Пионерское кино на монтажном столе. Очки
Ночь, моя ночь. Звон мой звон. Печаль, моя печаль. Улочка моя тихая, закоулочка пустынная в городишке заброшенном. А за городишком потерялись и полянка, и лужок. Ты сестра мне была полянка, а ты, лужок - братец названный... Все одинокие…
Не прожить без тебя, не убежать от твоей лучистости, в тюрьме-склепе не скрыться от тебя, пронизывающая простота чистая!
Летунья, моя летунья… Коленки твои ободранные в сердце надрыв мне делают, да только боль такая, что терпеть можно. А ты и вовсе боли не чувствуешь теперь, милая. Улыбаешься мне. Гольф правый спущен. Как и два года назад... Я отворачиваюсь от тебя, зажмуриваюсь, стыжусь. Да ты все равно ладонью своей детской легкой - по щеке моей словно перышком беглым. Только сухо-сухо будет твоим пальцам нынче. Я улыбаюсь и втягиваю носопырками от своих глазниц оторопь с тоски земной. Было на подушечках твоих пресно в дали дальней. Пусть и здесь, на земле не будет им горечи!
Я чмокаю перед тобою воздух, а ты смеешься. Ты заливаешься, хохотушка! Тащишь меня кружиться на травке, где простор. Ты тянешь меня за руку, а сердце моё то скачет, то сжимается.
***
А город не спит. Не спит и старый рокер-лодочник, солидарен с городом в бдении смотритель паркового хозяйства каскада прудов. И все его ободранные куколки не спят, лодочник куколок, свежестью ночной тронутых и бережет. Греет собою лодочник помойных куколок, хоть и телом сам очень тщедушен.
А город наш в ожидании сгруппировался для кино пионерского. Ну, то кино, что которое многомерное будет.
Почти все уже собрались, кому надо было.
Только опоздавшие священники осторожно подъехали на приходском задрипанном пикапе к автостоянке перед надувным экраном. Но на кинопаркинге не по разметке встали боговы посредники. Всем же все равно это, потому что экран в вышине сферически размещается. А все кино-автомобилисты уже томлением маются, фм-диапазон туда-сюда перенастраивают на звук летнего кино.
А на газонах четырех холмов, на подстилках теплоотражательных ничего не надо настраивать. Там вся городская стрит-артная поросль под открытым небом приникла, и еще несколько волонтерских героев в палатках упряталось
За столиками кино-кафе летне-ночного кинотеатра в мерцании плавающих свечек деятели поэтические и химико-физические уселись. Все с соломинками торчащими торчат, а у подруг ученых еще и дольки ананасные в очках отражаются. Не по ночному светозащитные они. Глаз, красиво подведенных, поэтому и не видно у подруг этих. А что нам их глаза?
Звон то ведь, звон какой разливается в ночи колокольный! Звонки - звоночки перебренькиваются печальные, звон басовитый же предупреждающий, что скоро-скоро начало для кино пионерского.
Да и правда, пора что ли?
Трепет, мой трепет.
Господи, где же пределы твоей меланхолии?
Но пока еще нет никакого кино в свежем воздухе.
Мы же с вами немного помотаемся над этой землей кинолетней, если не против. Ладно?
Всего лишь и поднимемся метров на сто. Я чего вас позвал то сюда в высоту? А вон, смотрите, как внизу светлячково мерцают коробочки светоотражательные. В них полусферические очки с фасетчатой структурой поверхности помещаются для кино многомерного, электроноподвижного. Движение пошло световое от коробочек, потому что слова наставления пробурчались в округе от звуковой аппаратуры. Все раскрывают защитные чехлы, достают переливчатые кругло-выпуклые очки для кино-многомерия.
Смотрите, вот ведь потеха, у всех на глазах малиновые с оранжевыми шмяками бюстгальтеры! Ха-ха-ха! Все люди стали в одночасье насекомыми бескрылыми с выпученными заливающимися краснотой с киноварью зенками.
Да и нам тоже пора стать стрекозовзглядными. Точно вам говорю.
Ну, так что, полетим за очками особого видения?
(продолжение здесь)