ли российский народ романтизмом Майдана хоть частично?»
Д.БЫКОВ: Знаете, на этот короткий вопрос нужен такой длинный ответ, что мы будем на него отвечать, наверное, уже после неизбежного перерыва. Или у нас нет перерыва?
С.КОРЗУН: Перерыв у нас есть, но еще до него есть время.
Д.БЫКОВ: А, есть время? Тогда я попробую начать. Значит, романтизмом Майдана российский народ никогда не проникнется, потому что я много раз уже это говорил, не вижу смысла повторяться, Майдан - это не российский жанр по множеству условий климатических, исторических.
Российский жанр революции - это бунт бессмысленный и беспощадный, переворот сверху, что чаще всего случается, или обрушение власти под тяжестью собственного бюрократизма и коррупции, как это было, скажем, в 1917 году. Плюс очень серьезные предпосылки и, конечно, снизу.
Майдан в России никогда не осуществится, никогда не будет популярен. Но то, что Россия прониклась, безусловно... Это не романтизм Майдана - она прониклась самоощущением людей, которые вдруг взяли да и поменяли свою судьбу. Вот это вот получилось. Они поменяли свою власть. Поэтому даже если в России будут очернять революцию и клеветать на революцию, как угодно, думаю, в связи с фильмом Хотиненко (мы сейчас об этом поговорим).
С.КОРЗУН: Поговорим обязательно.
Д.БЫКОВ: Даже если будут в России называть бесами любых людей, пытающихся что-то переменить, даже если в России будут отождествлять реформаторов с революционерами, хотя именно реформаторы делают всё, чтобы не было революции. Ну, в общем, даже если весь этот вал пропаганды вонючий будет продолжать катиться, в России уже поняли, как это хорошо быть хозяевами своей судьбы, быть нацией, к которой приковано внимание мира.
И вот обратите внимание, какая интересная штука. Я сейчас парадоксальную вещь скажу, наверное, не очень приятную. Как только Россия ввязалась вот в эту абсолютно ненужную конфронтацию с Украиной, она, тем не менее, оказалась в центре мирового внимания и поняла, как это приятно. Левиафан получает престижнейший приз в Каннах, а это фильм о России достаточно критический и важный. Количество переводов в России, приглашений ее на мировые книжные форумы - всё это возрастает необычайно. Как всегда во время Холодной войны страна вызывает к себе максимальный интерес.
В России начали догадываться, как хорошо быть страной, в которой что-то происходит. А это куда важнее, чем романтизация Майдана.
<>
С.КОРЗУН: Спасибо за вопросы нашим слушателям. По Украине есть еще вопросы, но нельзя сидеть на одной теме. Как раз тут на тему «Бесов» просят вас высказаться, в частности, Марстрат: «Цель фильма, - просит он назвать, - близость к замыслу автора, ваши личные впечатления, игра актеров?»
Д.БЫКОВ: Понимаете как? Владимир Хотиненко, как правильно совершенно (я люблю ссылаться на мнение умных), правильно сказал о нем Волгин, он выражает дух времени. Когда дух времени хорош, он делает хорошее кино. Когда дух времени стал зловонен, он делает зловонное кино.
Значит, «Бесы» - это пример какого-то совершенно неприличного насилия над текстом. И главное насилие над контекстом, что еще страшнее.
Давайте сразу скажем, роман 1872 года написан задолго до того, как в России началось реальное революционное движение. Он, как бы, оклеветал его заранее. В романе ни разу не встречаются цитаты, даже скрытые из Катехизиса революционера Сергея Нечаева. В фильме Катехизис революционера подробно разбирают и цитируют добрые и вдумчивые исследователи во главе с Сергеем Маковецким.
И вот страшную мысль я выскажу сейчас. У нас есть несколько текстов и много фильмов в русской традиции, которые рассказывают о бесовщине революционеров (есть такой грех). Но у нас нет ни единого текста, который бы рассказывал о бесовщине власти, которая гораздо страшнее бесовщины любых революционеров.
Да, в революционерах бывает определенная бесовщина. Бывают сектанты от революции, бывают тоталитарии от революции, такие как Нечаев, человек явно не совсем психически адекватный. Бывают свои романтики ножа такие как там русские террористы 80-х годов или как там герой романа Андрей Кожухов и так далее.
Но к этому русское революционное движение не сводится. И называть бесами всю российскую интеллигенцию, жаждущую свобод, это, в общем, значит, остаться в результате с очень неважными сторонниками.
А, вот, бесовщина русской государственности, такие ее теоретики как Леонтьев или Победоносцев, ее тотальная ложь, ее дикий невыразимый цинизм, ее чудовищный разврат и умственный и физический, вот это тема для хорошей книги.
Почему эта книга до сих пор не написана? Да, наверное, потому, что в представители власти, которые могли бы об этом рассказать, талантливым людям ходу нет.
У нас было за всё время три (прописью) попытки рассказать о бесовщине государственности. Одна - это книга Юрия Давыдова «Глухая пора листопада» о том, как власть растит провокаторов, внедряя их в революционные движения. Прекрасная книга.
Вторая - это роман Александра Терехова «Немцы». Человек имел опыт пребывания во власти. Книга испорчена беспрерывными самооправданиями, совершенно явный фельетон. То есть роман, на мой взгляд, неудачный.
А третья такая попытка - это роман «Околоноля». Но там автор в своем цинизме доходит до того, что для него уже всё относительно. Поэтому моральный приговор этому не может быть произнесен. Ну, потом он просто плохо пишет. Поэтому проблема в результате в одном: бесы-то у нас есть, но великий перекос выправит тот, кто снимет фильм или напишет книгу «Ангелы» о наших представителях власти.
Это потрясающий набор, на самом деле. Возьмите Леонтьевские (я имею в виду Константина, конечно) или возьмите Победоносцевские московские сборники. Возьмите идеологию исключительности, идеологию особого пути. Возьмите двойную мораль людей, которые обучают детей на Западе и прессуют их на Востоке, отлавливают их на Востоке, да? Возьмите всю эту чудовищную демагогию, которая говорит о том, что на миру для русского и смерть красна, русскому не нужна свобода, а нужен великий проект, русскому не нужно благосостояние, а нужна помощь братьев. То есть возьмите демагогию, практику и напишите про это. Это будет бесовщина хуже нечаевской.
А фильм Хотиненко - ну, что говорить? Конечно, это фильм очень, как бы сказать, очень непорядочный по отношению к Достоевскому. Потому что не стоило Достоевскому так мучиться, выписывая славнейший и сложнейший, и труднейший образ Ставрогина, образ этого Ивана Царевича, всеобщего соблазнителя, между прочим, образ очень неоднозначный, имеющий в основе, вероятно, Слащева, одного из его ранних товарищей, в которого он просто влюблен был искренне, да?
