Максим ТРУДОЛЮБОВ - Я и моя страна: Как пройти наверх (май 2012)
Практически все - одежду, ремни, пуговицы, булавки, масло, рыбу, соль, перец, топливо - производили и продавали монополии. Их было больше 700, и это был отличный источник пополнения казны. Но 700 приближенных, плативших королю за свои привилегии, перекрывали доступ к богатству для тысяч желающих.
Желающих представлял парламент, где заседали люди, мечтавшие зарабатывать на производстве и торговле. Им не нравились монополии. Не нравилось и свободное отношение короля к праву собственности, не нравились и произвольные повышения налогов. Мирно договориться не удалось: вслед за спорами последовали гражданские войны и революция. В конце концов право короля даровать монополии было отменено, парламент получил контроль над налоговым режимом и казной.
Мы говорим о революционном XVII веке в Англии. К середине следующего столетия станки, паровые машины, фабрики, дорожная сеть и другие инновации позволили Англии стать экономической сверхдержавой. До революции ни у каких инноваций не было шанса воплотиться - они никому не были нужны, король не давал на них патента, а монополист мог уничтожить умного конкурента в два счета. Экономического роста не было, а теперь он начался. Все большему числу людей хотелось получить свою долю нового богатства, они требовали права голоса и в конце концов его получили.
Во Франции слом барьеров, мешавших развитию, оказался более болезненным. В других частях света, например, в Юго-Восточной Азии, барьер преодолен усилиями государств, но процесс этот во многих случаях, особенно в Китае, только начат.
Важно то, что само наличие барьеров, выставляемых элитой на пути наверх, - это норма, а не исключение. Когда-то так было во всем мире. Политическая система, установившаяся в России, - тоже норма. Те же приближенные монополисты, покупающие право на доступ к прибыли, та же слабая защищенность права собственности.
Общее для всех стран, где «путь наверх» закрыт, - созданные элитой институты господства. По форме эти инструменты могут быть социалистическими, как в Белоруссии, колониальными, как в Габоне, или капиталистическими, как в Египте. Это значит, что не одна только идеология - и даже вообще не идеология - определяет истинную природу режима. Определяет его степень закрытости доступа «наверх» или, по определению Дарона Асемоглу и Джеймса Робинсона, уровень экстрактивности институтов. По сути, это вопрос того, насколько сильно игровое поле «наклонено» в сторону элиты.
Выправление этого наклона и есть ключевая задача создания современного, инклюзивного общества. И есть подозрение, что экономический рост сам по себе эту задачу решить не может. Сторонники теории модернизации уверены, что может. То есть они уверены, что защищенные права собственности, качественный, некоррумпированный бюрократический аппарат и инновационный бизнес вырастут сами собой, как побочный продукт процесса экономического роста.
Это неконфликтная и политически корректная теория, поэтому у нее много сторонников среди международных консультантов и политиков. У нас ее, очевидно, поддерживает Дмитрий Медведев. Действительно, если из сегодняшнего дня смотреть на мир, то видно, что чем богаче страна, тем большему числу людей там открыт доступ к участию в экономике и политике. Но это не значит, что они богатели и попутно получили защищенное право собственности. Процесс был скорее обратным.
Ловушка в том, что рост может вести в никуда. Хороший пример - Аргентина. В конце XIX - начале ХХ века она была одной из богатейших стран мира, но не благодаря производительности, а благодаря мировому спросу на ее ресурсы. Население Аргентины было самым образованным в Латинской Америке, но рост был очень хрупким, а демократия и плюрализм утвердились плохо. Даже демократически избранные лидеры не раз действовали как диктаторы.
Ловушка и в том, что в странах с крепкими экстрактивными (добывающими) институтами рост только укрепляет власть правящей группы. Пока экономика растет, граждане заняты и не беспокоят власти вопросами. И власти тоже заняты: они проводят подконтрольные выборы и поддерживают стабильность. Решения принимают такие, которые «хороши для политики», т. е. для удержания власти. Хотя они могут быть откровенно плохими для экономики. «Добывающий» рост, такой, как 100 лет назад в Аргентине или сейчас в России, ни на шаг не приближает к смене институтов. А без такой смены, сам по себе доступ наверх не откроется.
Он может открыться через конфликт - как в Англии когда-то - или через осознанную договоренность, как в Испании после Франко. Но сами собой такие вещи обычно не случаются.
