Слава ТАРОЩИНА, телекритик: Браво, Люся!
Такого на российском ТВ ещё не было. Основные каналы не только перевёрстывали программную сетку в течение нескольких дней, но и выходили с новостными спецвыпусками, посвящёнными смерти Людмилы Гурченко. Её уже нет с нами больше недели, а люди продолжают на экране вспоминать, говорить, скорбеть о ней. И всё прокручиваются кадры похорон - с несметным толпами на холодном моросящем дожде, с заплаканными лицами, с криками «Браво, Люся!», с траурной процессией по Садовому кольцу, с гудками проезжающих мимо машин… Так прощаются не с великой актрисой, но с частицей своей души.
Глядя на этот рвущий сердце ритуал, пыталась вспомнить, когда же зародилась в России традиция публичных похорон? Кажется, что с критика Добролюбова. Уточнила - нет, раньше на год. 4 августа 1860-го умер артист императорских театров Александр Мартынов. Смерть любимца демократической молодежи оплакивалась как национальная потеря. Тысячи людей собрались на Невском; похороны стремительно перерастали в демонстрацию. Потом было долгое прощание с Некрасовым, Достоевским, Тургеневым, Салтыковым-Щедриным.
Апогеем жанра стала смерть Льва Толстого в 1910-м. Она уже ближе, если позволено так выразиться, к современным форматам. Разрыв с церковью и семьей, уход из Ясной Поляны, космический талант писателя, оригинальность философских взглядов - все это тотчас становилось достоянием газет. Даже о ходе смертельной болезни люди узнавали не от жены, а из телеграфных сводок. Затем грянул век, столь щедро окропленный кровью, что смерть даже кумиров оборачивалась грустной обыденностью. И только в девяностых Россия вспомнила о замечательной традиции. Примечательно, что уход из жизни поистине исторических персонажей - от Сахарова до Солженицына - собирал гораздо меньше народа, чем культовые актеры - Абдулов, Янковский, Тихонов. За истекший век произошла значительная ротация в составе властителей дум: писателей потеснили артисты. Ритуал очистился от идеологии, в нем осталась только любовь.
Но даже на таком серьезном фоне глубина публичной скорби по Людмиле Марковне поражает искренностью и масштабом. Телевидению удалось невозможное - ни одного фальшивого слова, ни одного пошлого кадра. Конечно, все это впереди. Тьмы драмоделов от документалки в стиле «Ты не поверишь!» уже рыщут по городам и весям, собирают информацию о мужьях, любовниках, детях, пластических операциях, несносном характере. Все это будет, но потом. А пока камертон прощания - фильм Леонида Парфенова «Люся», снятый к 70-летию героини.
Форма не нова: журналист беседует со звездой в рамках традиционной монтажной ленты, где разговор освещается вспышками памяти, материализованными в старых кадрах и фотографиях. Но такой легкой, как дыхание младенца, композицией, бережной отточенностью деталей, филигранностью картинки, продуманностью комментария ТВ нас прежде не баловало. Вот уж, казалось бы, кто не бином Ньютона, так это Гурченко, почти что близкая родственница нескольким поколениям зрителей. Однако только Парфенов задумался над сутью феномена по имени Люся, основанного на сочетании несочетаемого. Оказывается, сплав водевильного чуда в перьях, блестках, шляпках эпохи губернского модерна с глубоким трагическим талантом родом из послевоенного харьковского детства. Тут и жалостливые песни под папин баян на рынках, и веселый рай парка культуры и отдыха, и трофейное кино, и его божественные дивы с губами вампирш, и фикусы с купидонами в городском ресторане, и ошеломляющая сила любви к главному мужчине ее жизни - отцу.
Жизнь не баловала Людмила Марковну. После феерического успеха «Карнавальной ночи» - 15 лет молчания. В 40 лет она начинает писать творческую биографию с чистого листа. Любимая женщина механика Гаврилова знает, что такое вечное ожидание. Все это есть в парфеновском фильме, есть и вопросы об осиной талии, о бывшем муже Кобзоне, о сохранившейся страсти к оборочкам, но бытовое, сиюминутное лишь оттеняет ту высокую звенящую ноту, которая и стала доминантой прощания.
Сразу после Парфенова показали «Вокзал для двоих». И я будто впервые увидела диапазон Людмилы Марковны. В финале она приезжает в лагерь к своему любимому и кормит его обедом. За одну-две минуты, между борщом и котлетой, актриса уместила всю гамму чувств, которую испытывает любящая женщина, - от восторга до отчаяния.