Не стоило ему так мучиться для того, чтобы сегодня Владимир Хотиненко с таким опережением попытался услужить текущему моменту. Я уже не говорю о том, что блистательный актер Шагин, на которого я возлагал самые серьезные надежды, очень хорошо, почти гениально играет Верховенского. Но какое же отношение этот Верховенский, помилуйте, имеет к русской революции? Он просто создает образ очень плохого человека. А Достоевский писал Бухгалтера мятежа, он писал человека, для которого организация мятежа есть такое кровное дело, предугадал Ленина, по сути дела. Ну, ребят, ну, давайте ж мы не будем нашу классику, которой у нас и так не много, с такой ужасной силой низводить до нужд текущего момента.
С.КОРЗУН: Обожаю Быкова. Нажмешь правильную кнопочку - и вот тебе готовая рецензия, бери начало, бери конец.
Д.БЫКОВ: Спасибо. Я знаю, что Володя очень обидится. Не обижайтесь, Володя, вы сделали плохую и, главное, непорядочную картину. У вас есть шанс искупить ее новыми прекрасными.
"Эхо Москвы", 26.05.2014
http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/1326764-echo/#element-text
Слава ТАРОЩИНА: Достоевскому - от благодарных бесов
Трагедия русского духа вчера и сегодня
«Бесы» Достоевского метались по экрану, безуспешно сражаясь с разнокалиберными современными бесами. Оставалась неразрешенной лишь одна интрига: дойдет ли канал «Россия» с сериалом Хотиненко до последней степени упрощения, открыто сравнивая нечаевщину с украинщиной, или не дойдет? Выяснилось: дойдет, даже добежит. Перемешает сериал с Киселевым и Соловьевым. Заправит срочными новостями. Подаст на десерт самого режиссера в качестве пророка, предчувствующего Майдан.
Хотиненко скромно потупился и посетовал на неразумное поведение братьев-славян. Печаль режиссера скрашивала лишь мысль о президенте России. К украинским мятежникам, полагает он, нужно относиться так, как Путин, то есть со спокойствием и терпением. Чуть раньше о сокровенном высказался актер Антон Шагин. По мнению данного «беса» (он играет роль Петра Верховенского), никто никогда не присоединял чужие земли без крови, и только Владимир Владимирович сделал это без единого выстрела. Президентский минимум бесоведы выучили отменно. С Достоевским дела обстоят хуже. Авторы подошли к нему с «коротенькими мыслями», как сказал бы Федор Михайлович. Задумали аллюзии на темы Болотной, но опоздали. Зато подвернулась Украина, вышло актуальненько, есть о чем поговорить воскресным вечером с Соловьевым.
Хотиненко - отважный человек. Сначала выпустил сериал «Достоевский», который даже Евгений Миронов не смог спасти. Вместо жизнеописания получился «скверный анекдот». Теперь неугомонный режиссер замахнулся на «Бесов», решив кое-что подправить в романе. Одно из художественных открытий Достоевского - Хроникер. Он сшивает лоскутное одеяло многофигурного повествования; предельно уплотняет пространство и время; напоминает тех «русских мальчиков», которые так дороги писателю. Хотиненко заменяет Хроникера следователем Горемыкиным, которого нет в романе. Образ Горемыкина режиссер-сценарист сочиняет исключительно из обрывков раскавыченных чужих цитат. Диапазон заимствований широк - от Нечаева до Бисмарка. Эту звенящую пустоту наполнить смыслом не в состоянии даже мощный Сергей Маковецкий. Фильм начинается с конца романа, то есть с убийства Шатова. Космос Достоевского упраздняется хаосом Хотиненко. Трагедия русского духа оборачивается суетливой полицейской сагой.
Режиссер-сценарист обращается с текстом первоисточника со смелостью патологоанатома. Он выбрасывает линию писателя Кармазинова и восстанавливает главу «У Тихона», которую сам Достоевский решил не публиковать. Слишком страшен рассказ Ставрогина о том, как он соблазнил соседскую девочку Матрешу. Достоевский не хотел добивать своего героя, а Хотиненко добил. И даже показал все, до мельчайших подробностей, включая самоубийство Матреши. В романе Ставрогин - личность объемная, противоречивая, мистическая. В сериале он, как и Петр Верховенский, всего лишь мелкий бес (оттого такими мелкими кажутся исполнители главных ролей: уже упомянутый Шагин и Максим Матвеев). Разумеется, в творчестве дозволено все, когда это творчество, а не упражнение на тему сиюминутных аллюзий. Аллюзии - грезы имитаторов, что блистательно подтвердил Хотиненко.
Все герои романа (кроме Хроникера) - бесы. Гениальный писатель, будучи государственником, понимал: насилие революционное рождено насилием государственным. Негениальный режиссер в ранге государственника понимает другое: главные враги отечества - оппозиционеры-интеллигенты-болотники.
Остальное не важно. Нынче модно делать вид, что контекста нет, он утонул. Режиссер будто бы забывает то, что обязан помнить, взявшись за глыбу «Бесов». Россия уже более двух веков стоит на системе полицейских провокаций. Так что все мы вышли не столько из «Шинели», сколько из «Бесов».
Особенно рьяно из них вышел телевизионный авангард. Он, авангард, должен лично поклониться Достоевскому за мастер-класс. В романе дана подробнейшая инструкция по манипулированию общественным сознанием. Ничего не изменилось. Что те, из романа, что эти, из жизни, живут по принципу Нечаева - цель оправдывает средства. Достаточно даже одного вечера, когда по ящику шли одновременно «Бесы» и выборы в Украине, чтобы понять востребованность старой, как провокация, истины.
Вот Ирада Зейналова, вооружившись хищной улыбкой, сообщает свежие новости: Ярош, глава «Правого сектора», получает 37%. Тут же ведущая добавляет, что лидирует все-таки Порошенко, но главное уже вброшено в возбужденные умы: фашизм у ворот. Верховенский остался бы доволен.
Вот по всем каналам корреспондентов Lifenews, спасенных героическим Рамзаном Кадыровым из вражьего плена, чествуют, как Гагарина. Об убитом в то же время Андрее Миронове в боях под Славянском - сухое упоминание. Корреспонденты - наши (по терминологии опять же Достоевского), Миронов - не наш. Не можем быть теперь «нашим» правозащитник, член «Мемориала», бывший политзаключенный, освобожденный горбачевской перестройкой.
А вот и Киселев собственной персоной - лично вместе со своими «Вестями недели» перемежает «Бесов». В очередной выход на подиум он сообщает: Хотиненко создал шедевр. Дальше все, как мы любим: пыжится, ручками размахивает, голосом вколачивает в паству нечто краеугольное про тщетность любых революций. Вдруг слышу: «Главный герой «Бесов» - Ставрогин. Его прототип - террорист Нечаев». К чему бы это? Ведь все знают: Нечаев - Верховенский, на что и сам Достоевский указывал. Да ни к чему. Фильм, который обозвал «шедевром», не смотрел. Роман читал давно, в пору либеральной молодости. Весь интеллект ушел в пропаганду, где важна не точность, а правильные эмоции.