"Ведомости" 13.05.2011, 85 (2851)
http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/2011/05/13/260119
Примечание: выделение болдом - моё.
Желающих представлял парламент, где заседали люди, мечтавшие зарабатывать на производстве и торговле. Им не нравились монополии. Не нравилось и свободное отношение короля к праву собственности, не нравились и произвольные повышения налогов. Мирно договориться не удалось: вслед за спорами последовали гражданские войны и революция. В конце концов право короля даровать монополии было отменено, парламент получил контроль над налоговым режимом и казной.
Мы говорим о революционном XVII веке в Англии. К середине следующего столетия станки, паровые машины, фабрики, дорожная сеть и другие инновации позволили Англии стать экономической сверхдержавой. До революции ни у каких инноваций не было шанса воплотиться - они никому не были нужны, король не давал на них патента, а монополист мог уничтожить умного конкурента в два счета. Экономического роста не было, а теперь он начался. Все большему числу людей хотелось получить свою долю нового богатства, они требовали права голоса и в конце концов его получили.
Во Франции слом барьеров, мешавших развитию, оказался более болезненным. В других частях света, например, в Юго-Восточной Азии, барьер преодолен усилиями государств, но процесс этот во многих случаях, особенно в Китае, только начат.
Важно то, что само наличие барьеров, выставляемых элитой на пути наверх, - это норма, а не исключение. Когда-то так было во всем мире. Политическая система, установившаяся в России, - тоже норма. Те же приближенные монополисты, покупающие право на доступ к прибыли, та же слабая защищенность права собственности.
Общее для всех стран, где «путь наверх» закрыт, - созданные элитой институты господства. По форме эти инструменты могут быть социалистическими, как в Белоруссии, колониальными, как в Габоне, или капиталистическими, как в Египте. Это значит, что не одна только идеология - и даже вообще не идеология - определяет истинную природу режима. Определяет его степень закрытости доступа «наверх» или, по определению Дарона Асемоглу и Джеймса Робинсона, уровень экстрактивности институтов. По сути, это вопрос того, насколько сильно игровое поле «наклонено» в сторону элиты.
Выправление этого наклона и есть ключевая задача создания современного, инклюзивного общества. И есть подозрение, что экономический рост сам по себе эту задачу решить не может. Сторонники теории модернизации уверены, что может. То есть они уверены, что защищенные права собственности, качественный, некоррумпированный бюрократический аппарат и инновационный бизнес вырастут сами собой, как побочный продукт процесса экономического роста.
Это неконфликтная и политически корректная теория, поэтому у нее много сторонников среди международных консультантов и политиков. У нас ее, очевидно, поддерживает Дмитрий Медведев. Действительно, если из сегодняшнего дня смотреть на мир, то видно, что чем богаче страна, тем большему числу людей там открыт доступ к участию в экономике и политике. Но это не значит, что они богатели и попутно получили защищенное право собственности. Процесс был скорее обратным.
Ловушка в том, что рост может вести в никуда. Хороший пример - Аргентина. В конце XIX - начале ХХ века она была одной из богатейших стран мира, но не благодаря производительности, а благодаря мировому спросу на ее ресурсы. Население Аргентины было самым образованным в Латинской Америке, но рост был очень хрупким, а демократия и плюрализм утвердились плохо. Даже демократически избранные лидеры не раз действовали как диктаторы.
Ловушка и в том, что в странах с крепкими экстрактивными (добывающими) институтами рост только укрепляет власть правящей группы. Пока экономика растет, граждане заняты и не беспокоят власти вопросами. И власти тоже заняты: они проводят подконтрольные выборы и поддерживают стабильность. Решения принимают такие, которые «хороши для политики», т. е. для удержания власти. Хотя они могут быть откровенно плохими для экономики. «Добывающий» рост, такой, как 100 лет назад в Аргентине или сейчас в России, ни на шаг не приближает к смене институтов. А без такой смены, сам по себе доступ наверх не откроется.
Он может открыться через конфликт - как в Англии когда-то - или через осознанную договоренность, как в Испании после Франко. Но сами собой такие вещи обычно не случаются.
"Ведомости" 13.05.2011, 85 (2851)
http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/2011/05/13/260119
Примечание: выделение болдом - моё.