Анастасия НАРЫШКИНА: Своя рубашка
Общество - те 2-5%, которые вообще о чем-то думают,- кажется, определилось с представлениями о происходящем в стране. Загниваем и попахиваем. Теперь оно решает, как ему с этим быть. Свалить, поиграть в «нах-нах», смириться или уйти в оппозицию.
Уезжающим-то хорошо: им нужно будет решать конкретные понятные задачи, а остающимся придется искать свое место в тутошнем мороке. Люди мы рефлексирующие, с потугами на самоуважение. Раз так, мы будем не просто искать это место, но и придумывать красивые объяснения, почему мы выбрали именно его. Надо же сохранить лицо перед самими собой и перед детьми, когда они спросят «почему ж вы ничего не делали?»
Собственно, это «почему» проходит красной нитью через всю русскую историю, а где-то в 30-х годах прошлого века оно завязывает эту нить большим узлом, который до сих пор не развязан и не разрублен. Не хотим мы об этом думать.
Есть одна книга, которая ровно про это, рекомендую. В романе грузинского писателя Чабуа Амирэджиби «Дата Туташхиа» главный герой, что называется, мечется. Поначалу он влезает в любую ситуацию, где кто-нибудь обижен, где страдают несправедливо, где пахнет жестокостью, тиранством, глумлением над слабыми. Влезает и врубается по полной программе, вплоть до применения холодного и огнестрельного оружия. При таком подходе герой очень быстро оказывается вне закона со всеми вытекающими.
Это и усложняет, и облегчает дело. С одной стороны, у него появляется масса свободного времени. С другой стороны, раз ты абраг, защитник угнетаемых, то вынь да положь: общественность ждет от тебя именно этого. Она ждет, что именно ты, а не она, общественность, подставишь себя под удар, ведь это твой образ жизни. Твоя, так сказать, планида. При этом общественность оставляет за собой право не только критиковать тебя, но и немножко предавать, немножко продавать. Извини, Дата, мы обычные люди, это ты у нас такой… ненормальный.
При этом кто-то аплодирует в сторонке, кто-то помогает с риском для собственного благополучия (укрывательство абрага - дело подсудное), а кое-кто критикует. Дескать, не мешай, Дата, у нас свое, у тебя свое. Не видишь, добычу делим?
Дата Туташхиа пробует и так и эдак, совершенствуется в стрельбе и верховой езде, регулярно получает по шее, приходит то к одному выводу, то к другому. Что в таких-то случаях надо вмешиваться, а в таких-то не надо. В один прекрасный день вроде бы решает, что не дело благородного человека заниматься делами людей неблагородных, но хватает его ненадолго. Потому что сидеть сложа руки благородному человеку тоже не пристало.
И когда он так мечется, мы мечемся вместе с ним, решая для себя, кто достоин, а кто нет, какова цена нашего вмешательства для тех, кого мы защищаем, и для нас лично. Что лучше? Застрелить мерзавца, предателя, оставив сиротами пятерых его детей? Или стиснуть зубы и пройти мимо, оставив папашу малюткам, но знать, что папаша продолжит свое иудино дело? Или - ну его к бесам, своя рубашка ближе к телу?
Тут перед нами встают вопросы смысла нашей деятельности, а также вопрос личной безопасности. Дата Туташхиа, в отличие от остальных, о ней не думает, такова его природа. Но мы, читатели, думаем, ассоциируем ли мы себя с Датой или с прочими действующими лицами. И да, мы прикидываем не только что нам за это будет, но и кто мы будем после того, как ввяжемся. Или не ввяжемся.
Вопрос, а не обстебать ли действительность и не ограничиться ли этим, перед абрагом не возникает. Как и перед автором, Чабуа Амирэджиби: папа у него сидел, мама сидела, сам сидел, бежал отовсюду, ловили - сажали, добавляя срок. Все серьезно.
Крестьяне, разбойники, пастухи, заключенные, монахини и прочие персонажи, похоже, тоже не были склонны стебаться. Разве что после, но не вместо.
Другое дело, что все эти люди, при всей разнице интересов и характеров, имели нечто общее. Можно говорить о том, что они ощущали себя нацией, или, сузим тему, родней, или неким сообществом; я имею в виду, что они были друг другу не чужие. Дата Туташхиа - тот и вовсе не причисляет себя ни к какой группе, а скорее ко всему роду человеческому, оттого ему до всего есть дело. Но это самая высокая планка, недаром он и человек, и бог. Чувствуя это, меряют себя по нему разбойники и крестьяне, заключенные и рабы, монахини и блудницы. При таком раскладе, конечно, можно было и дело делать, а не только шутки шутить.
В конце герой гибнет, как это часто бывает с приличными людьми. Тем, кто любит счастливый конец, лучше не читать.