В связи с разгулом массовой бесовщины в кино и жизни есть смысл припомнить еще одно пророчество. Когда наркома просвещения Луначарского спросили, какую надпись следует сделать на памятнике писателю, он ответил: «Достоевскому - от благодарных бесов». Это апокриф, но очень выразительный. Жаль, что апокриф. Такая надпись наверняка понравилась бы Федору Михайловичу.
Слава ТАРОЩИНА - телекритик
"Новая газета" № 57 от 28 мая 2014
http://www.novayagazeta.ru/columns/63769.html
Дмитрий БЫКОВ: Ангелы
Великий роман в мелкой оптике времени
Писать о художественных достоинствах сериала Владимира Хотиненко «Бесы» (см. материал Славы Тарощиной) я здесь не собираюсь - куда интересней проблема авторской избирательности, акцентирование одних эпизодов и отсеивание других. В сериале есть Шигалев, но практически нет шигалевщины, заветной тетрадки, из которой как раз понятно, с чем были связаны главные опасения Достоевского относительно русской революции. Есть визит Ставрогина к Тихону (знаменитая глава, выпущенная Катковым при первой публикации), но почти нет исповеди Ставрогина. Есть Тихон - но нет юродивого Семена Яковлевича и приставленного к нему монаха, а ведь это еще один лик церкви, по Достоевскому, и лик отнюдь не благостный. Я понимаю, что всего не вместишь, но показателен сам выбор вмещенного. Персонаж есть - но суть его выхолащивается либо подменяется, как в случае Верховенского-младшего: вместо расчетливого, отлично владеющего собой провокатора, непрерывно меняющего маски, - перед нами талантливо сыгранный безумец, упивающийся собственной мерзостью (вот уж чего в Верховенском нет - так это сознания своего падения: он перед собой безупречно прав, и это самое страшное, - Шагин же играет декадента, сладострастника).
Но и это, собственно, не занимает меня по-настоящему: одному рисуется один Ставрогин, другому другой - на то он и Ставрогин, чтобы каждый вчитывал туда собственное содержание. Иное дело фон Лембке, чья линия намечена пунктиром, - а ведь и он один из бесов, и напрасно было бы распространять это авторское определение только на кружок антропологически ущербных революционеров; в романе, собственно говоря, не-бесов нет, один Тихон предстает счастливым исключением, да и тот со странностями. «Бесов» слишком долго объявляли клеветой на русское революционное движение, но прочим областям русской жизни там достается ничуть не меньше; Верховенский - провокатор, но ведь и губернатор ничем не лучше. Ставрогин же - вообще ни с какого боку не революционер, хотя он-то и есть князь бесов.
Отдельного разговора заслуживает крайне сомнительная попытка сделать следователя Горемыкина носителем конечной истины, расстановщиком моральных акцентов (как уже написал Андрей Архангельский - заменить Великого инквизитора Великим следователем, что, может, и в духе времени, но отнюдь не в духе романа). «Катехизис революционера» у Достоевского не цитируется и не упоминается вовсе, несмотря на все аналогии между «делом Шатова» и нечаевским «делом Иванова»; да и вообще - будь роман Достоевского только антинигилистическим памфлетом, его место в русской литературе было бы где-то рядом с «Взбаламученным морем». Такое «Взбаламученное море» в результате и снято, и тут, по-моему, надо выправить один существенный перекос в истории русской словесности.
У нас множество романов и поэм о страдающем народе и о героической революционной молодежи; несколько меньше, но тоже много сочинений о революционной бесовщине и безнравственности всякого радикализма. Но чего у нас совершенно нет - так это текстов о бесовщине русской власти, а ведь это ничуть не менее увлекательная тема. Да, мы знаем, что дело прочно, когда под ним струится кровь, - но ежели смотреть на политику российских властей, они, кажется, лили крови побольше, как до октябрьского переворота, так и после. Ведь это ужасно, в самом деле, что после самой кровавой революции тут отстраивается ровно та же схема власти, та же пирамида, в которой у народа нет ни голоса, ни прав.
О том, как в реальности устроено взаимодействие народа и власти в России, мы по-прежнему не знаем почти ничего - точнее, знаем-то все, иначе элементарно не выжили бы, но вслух ничего не говорим. Невозможно уже слушать, что главная наша проблема - коррупция: без коррупции, может, тут и вовсе было бы не выжить, ибо это всего лишь форма откупа народа от государства, право тихо заниматься своим делом без назойливого руководства людей, не компетентных решительно ни в чем. Чиновников тоже ругают, забывая (или отлично помня) о том, что чиновники для этого и существуют: им предоставляют творить что угодно, воровать, своевольничать, запрещать - но лишь для того, чтобы они во всем были виноваты и сбрасывались, как балласт, при первых же неприятностях. Делегирование всех прав и политических полномочий исключительно властям помогает народу всегда оставаться ни в чем не виноватым и ни за что не отвечать.
Политический пропагандист в России не обязан быть убедительным или хотя бы с виду правдивым - он должен быть достаточно лживым и противным, чтобы смотреть на него было интересно и приятно, ощущая вдобавок свою сладкую непричастность к этому падению (примерно как любоваться бурей из безопасного места). Все эти нехитрые особенности русской власти, в которой гигантская бюрократическая пирамида существует лишь для того, чтобы гасить инициативы сверху и заглушать претензии снизу, до сих пор никем не осмыслены и, главное, не описаны в русской литературе: там во власти сплошь дураки да сатрапы. А там не сатрапы и не дураки, и не благородные следователи с победоносцевскими очкастыми смиренномудрыми лицами, а самые что ни на есть заурядные люди в опасных, растлевающих нишах; в качестве дачных соседей все они наверняка были бы приятнейшими ребятами, просто с повышенной готовностью по первому требованию проявить худшие черты характера. Бесовщина русской власти у нас не описана никем именно потому, что люди, способные к такого рода описаниям, до власти обычно не добираются.
Изложив эту версию на «Эхе…» - именно в связи с сериалом Хотиненко, - я получил несколько возражений: а Салтыков-Щедрин? Но в том-то и суть, что Щедрин никогда не был допущен к настоящей власти: его потолок - вице-губернаторство в Твери и Рязани в самые либеральные времена, в первой половине шестидесятых; дальше его должности мельчали до тех пор, пока он в шестьдесят восьмом вовсе не ушел со службы. «Губернские очерки» - где, кстати, впервые в русской литературе появляется персонаж по имени Порфирий Петрович, семь лет спустя случайно или намеренно присвоенный Достоевским, - рассказывают о подхалимаже и воровстве, бюрократии либо карьеризме, но, так сказать, метафизики русской власти там нет вовсе; есть, конечно, ее бесовщина, - то есть поразительно здравые мысли о том, как под действием этой административной системы из обычных людей получаются монстры, - но это скорее случайные озарения, нежели сознательная художественная задача.