Гурченко - это лучшее, что случилось с нами за последние 50 лет.
Газета.Ру, 05/04/2011
http://www.gazeta.ru/column/taroschina/3575689.shtml
Глядя на этот рвущий сердце ритуал, пыталась вспомнить, когда же зародилась в России традиция публичных похорон? Кажется, что с критика Добролюбова. Уточнила - нет, раньше на год. 4 августа 1860-го умер артист императорских театров Александр Мартынов. Смерть любимца демократической молодежи оплакивалась как национальная потеря. Тысячи людей собрались на Невском; похороны стремительно перерастали в демонстрацию. Потом было долгое прощание с Некрасовым, Достоевским, Тургеневым, Салтыковым-Щедриным.
Апогеем жанра стала смерть Льва Толстого в 1910-м. Она уже ближе, если позволено так выразиться, к современным форматам. Разрыв с церковью и семьей, уход из Ясной Поляны, космический талант писателя, оригинальность философских взглядов - все это тотчас становилось достоянием газет. Даже о ходе смертельной болезни люди узнавали не от жены, а из телеграфных сводок. Затем грянул век, столь щедро окропленный кровью, что смерть даже кумиров оборачивалась грустной обыденностью. И только в девяностых Россия вспомнила о замечательной традиции. Примечательно, что уход из жизни поистине исторических персонажей - от Сахарова до Солженицына - собирал гораздо меньше народа, чем культовые актеры - Абдулов, Янковский, Тихонов. За истекший век произошла значительная ротация в составе властителей дум: писателей потеснили артисты. Ритуал очистился от идеологии, в нем осталась только любовь.
Но даже на таком серьезном фоне глубина публичной скорби по Людмиле Марковне поражает искренностью и масштабом. Телевидению удалось невозможное - ни одного фальшивого слова, ни одного пошлого кадра. Конечно, все это впереди. Тьмы драмоделов от документалки в стиле «Ты не поверишь!» уже рыщут по городам и весям, собирают информацию о мужьях, любовниках, детях, пластических операциях, несносном характере. Все это будет, но потом. А пока камертон прощания - фильм Леонида Парфенова «Люся», снятый к 70-летию героини.
Форма не нова: журналист беседует со звездой в рамках традиционной монтажной ленты, где разговор освещается вспышками памяти, материализованными в старых кадрах и фотографиях. Но такой легкой, как дыхание младенца, композицией, бережной отточенностью деталей, филигранностью картинки, продуманностью комментария ТВ нас прежде не баловало. Вот уж, казалось бы, кто не бином Ньютона, так это Гурченко, почти что близкая родственница нескольким поколениям зрителей. Однако только Парфенов задумался над сутью феномена по имени Люся, основанного на сочетании несочетаемого. Оказывается, сплав водевильного чуда в перьях, блестках, шляпках эпохи губернского модерна с глубоким трагическим талантом родом из послевоенного харьковского детства. Тут и жалостливые песни под папин баян на рынках, и веселый рай парка культуры и отдыха, и трофейное кино, и его божественные дивы с губами вампирш, и фикусы с купидонами в городском ресторане, и ошеломляющая сила любви к главному мужчине ее жизни - отцу.
Жизнь не баловала Людмила Марковну. После феерического успеха «Карнавальной ночи» - 15 лет молчания. В 40 лет она начинает писать творческую биографию с чистого листа. Любимая женщина механика Гаврилова знает, что такое вечное ожидание. Все это есть в парфеновском фильме, есть и вопросы об осиной талии, о бывшем муже Кобзоне, о сохранившейся страсти к оборочкам, но бытовое, сиюминутное лишь оттеняет ту высокую звенящую ноту, которая и стала доминантой прощания.
Сразу после Парфенова показали «Вокзал для двоих». И я будто впервые увидела диапазон Людмилы Марковны. В финале она приезжает в лагерь к своему любимому и кормит его обедом. За одну-две минуты, между борщом и котлетой, актриса уместила всю гамму чувств, которую испытывает любящая женщина, - от восторга до отчаяния.
Гурченко - это лучшее, что случилось с нами за последние 50 лет.
Газета.Ру, 05/04/2011
http://www.gazeta.ru/column/taroschina/3575689.shtml