(no subject)
Если на Вани вдруг прикрикнуть или чересчур строго ему в чем-то отказать в те моменты, когда он был в общем-то настроен благодушно и собирался просто по своем уразумению по-доброму попроказничать, то с ним порой случается такое состояние, которое я называю "залипанием". Он не смотрит в глаза, а смотрит куда-то в сторону, улыбается, но какой-то больной улыбкой, кривенькой, и продолжает свое дело с еще большим усердием, ожесточением, хотя и сам видит, что это приводит только к ссоре, но ничего поделать с собой не может. Я очень хорошо знаю это его состояние, потому что помню его в себе. Со мной в детстве такое часто случалось и я, на счастье, прекрасно помню, что чувствовала в те моменты.
Чаще всего оно накатывало с папой. С бабушкой или мамой я такого не припомню вообще. Когда? Тогда, когда я хотела сделать что-то невинное на мой взгляд, но встречала на это неожиданно резкий отпор или грубую реакцию, именно неожиданную. Даже не сильно грубую, а просто серьезное "нет". Именно что видела чересчур серьезное отношение к своему поступку. И тогда все мое существо противилось тому, чтобу уступить, хотя умом я прекрасно осознавала, что сейчас надо бы остановиться. Но не могла. Именно не могла. Это был как сдаться что ли, предать себя и свое я. Показать свою слабость. И я дурела. Дурела от невозможности справиться с таким сложными для меня и противоречивыми эмоциями. Дурела от того, что понимала, что делаю плохо, но не делать не могу. Не могу остановиться, хотя очень хочу. И всем своим существом молила как могла: "Прости меня! Останови меня!" Это на моем языке так звучало, а на языке родителей, папы я махала ногами, кричала и продолжала делать то, что меня просили не делать. И если, случалось, меня побеждали силой и авторитетом, то на самом деле не побеждали, а давали лишь мне силы для дальнейшей агрессивной атаки, но потом, в будущем. Которая и случилась лет так через семь-восемь. То есть каждый мой проигрыш в такой ситуации был как неуслышанная мольба о помощи и прощении, каждый проигрыш отзывался в душе обидой. А если случалось нечаянно, что родителям удавалось повернуть ситуацию так, чтоб не сломать меня, не оттолкнуть, то все мое существо отзывалось огромной любовью и благодарностью к ним, необыкновенной по силе привязанностью. Как так сделать? Не знаю. Но знаю, что не оттолкнуть, не наращивать мощь и противодействие, не вступать на тропу войны.
Я помню, когда Ване было месяцев семь-восемь, он пугался, если я пробовала посадить его в детский высокий стульчик. И кто-то мне сказал: "Он же тебя победил, получается". На что я сказала, что ни с кем и не воюю. Вот мне и кажется, что важно всегда помнить, что ни с кем не воюешь. Что надо помочь, а не победить.
Чаще всего оно накатывало с папой. С бабушкой или мамой я такого не припомню вообще. Когда? Тогда, когда я хотела сделать что-то невинное на мой взгляд, но встречала на это неожиданно резкий отпор или грубую реакцию, именно неожиданную. Даже не сильно грубую, а просто серьезное "нет". Именно что видела чересчур серьезное отношение к своему поступку. И тогда все мое существо противилось тому, чтобу уступить, хотя умом я прекрасно осознавала, что сейчас надо бы остановиться. Но не могла. Именно не могла. Это был как сдаться что ли, предать себя и свое я. Показать свою слабость. И я дурела. Дурела от невозможности справиться с таким сложными для меня и противоречивыми эмоциями. Дурела от того, что понимала, что делаю плохо, но не делать не могу. Не могу остановиться, хотя очень хочу. И всем своим существом молила как могла: "Прости меня! Останови меня!" Это на моем языке так звучало, а на языке родителей, папы я махала ногами, кричала и продолжала делать то, что меня просили не делать. И если, случалось, меня побеждали силой и авторитетом, то на самом деле не побеждали, а давали лишь мне силы для дальнейшей агрессивной атаки, но потом, в будущем. Которая и случилась лет так через семь-восемь. То есть каждый мой проигрыш в такой ситуации был как неуслышанная мольба о помощи и прощении, каждый проигрыш отзывался в душе обидой. А если случалось нечаянно, что родителям удавалось повернуть ситуацию так, чтоб не сломать меня, не оттолкнуть, то все мое существо отзывалось огромной любовью и благодарностью к ним, необыкновенной по силе привязанностью. Как так сделать? Не знаю. Но знаю, что не оттолкнуть, не наращивать мощь и противодействие, не вступать на тропу войны.
Я помню, когда Ване было месяцев семь-восемь, он пугался, если я пробовала посадить его в детский высокий стульчик. И кто-то мне сказал: "Он же тебя победил, получается". На что я сказала, что ни с кем и не воюю. Вот мне и кажется, что важно всегда помнить, что ни с кем не воюешь. Что надо помочь, а не победить.