Может быть, такое преобладание разоблачительных романов о либералах и революционерах (эти группы друг другу враждебны, но в нынешней российской пропаганде они слились) над разоблачительными романами о высших эшелонах власти можно объяснить тем, что судов над революционерами у нас было сколько угодно, а судов над властью не было никогда, и даже единственный казненный русский царь был расстрелян без суда. Нечаевский процесс, процесс Веры Фигнер, дело о 1 марта - материалы изданы, читай не хочу; но метафизика и практика русской власти по-прежнему темны. Благодаря «Бесам» мы знаем, как действуют на слабую, особенно на молодую психику сектантское сознание, конспирация и радикализм; но у нас нет ни единой книги о том, как абсолютная власть развращает даже самых приличных людей, попавших в ее орбиту случайно. Мы отлично себе представляем последствия революций - но последствия долгого гниения, безвыходной стагнации, несменяемости властного клана тоже как будто знаем не понаслышке. Почему же «Бесы» на первую тему написаны, а вторых «Бесов» - об идеологии К. Победоносцева, об иезуитском ригоризме М. Суслова, о бесконечном цинизме «нашистов» и их духовных отцов - нам ждать и не дождаться?
На фоне победившей украинской революции мы можем сколько угодно распространяться о вредоносности всяких революций - но ведь они случаются не на ровном месте; почему же мы бесконечно разоблачаем Верховенских и Ярошей, которые, конечно, стоят друг друга, - но ни слова не говорим о системе, которая как раз и востребовала Верховенского, создала для него нишу, взрастила его с истинно родительской заботой? «Право на бесчестье, - да это все к нам прибегут, ни одного там не останется! А слушайте, Верховенский, вы не из высшей полиции, а?» - спрашивает Ставрогин Верховенского, и спрашивает не просто так, но этой реплики у Хотиненко, конечно, нет. У него представитель «высшей полиции» как раз олицетворяет честь.
"Новая газета" № 57 от 28 мая 2014
http://www.novayagazeta.ru/arts/63783.html
ДОПОЛНИТЕЛЬНО:
"У нас реальность переплетается с романом"
Беседа с режиссером Владимиром Хотиненко накануне премьеры телесериала «Бесы»
http://kommersant.ru/doc/2468880
О том, зачем власти нужны художники - и почему они ей больше не нужны
Первой обратила на это внимание телекритик Арина Бородина - как сверстана сетка телеканала «Россия» на 25 мая: 17:50 - «Бесы», 20:00 - «Вести недели», 22:00 - «Бесы», 0:30 - «Воскресный вечер с Соловьевым». Мини-сериал «Бесы» будет показан в течение одного дня - дня президентских выборов на Украине. На каких бесов намекает телеканал, понятно; сама последовательность, в свою очередь, породила вагон шуток: «Бесы с Владимиром Соловьевым», «Воскресные бесы», «Бесы недели» и т.д.
У режиссера сериала «Бесы» Владимира Хотиненко вообще-то все хорошо. Нет, кроме шуток - сейчас его время.
Он экранизирует «Бесов» - где все, включая название, пропитано духом консерватизма и антимодернизма. Тут можно было бы предъявить, что «Достоевский глубже», - но Хотиненко ведь ничего не придумывает, строго следует сюжету. И, пожалуй, можно согласиться, что и сам Достоевский - об этом; и, конечно, лучшего для сегодняшней пропаганды не придумаешь. Есть некоторое упрощение - введена фигура следователя вместо рассказчика; все революционеры мазаны одной краской; но это все тоже можно списать на жанровые допущения.
Хотиненко не просто консерватор, но монархист - он не скрывает своих взглядов; хотя, безусловно, он снимал «Бесов» как художественное произведение, еще до всяких киевских событий, летом прошлого года (хотел вначале осовременивать, перенести фильм в начало ХХ века, но потом отказался от этой идеи). Можно ли сказать, что это идеологическое кино? Да, безусловно; но взгляды художника в данном случае совершенно совпадают с идеологией власти.
Сам Хотиненко много раз говорил, что не видит в госзаказе ничего плохого (вспомним, что он снял первое по сути заказное кино в новейшее время - «1612»), и, когда его спрашивают об этом, приводит в пример Андрея Рублева или Леонардо да Винчи - что, мол, госзаказ не мешал художнику творить великое.
В общем, Хотиненко снял совершенно искреннее кино, где сказано, что врагами порядка и закона являются эстеты, студенты и интеллигенты; те, кто верит в Канта и Маркса, а не в Бога. Идею Хотиненко можно даже понять и так, что врагами России в принципе являются излишняя рефлексия и эстетизм. Что эстетика сама по себе и есть уже зло для России - потому что она разрушает корневую, инстинктивную этику народа. Что зло начинается с провокационных арт-проектов, а заканчивается рубкой икон; а дальше уже убийства и бунты. Причем, опять же, все есть у Достоевского. И если смотреть на это глазами рядового консерватора - то он поминутно должен вскакивать с кресла, бить себя по коленке и приговаривать: «Точно! Точно так и было! Маша, иди посмотри - все как у нас!» Зло можно распознать по каким-то физиогномическим признакам - по мхатовскому кривлянию Верховенских.
Наконец, Хотиненко хочет сказать, что зло есть нечто привнесенное, изначально России не присущее. Вот этот городок - в котором вдруг начинает происходить нехорошее - это Россия; а нехорошее принесли с собой чужие, нездешние люди. Зло всегда приходит в Россию «откуда-то оттуда», говорит автор и, окружая Ставрогина мистическим ореолом (гром, молния и крылья за спиной), только подчеркивает его, зла, чужеродность. Ставрогины всегда были и будут тут гостями, говорит нам автор. А полицейские, бабы и мужики, умные следователи - они тутошние, всегда тут были и будут.
Но все-таки Хотиненко хочет остаться в истории не пропагандистом, а художником.
И власть - в лице телеканала «Россия» - поступает с художником изумительно. Встраивая сериал в специальный «день ненависти», в контекст антиукраинской пропаганды, она как бы дает понять художнику, где его место - со всеми его идеями и претензиями на художественность. Она тем самым нивелирует все его смыслы, упрощает их до невозможности и вставляет в качестве патронов в свою патронную ленту; для пулемета, который будет строчить 25 мая по врагу без перерывов. Лишая пусть даже идеологическое, но кино мало-мальской самостоятельности и предлагая рассматривать его как разновидность информационной атаки. Отметая проблематику модерна как бесовства и прочие интеллектуальные шалости.
Это в своем роде гениально - одним взмахом пера (или мышки, что у них там) превратить художника со всеми его амбициями в часть пропагандистской машины.