"Московские новости" № 105, 26 августа 2011
http://mn.ru/newspaper_opinions/20110826/304357745.html
Уезжающим-то хорошо: им нужно будет решать конкретные понятные задачи, а остающимся придется искать свое место в тутошнем мороке. Люди мы рефлексирующие, с потугами на самоуважение. Раз так, мы будем не просто искать это место, но и придумывать красивые объяснения, почему мы выбрали именно его. Надо же сохранить лицо перед самими собой и перед детьми, когда они спросят «почему ж вы ничего не делали?»
Собственно, это «почему» проходит красной нитью через всю русскую историю, а где-то в 30-х годах прошлого века оно завязывает эту нить большим узлом, который до сих пор не развязан и не разрублен. Не хотим мы об этом думать.
Есть одна книга, которая ровно про это, рекомендую. В романе грузинского писателя Чабуа Амирэджиби «Дата Туташхиа» главный герой, что называется, мечется. Поначалу он влезает в любую ситуацию, где кто-нибудь обижен, где страдают несправедливо, где пахнет жестокостью, тиранством, глумлением над слабыми. Влезает и врубается по полной программе, вплоть до применения холодного и огнестрельного оружия. При таком подходе герой очень быстро оказывается вне закона со всеми вытекающими.
Это и усложняет, и облегчает дело. С одной стороны, у него появляется масса свободного времени. С другой стороны, раз ты абраг, защитник угнетаемых, то вынь да положь: общественность ждет от тебя именно этого. Она ждет, что именно ты, а не она, общественность, подставишь себя под удар, ведь это твой образ жизни. Твоя, так сказать, планида. При этом общественность оставляет за собой право не только критиковать тебя, но и немножко предавать, немножко продавать. Извини, Дата, мы обычные люди, это ты у нас такой… ненормальный.
При этом кто-то аплодирует в сторонке, кто-то помогает с риском для собственного благополучия (укрывательство абрага - дело подсудное), а кое-кто критикует. Дескать, не мешай, Дата, у нас свое, у тебя свое. Не видишь, добычу делим?
Дата Туташхиа пробует и так и эдак, совершенствуется в стрельбе и верховой езде, регулярно получает по шее, приходит то к одному выводу, то к другому. Что в таких-то случаях надо вмешиваться, а в таких-то не надо. В один прекрасный день вроде бы решает, что не дело благородного человека заниматься делами людей неблагородных, но хватает его ненадолго. Потому что сидеть сложа руки благородному человеку тоже не пристало.
И когда он так мечется, мы мечемся вместе с ним, решая для себя, кто достоин, а кто нет, какова цена нашего вмешательства для тех, кого мы защищаем, и для нас лично. Что лучше? Застрелить мерзавца, предателя, оставив сиротами пятерых его детей? Или стиснуть зубы и пройти мимо, оставив папашу малюткам, но знать, что папаша продолжит свое иудино дело? Или - ну его к бесам, своя рубашка ближе к телу?
Тут перед нами встают вопросы смысла нашей деятельности, а также вопрос личной безопасности. Дата Туташхиа, в отличие от остальных, о ней не думает, такова его природа. Но мы, читатели, думаем, ассоциируем ли мы себя с Датой или с прочими действующими лицами. И да, мы прикидываем не только что нам за это будет, но и кто мы будем после того, как ввяжемся. Или не ввяжемся.
Вопрос, а не обстебать ли действительность и не ограничиться ли этим, перед абрагом не возникает. Как и перед автором, Чабуа Амирэджиби: папа у него сидел, мама сидела, сам сидел, бежал отовсюду, ловили - сажали, добавляя срок. Все серьезно.
Крестьяне, разбойники, пастухи, заключенные, монахини и прочие персонажи, похоже, тоже не были склонны стебаться. Разве что после, но не вместо.
Другое дело, что все эти люди, при всей разнице интересов и характеров, имели нечто общее. Можно говорить о том, что они ощущали себя нацией, или, сузим тему, родней, или неким сообществом; я имею в виду, что они были друг другу не чужие. Дата Туташхиа - тот и вовсе не причисляет себя ни к какой группе, а скорее ко всему роду человеческому, оттого ему до всего есть дело. Но это самая высокая планка, недаром он и человек, и бог. Чувствуя это, меряют себя по нему разбойники и крестьяне, заключенные и рабы, монахини и блудницы. При таком раскладе, конечно, можно было и дело делать, а не только шутки шутить.
В конце герой гибнет, как это часто бывает с приличными людьми. Тем, кто любит счастливый конец, лучше не читать.
"Московские новости" № 105, 26 августа 2011
http://mn.ru/newspaper_opinions/20110826/304357745.html