Эта история поучительна в нескольких пунктах. Во-первых, для тех современных художников, которые живут в уверенности, что художник может остаться свободным и глубоким, делать «что-то свое», соблюдая правила игры с государством. Есть также ряд художников, которые считают, что если искренне любить власть, то она ответит тем же. Ответ такой: самостоятельного не бывает в рамках идеологии. Что бы ты ни делал для государства - все будет использовано им для себя, а не для пользы произведения или художника.
Многие тут спорили - меняется ли Путин, не меняется - это все высокие материи; но можно утверждать точно: система, выстроенная одним человеком, стала за эти 14 лет ревнивее. Вначале она не могла допустить политических конкурентов, а теперь она не терпит рядом даже художника - даже «социально близкого».
Это, конечно, история еще об одном всем известном человеке. Когда-то, в бесконечно далекие времена сериала «Оттепель» и Олимпиады, в прошлую эпоху, его случай полагали уникальным, почти невозможным вариантом «остаться приличным человеком и при этом добиваться успеха». Константин Эрнст претендовал на роль гуманизатора, смягчителя нравов путинской России, такого «Леонардо при Путине». Была слабая надежда, что грандиозное шоу на открытии Олимпиады способно повлиять даже на Путина (и мы помним его лицо во время этого шоу, он действительно был потрясен). Программа согласовывалась заранее - все равно Эрнст в этот день стал конкурентом Путина, предложив «свой вариант» России. Универсальной, мультикультурной, органично вписанной в мировой и европейский контекст. Не нужно никуда ходить, как бы говорил он, - уже все есть. Бери и пользуйся. Живи.
Сразу после Олимпиады мы увидели ответ Путина - его собственную постановку, где все символические приобретения, все «европейское» было отброшено, сдано в утиль, все иллюзии - которые за 23 года накопились. Причем Путин создавал свое произведение теми же средствами - выдвигал на сцену подвижные конструкции, лепил человечков, менял декорации. Он все сделал так, чтобы подчеркнуть разницу между «Россией» и «Европой». Это был ответ не только Украине, но и Эрнсту. Путин посмеялся над Эрнстом и его контекстами и подсказками. Конечно, он не специально для Эрнста все это сделал, но символично получилось - Путин ведь тоже художник.
Консервативных разворотов в России было много, но особенность нынешнего в том, что человек, который его устроил, ревнует даже к художнику. Позиция Леонардо, смягчителя нравов, теперь упразднена. Не может быть никаких «воспитателей при императоре», дерзость даже претендовать на эту роль. Те, кто мечтает стать «соловьями госзаказа», ошибаются - у них не будет даже тех минимальных прав, какие были у придворных художников прошлого. Теперь власть сама хочет быть художником - а все остальные ей нужны, чтобы подносить кисточки, краски и буковки. Из любого да Винчи теперь делают «давинчи» - от слова «давить». Придворного художника будут троллить, как Илью Глазунова, советуя ему «меч подлиннее», или как театр «Современник». Михалков - умный и прожженный, он первым это, кажется, понял - не тем ли был продиктован хардкор «Утомленные солнцем - 2»? Не специально ли он довел тему до абсурда - чтобы власть не могла «присвоить» его; для нее это было бы слишком радикально.
Власть хочет быть теперь всем - причем одновременно. Быть консерватором здесь, а через границу, у ручья, - радикальным чегеварой. Создавать реальность - с вовлечением миллионов - и тут же ее отменять. Быть и войной, и миром - одновременно. Быть всем.
Поэтому первыми после приостановки условного проекта «Новороссия» притушат именно консерваторов, почвенников-государственников - которые в эти два месяца могли подумать, что они тут власть. Незавидна судьба Проханова и прочих сторонников «русского мира» - человек, который все это затеял и еще что-то затеет, не хочет ни с кем делиться славой, даже в таком тонком аспекте.
Та же история случилась и с Хотиненко, хотя, конечно, в меньших масштабах. У него были свои идеи, он хотел выступить от лица консервативного класса, от лица многочисленных сторонников с охранительным манифестом - и это даже было бы интересно обсуждать при других обстоятельствах. Но сейчас - что с ним спорить, когда дискуссия ведется с помощью молотка; и сериал «Бесы» в этом контексте воспринимается не более чем одним из гвоздей, перебивкой между срочными новостями с Украины. Ведущий Соловьев скажет: вот, мы только что видели с вами, дорогие телезрители, чем заканчиваются все революции (и зрители в студии будут аплодировать), а теперь перейдем к событиям на Украине. И никто наутро не вспомнит о таком сериале и его режиссере - будут другие бесы.
Colta, 23 мая 2014
http://www.colta.ru/articles/media/3311
Примечание: выделение болдом - моё.
Дмитрий БЫКОВ в программе "Особое мнение" - о фильме "Бесы"
С.КОРЗУН: И короткий вопрос от Маратто: «Проникся ли российский народ романтизмом Майдана хоть частично?»
Д.БЫКОВ: Знаете, на этот короткий вопрос нужен такой длинный ответ, что мы будем на него отвечать, наверное, уже после неизбежного перерыва. Или у нас нет перерыва?
С.КОРЗУН: Перерыв у нас есть, но еще до него есть время.
Д.БЫКОВ: А, есть время? Тогда я попробую начать. Значит, романтизмом Майдана российский народ никогда не проникнется, потому что я много раз уже это говорил, не вижу смысла повторяться, Майдан - это не российский жанр по множеству условий климатических, исторических.
Российский жанр революции - это бунт бессмысленный и беспощадный, переворот сверху, что чаще всего случается, или обрушение власти под тяжестью собственного бюрократизма и коррупции, как это было, скажем, в 1917 году. Плюс очень серьезные предпосылки и, конечно, снизу.
Майдан в России никогда не осуществится, никогда не будет популярен. Но то, что Россия прониклась, безусловно... Это не романтизм Майдана - она прониклась самоощущением людей, которые вдруг взяли да и поменяли свою судьбу. Вот это вот получилось. Они поменяли свою власть. Поэтому даже если в России будут очернять революцию и клеветать на революцию, как угодно, думаю, в связи с фильмом Хотиненко (мы сейчас об этом поговорим).
С.КОРЗУН: Поговорим обязательно.
Д.БЫКОВ: Даже если будут в России называть бесами любых людей, пытающихся что-то переменить, даже если в России будут отождествлять реформаторов с революционерами, хотя именно реформаторы делают всё, чтобы не было революции. Ну, в общем, даже если весь этот вал пропаганды вонючий будет продолжать катиться, в России уже поняли, как это хорошо быть хозяевами своей судьбы, быть нацией, к которой приковано внимание мира.
И вот обратите внимание, какая интересная штука. Я сейчас парадоксальную вещь скажу, наверное, не очень приятную. Как только Россия ввязалась вот в эту абсолютно ненужную конфронтацию с Украиной, она, тем не менее, оказалась в центре мирового внимания и поняла, как это приятно. Левиафан получает престижнейший приз в Каннах, а это фильм о России достаточно критический и важный. Количество переводов в России, приглашений ее на мировые книжные форумы - всё это возрастает необычайно. Как всегда во время Холодной войны страна вызывает к себе максимальный интерес.
В России начали догадываться, как хорошо быть страной, в которой что-то происходит. А это куда важнее, чем романтизация Майдана.
<>
С.КОРЗУН: Спасибо за вопросы нашим слушателям. По Украине есть еще вопросы, но нельзя сидеть на одной теме. Как раз тут на тему «Бесов» просят вас высказаться, в частности, Марстрат: «Цель фильма, - просит он назвать, - близость к замыслу автора, ваши личные впечатления, игра актеров?»
Д.БЫКОВ: Понимаете как? Владимир Хотиненко, как правильно совершенно (я люблю ссылаться на мнение умных), правильно сказал о нем Волгин, он выражает дух времени. Когда дух времени хорош, он делает хорошее кино. Когда дух времени стал зловонен, он делает зловонное кино.
Значит, «Бесы» - это пример какого-то совершенно неприличного насилия над текстом. И главное насилие над контекстом, что еще страшнее.
Давайте сразу скажем, роман 1872 года написан задолго до того, как в России началось реальное революционное движение. Он, как бы, оклеветал его заранее. В романе ни разу не встречаются цитаты, даже скрытые из Катехизиса революционера Сергея Нечаева. В фильме Катехизис революционера подробно разбирают и цитируют добрые и вдумчивые исследователи во главе с Сергеем Маковецким.
И вот страшную мысль я выскажу сейчас. У нас есть несколько текстов и много фильмов в русской традиции, которые рассказывают о бесовщине революционеров (есть такой грех). Но у нас нет ни единого текста, который бы рассказывал о бесовщине власти, которая гораздо страшнее бесовщины любых революционеров.
Да, в революционерах бывает определенная бесовщина. Бывают сектанты от революции, бывают тоталитарии от революции, такие как Нечаев, человек явно не совсем психически адекватный. Бывают свои романтики ножа такие как там русские террористы 80-х годов или как там герой романа Андрей Кожухов и так далее.
Но к этому русское революционное движение не сводится. И называть бесами всю российскую интеллигенцию, жаждущую свобод, это, в общем, значит, остаться в результате с очень неважными сторонниками.
А, вот, бесовщина русской государственности, такие ее теоретики как Леонтьев или Победоносцев, ее тотальная ложь, ее дикий невыразимый цинизм, ее чудовищный разврат и умственный и физический, вот это тема для хорошей книги.
Почему эта книга до сих пор не написана? Да, наверное, потому, что в представители власти, которые могли бы об этом рассказать, талантливым людям ходу нет.
У нас было за всё время три (прописью) попытки рассказать о бесовщине государственности. Одна - это книга Юрия Давыдова «Глухая пора листопада» о том, как власть растит провокаторов, внедряя их в революционные движения. Прекрасная книга.
Вторая - это роман Александра Терехова «Немцы». Человек имел опыт пребывания во власти. Книга испорчена беспрерывными самооправданиями, совершенно явный фельетон. То есть роман, на мой взгляд, неудачный.
А третья такая попытка - это роман «Околоноля». Но там автор в своем цинизме доходит до того, что для него уже всё относительно. Поэтому моральный приговор этому не может быть произнесен. Ну, потом он просто плохо пишет. Поэтому проблема в результате в одном: бесы-то у нас есть, но великий перекос выправит тот, кто снимет фильм или напишет книгу «Ангелы» о наших представителях власти.
Это потрясающий набор, на самом деле. Возьмите Леонтьевские (я имею в виду Константина, конечно) или возьмите Победоносцевские московские сборники. Возьмите идеологию исключительности, идеологию особого пути. Возьмите двойную мораль людей, которые обучают детей на Западе и прессуют их на Востоке, отлавливают их на Востоке, да? Возьмите всю эту чудовищную демагогию, которая говорит о том, что на миру для русского и смерть красна, русскому не нужна свобода, а нужен великий проект, русскому не нужно благосостояние, а нужна помощь братьев. То есть возьмите демагогию, практику и напишите про это. Это будет бесовщина хуже нечаевской.
А фильм Хотиненко - ну, что говорить? Конечно, это фильм очень, как бы сказать, очень непорядочный по отношению к Достоевскому. Потому что не стоило Достоевскому так мучиться, выписывая славнейший и сложнейший, и труднейший образ Ставрогина, образ этого Ивана Царевича, всеобщего соблазнителя, между прочим, образ очень неоднозначный, имеющий в основе, вероятно, Слащева, одного из его ранних товарищей, в которого он просто влюблен был искренне, да?
Не стоило ему так мучиться для того, чтобы сегодня Владимир Хотиненко с таким опережением попытался услужить текущему моменту. Я уже не говорю о том, что блистательный актер Шагин, на которого я возлагал самые серьезные надежды, очень хорошо, почти гениально играет Верховенского. Но какое же отношение этот Верховенский, помилуйте, имеет к русской революции? Он просто создает образ очень плохого человека. А Достоевский писал Бухгалтера мятежа, он писал человека, для которого организация мятежа есть такое кровное дело, предугадал Ленина, по сути дела. Ну, ребят, ну, давайте ж мы не будем нашу классику, которой у нас и так не много, с такой ужасной силой низводить до нужд текущего момента.
С.КОРЗУН: Обожаю Быкова. Нажмешь правильную кнопочку - и вот тебе готовая рецензия, бери начало, бери конец.
Д.БЫКОВ: Спасибо. Я знаю, что Володя очень обидится. Не обижайтесь, Володя, вы сделали плохую и, главное, непорядочную картину. У вас есть шанс искупить ее новыми прекрасными.
"Эхо Москвы", 26.05.2014
http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/1326764-echo/#element-text
Слава ТАРОЩИНА: Достоевскому - от благодарных бесов
Трагедия русского духа вчера и сегодня
«Бесы» Достоевского метались по экрану, безуспешно сражаясь с разнокалиберными современными бесами. Оставалась неразрешенной лишь одна интрига: дойдет ли канал «Россия» с сериалом Хотиненко до последней степени упрощения, открыто сравнивая нечаевщину с украинщиной, или не дойдет? Выяснилось: дойдет, даже добежит. Перемешает сериал с Киселевым и Соловьевым. Заправит срочными новостями. Подаст на десерт самого режиссера в качестве пророка, предчувствующего Майдан.
Хотиненко скромно потупился и посетовал на неразумное поведение братьев-славян. Печаль режиссера скрашивала лишь мысль о президенте России. К украинским мятежникам, полагает он, нужно относиться так, как Путин, то есть со спокойствием и терпением. Чуть раньше о сокровенном высказался актер Антон Шагин. По мнению данного «беса» (он играет роль Петра Верховенского), никто никогда не присоединял чужие земли без крови, и только Владимир Владимирович сделал это без единого выстрела. Президентский минимум бесоведы выучили отменно. С Достоевским дела обстоят хуже. Авторы подошли к нему с «коротенькими мыслями», как сказал бы Федор Михайлович. Задумали аллюзии на темы Болотной, но опоздали. Зато подвернулась Украина, вышло актуальненько, есть о чем поговорить воскресным вечером с Соловьевым.
Хотиненко - отважный человек. Сначала выпустил сериал «Достоевский», который даже Евгений Миронов не смог спасти. Вместо жизнеописания получился «скверный анекдот». Теперь неугомонный режиссер замахнулся на «Бесов», решив кое-что подправить в романе. Одно из художественных открытий Достоевского - Хроникер. Он сшивает лоскутное одеяло многофигурного повествования; предельно уплотняет пространство и время; напоминает тех «русских мальчиков», которые так дороги писателю. Хотиненко заменяет Хроникера следователем Горемыкиным, которого нет в романе. Образ Горемыкина режиссер-сценарист сочиняет исключительно из обрывков раскавыченных чужих цитат. Диапазон заимствований широк - от Нечаева до Бисмарка. Эту звенящую пустоту наполнить смыслом не в состоянии даже мощный Сергей Маковецкий. Фильм начинается с конца романа, то есть с убийства Шатова. Космос Достоевского упраздняется хаосом Хотиненко. Трагедия русского духа оборачивается суетливой полицейской сагой.
Режиссер-сценарист обращается с текстом первоисточника со смелостью патологоанатома. Он выбрасывает линию писателя Кармазинова и восстанавливает главу «У Тихона», которую сам Достоевский решил не публиковать. Слишком страшен рассказ Ставрогина о том, как он соблазнил соседскую девочку Матрешу. Достоевский не хотел добивать своего героя, а Хотиненко добил. И даже показал все, до мельчайших подробностей, включая самоубийство Матреши. В романе Ставрогин - личность объемная, противоречивая, мистическая. В сериале он, как и Петр Верховенский, всего лишь мелкий бес (оттого такими мелкими кажутся исполнители главных ролей: уже упомянутый Шагин и Максим Матвеев). Разумеется, в творчестве дозволено все, когда это творчество, а не упражнение на тему сиюминутных аллюзий. Аллюзии - грезы имитаторов, что блистательно подтвердил Хотиненко.
Все герои романа (кроме Хроникера) - бесы. Гениальный писатель, будучи государственником, понимал: насилие революционное рождено насилием государственным. Негениальный режиссер в ранге государственника понимает другое: главные враги отечества - оппозиционеры-интеллигенты-болотники.
Остальное не важно. Нынче модно делать вид, что контекста нет, он утонул. Режиссер будто бы забывает то, что обязан помнить, взявшись за глыбу «Бесов». Россия уже более двух веков стоит на системе полицейских провокаций. Так что все мы вышли не столько из «Шинели», сколько из «Бесов».
Особенно рьяно из них вышел телевизионный авангард. Он, авангард, должен лично поклониться Достоевскому за мастер-класс. В романе дана подробнейшая инструкция по манипулированию общественным сознанием. Ничего не изменилось. Что те, из романа, что эти, из жизни, живут по принципу Нечаева - цель оправдывает средства. Достаточно даже одного вечера, когда по ящику шли одновременно «Бесы» и выборы в Украине, чтобы понять востребованность старой, как провокация, истины.
Вот Ирада Зейналова, вооружившись хищной улыбкой, сообщает свежие новости: Ярош, глава «Правого сектора», получает 37%. Тут же ведущая добавляет, что лидирует все-таки Порошенко, но главное уже вброшено в возбужденные умы: фашизм у ворот. Верховенский остался бы доволен.
Вот по всем каналам корреспондентов Lifenews, спасенных героическим Рамзаном Кадыровым из вражьего плена, чествуют, как Гагарина. Об убитом в то же время Андрее Миронове в боях под Славянском - сухое упоминание. Корреспонденты - наши (по терминологии опять же Достоевского), Миронов - не наш. Не можем быть теперь «нашим» правозащитник, член «Мемориала», бывший политзаключенный, освобожденный горбачевской перестройкой.
А вот и Киселев собственной персоной - лично вместе со своими «Вестями недели» перемежает «Бесов». В очередной выход на подиум он сообщает: Хотиненко создал шедевр. Дальше все, как мы любим: пыжится, ручками размахивает, голосом вколачивает в паству нечто краеугольное про тщетность любых революций. Вдруг слышу: «Главный герой «Бесов» - Ставрогин. Его прототип - террорист Нечаев». К чему бы это? Ведь все знают: Нечаев - Верховенский, на что и сам Достоевский указывал. Да ни к чему. Фильм, который обозвал «шедевром», не смотрел. Роман читал давно, в пору либеральной молодости. Весь интеллект ушел в пропаганду, где важна не точность, а правильные эмоции.
В связи с разгулом массовой бесовщины в кино и жизни есть смысл припомнить еще одно пророчество. Когда наркома просвещения Луначарского спросили, какую надпись следует сделать на памятнике писателю, он ответил: «Достоевскому - от благодарных бесов». Это апокриф, но очень выразительный. Жаль, что апокриф. Такая надпись наверняка понравилась бы Федору Михайловичу.
Слава ТАРОЩИНА - телекритик
"Новая газета" № 57 от 28 мая 2014
http://www.novayagazeta.ru/columns/63769.html
Дмитрий БЫКОВ: Ангелы
Великий роман в мелкой оптике времени
Писать о художественных достоинствах сериала Владимира Хотиненко «Бесы» (см. материал Славы Тарощиной) я здесь не собираюсь - куда интересней проблема авторской избирательности, акцентирование одних эпизодов и отсеивание других. В сериале есть Шигалев, но практически нет шигалевщины, заветной тетрадки, из которой как раз понятно, с чем были связаны главные опасения Достоевского относительно русской революции. Есть визит Ставрогина к Тихону (знаменитая глава, выпущенная Катковым при первой публикации), но почти нет исповеди Ставрогина. Есть Тихон - но нет юродивого Семена Яковлевича и приставленного к нему монаха, а ведь это еще один лик церкви, по Достоевскому, и лик отнюдь не благостный. Я понимаю, что всего не вместишь, но показателен сам выбор вмещенного. Персонаж есть - но суть его выхолащивается либо подменяется, как в случае Верховенского-младшего: вместо расчетливого, отлично владеющего собой провокатора, непрерывно меняющего маски, - перед нами талантливо сыгранный безумец, упивающийся собственной мерзостью (вот уж чего в Верховенском нет - так это сознания своего падения: он перед собой безупречно прав, и это самое страшное, - Шагин же играет декадента, сладострастника).
Но и это, собственно, не занимает меня по-настоящему: одному рисуется один Ставрогин, другому другой - на то он и Ставрогин, чтобы каждый вчитывал туда собственное содержание. Иное дело фон Лембке, чья линия намечена пунктиром, - а ведь и он один из бесов, и напрасно было бы распространять это авторское определение только на кружок антропологически ущербных революционеров; в романе, собственно говоря, не-бесов нет, один Тихон предстает счастливым исключением, да и тот со странностями. «Бесов» слишком долго объявляли клеветой на русское революционное движение, но прочим областям русской жизни там достается ничуть не меньше; Верховенский - провокатор, но ведь и губернатор ничем не лучше. Ставрогин же - вообще ни с какого боку не революционер, хотя он-то и есть князь бесов.
Отдельного разговора заслуживает крайне сомнительная попытка сделать следователя Горемыкина носителем конечной истины, расстановщиком моральных акцентов (как уже написал Андрей Архангельский - заменить Великого инквизитора Великим следователем, что, может, и в духе времени, но отнюдь не в духе романа). «Катехизис революционера» у Достоевского не цитируется и не упоминается вовсе, несмотря на все аналогии между «делом Шатова» и нечаевским «делом Иванова»; да и вообще - будь роман Достоевского только антинигилистическим памфлетом, его место в русской литературе было бы где-то рядом с «Взбаламученным морем». Такое «Взбаламученное море» в результате и снято, и тут, по-моему, надо выправить один существенный перекос в истории русской словесности.
У нас множество романов и поэм о страдающем народе и о героической революционной молодежи; несколько меньше, но тоже много сочинений о революционной бесовщине и безнравственности всякого радикализма. Но чего у нас совершенно нет - так это текстов о бесовщине русской власти, а ведь это ничуть не менее увлекательная тема. Да, мы знаем, что дело прочно, когда под ним струится кровь, - но ежели смотреть на политику российских властей, они, кажется, лили крови побольше, как до октябрьского переворота, так и после. Ведь это ужасно, в самом деле, что после самой кровавой революции тут отстраивается ровно та же схема власти, та же пирамида, в которой у народа нет ни голоса, ни прав.
О том, как в реальности устроено взаимодействие народа и власти в России, мы по-прежнему не знаем почти ничего - точнее, знаем-то все, иначе элементарно не выжили бы, но вслух ничего не говорим. Невозможно уже слушать, что главная наша проблема - коррупция: без коррупции, может, тут и вовсе было бы не выжить, ибо это всего лишь форма откупа народа от государства, право тихо заниматься своим делом без назойливого руководства людей, не компетентных решительно ни в чем. Чиновников тоже ругают, забывая (или отлично помня) о том, что чиновники для этого и существуют: им предоставляют творить что угодно, воровать, своевольничать, запрещать - но лишь для того, чтобы они во всем были виноваты и сбрасывались, как балласт, при первых же неприятностях. Делегирование всех прав и политических полномочий исключительно властям помогает народу всегда оставаться ни в чем не виноватым и ни за что не отвечать.
Политический пропагандист в России не обязан быть убедительным или хотя бы с виду правдивым - он должен быть достаточно лживым и противным, чтобы смотреть на него было интересно и приятно, ощущая вдобавок свою сладкую непричастность к этому падению (примерно как любоваться бурей из безопасного места). Все эти нехитрые особенности русской власти, в которой гигантская бюрократическая пирамида существует лишь для того, чтобы гасить инициативы сверху и заглушать претензии снизу, до сих пор никем не осмыслены и, главное, не описаны в русской литературе: там во власти сплошь дураки да сатрапы. А там не сатрапы и не дураки, и не благородные следователи с победоносцевскими очкастыми смиренномудрыми лицами, а самые что ни на есть заурядные люди в опасных, растлевающих нишах; в качестве дачных соседей все они наверняка были бы приятнейшими ребятами, просто с повышенной готовностью по первому требованию проявить худшие черты характера. Бесовщина русской власти у нас не описана никем именно потому, что люди, способные к такого рода описаниям, до власти обычно не добираются.
Изложив эту версию на «Эхе…» - именно в связи с сериалом Хотиненко, - я получил несколько возражений: а Салтыков-Щедрин? Но в том-то и суть, что Щедрин никогда не был допущен к настоящей власти: его потолок - вице-губернаторство в Твери и Рязани в самые либеральные времена, в первой половине шестидесятых; дальше его должности мельчали до тех пор, пока он в шестьдесят восьмом вовсе не ушел со службы. «Губернские очерки» - где, кстати, впервые в русской литературе появляется персонаж по имени Порфирий Петрович, семь лет спустя случайно или намеренно присвоенный Достоевским, - рассказывают о подхалимаже и воровстве, бюрократии либо карьеризме, но, так сказать, метафизики русской власти там нет вовсе; есть, конечно, ее бесовщина, - то есть поразительно здравые мысли о том, как под действием этой административной системы из обычных людей получаются монстры, - но это скорее случайные озарения, нежели сознательная художественная задача.
Может быть, такое преобладание разоблачительных романов о либералах и революционерах (эти группы друг другу враждебны, но в нынешней российской пропаганде они слились) над разоблачительными романами о высших эшелонах власти можно объяснить тем, что судов над революционерами у нас было сколько угодно, а судов над властью не было никогда, и даже единственный казненный русский царь был расстрелян без суда. Нечаевский процесс, процесс Веры Фигнер, дело о 1 марта - материалы изданы, читай не хочу; но метафизика и практика русской власти по-прежнему темны. Благодаря «Бесам» мы знаем, как действуют на слабую, особенно на молодую психику сектантское сознание, конспирация и радикализм; но у нас нет ни единой книги о том, как абсолютная власть развращает даже самых приличных людей, попавших в ее орбиту случайно. Мы отлично себе представляем последствия революций - но последствия долгого гниения, безвыходной стагнации, несменяемости властного клана тоже как будто знаем не понаслышке. Почему же «Бесы» на первую тему написаны, а вторых «Бесов» - об идеологии К. Победоносцева, об иезуитском ригоризме М. Суслова, о бесконечном цинизме «нашистов» и их духовных отцов - нам ждать и не дождаться?
На фоне победившей украинской революции мы можем сколько угодно распространяться о вредоносности всяких революций - но ведь они случаются не на ровном месте; почему же мы бесконечно разоблачаем Верховенских и Ярошей, которые, конечно, стоят друг друга, - но ни слова не говорим о системе, которая как раз и востребовала Верховенского, создала для него нишу, взрастила его с истинно родительской заботой? «Право на бесчестье, - да это все к нам прибегут, ни одного там не останется! А слушайте, Верховенский, вы не из высшей полиции, а?» - спрашивает Ставрогин Верховенского, и спрашивает не просто так, но этой реплики у Хотиненко, конечно, нет. У него представитель «высшей полиции» как раз олицетворяет честь.
"Новая газета" № 57 от 28 мая 2014
http://www.novayagazeta.ru/arts/63783.html
ДОПОЛНИТЕЛЬНО:
"У нас реальность переплетается с романом"
Беседа с режиссером Владимиром Хотиненко накануне премьеры телесериала «Бесы»
http://kommersant.ru/doc/2468880