"Дневники. В 2 томах" Георгий Эфрон
Посторонний
Жизнь как моллюск какой-то: думаешь схватить, а она расплывается во все стороны.
Мальчик, которого в семье с детства прозвали Муром. Кстати, почему? Наиболее распространенное объяснение - он с младенчества поражал окружающих недетской серьезностью и явной самодостаточностью, этакий герой-рассказчик "Житейских воззрений кота Мура" в миниатюре (не забывайте, семья Цветаевых-Эфронов была литературоцентричной).
Второе объяснение - по созвучию с именем Марины, как-бы мужская ее ипостась и постоянное напоминание о родстве. В котором предполагалось видеть не только физическое, кровное, но и ментальное, духовное. "Марин Цветаев", так, вслед за отцом, Сергеем Эфроном, называли его друзья семьи. И они, впрямь, были удивительно похожи. Те же светлые кудри, те же огромные синие глаза.
Рожденный в Чехии, в селе под Прагой, Мур, уже на первом году жизни переехал с матерью и сестрой в Париж по приглашению цветаевской поклонницы Ольги Черновой-Андреевой. Нельзя сказать, что семья покорила Париж. В воспоминаниях внучки и тезки Черновой Ольги Андреевой-Карлайл - Остров на всю жизнь. есть довольно нелицеприятные подробности о Марине Ивановне, которой Черновы безвозмездно предоставили в своей квартире лучшую комнату.
Так или иначе, гостевание это вскоре закончилось, сменившись чередой съемных квартир не самого лучшего качества. Поэтическая гениальность не означает одаренности в быту, хозяйкой Марина была чудовищной. Мальчик рос любимым, но в атмосфере вечной неустроенности, не налаженного быта, финансовой безалаберности.
Часто деньги спускались на ерунду. а за действительно важым приходилось идти с протянутой рукой. Ситуации, когда всем миром собирали на школу для Мура, на оплату аренды жилья, немыслимые для большинства из нас, в цветаевской жизни были не редкостью. Потому, не стоит винить в эгоцентризме мальчика, не раз бывшего свидетелем того, как мать провозглашала, что мы должны иметь это по праву рождения, таланта, того хорошего, что наши предки сделали для мира!
Я далека от мысли, что среда, воспитание и детские впечатления определяют характер человека, все-таки изначальные природные задатки, карма и дхарма, "так_звезды_встали" - выберите. что вам ближе - все это куда более значимо. Иными словами: человек приходит в мир со своей миссией, не как продолжение или продукт воспитания родителей. А все же не стоит сбрасывать со счетов атмосферы, в которой проходят первые годы жизни, и родительского воспитания примером.
В этом смысле Мур, впрямь, совершенная копия Марины. Но без ее поэтической одаренности, без ее трудолюбия, одержимости творчеством. Той одержимости, что позволяла и литературную поденщину, вроде переводов с подстрочника ради заработка, превращать в высокое служение Муз. Той одержимости, за которую мы, поклонники, прощаем кумирам то, чего нипочем не простим себе подобным.
А Георгий Эфрон был обычным мальчиком, неприкаянным, со смещенной и спутанной системой ценностей. Не с целью позлословить, но Марина не была особенно щепетильной в амурных делах, любвеобильность ее известна, а необходимость скрывать и прятать какую-то часть своей жизни, она сочла бы ханжеством; одновременно с этим, Сергей, живя во Франции, которая для Мура была родиной, занимался шпионажем и вербовкой в пользу НКВД, и какая-то часть знания об этом. несомненно, не ускользала от внимания одинокого книжного наблюдательного мальчика.
От того, который пытался гиперкомпенсацией (да не больно-то и нужна ваша любовь-дружба!) отгородиться от мира, от горячей пульсации живой жизни. Который искал выхода своей язвительной наблюдательности в рисовании карикатур, и убежища - в нелюбимых и не понимаемых им книгах, лишь потому, что не мыслил себя вне книжного мира. По тому же принципу, по которому Федор Бондарчук (не к ночи будь помянут), у нас как-бы режиссер.
Вы скажете: "Как же, он ведь так много читал, так стремился записаться в библиотеку Иностранной литературы!" Я отвечу: "У него не было другого способа убить время и достаточно денег на досуг, который нравился больше. Сложись судьба семьи иначе, окажись Марина так же обласкана властями, как Алексей Толстой, например. Или даже если бы Сергей, вместо заключения и расстрела, получил привилегии, на которые рассчитывал, возвращаясь, Мур предпочел бы концерты, рестораны, танцы, курорты, театр, кино , автомобильные поездки, флирт и секс. Все радости жизни. о каких мечтает молодой человек, и лишенный которых, чувствует себя обкраденным. Не случайно рефреном в дневнике звучит, что впереди долгая жизнь и в ней будет все."
Так вот, возвращаясь к книгам, при удачном раскладе им отводилось бы ровно то место, какое чтению отводит нынешняя светская тусовка - модные новинки по диагонали. Потому что Мур ни разу не читатель. Он не погружается в книгу, не ищет в ней ответов на свои вопросы, не находит утешения, не пытается сформулировать мыслей и чувств, порожденных этой встречей.
Прочитав "Мелкого беса", констатирует: "Занятная книга". О "Замке" Кафки роняет: "Перечитал", а в горькой, трагичной, страшной, прекрасной и при этом джазово-синкопированной "Смерти героя" Олдингтона видит лишь "половой вопрос" - напомню, проблемы пола составляют содержание первой трети романа, остальные две об ужасах Мировой войны.
Такой же, как та, какая уже охватила Европу. И что же наш мальчик? Восхищается Гитлером, неумеренно радуется "добровольному" присоединению стран Прибалтики и Молдавии - это о его, якобы, великолепной политической ориентированности. К слову, он и призывам Петэна к добровольной капитуляции относится с восторгом, и немцы на Елисейских полях не кажутся ему чем-то неправильным.
Стилистически Дневники нехороши. Той магии слова, которой в совершенстве владела мать. сыну не передалось Русский язык так и остался ему неродным, множество неуклюжих речевых оборотов производят впечатление обратного перевода, канцеляризмы соседствуют с жаргонизмами и самоизобретенными неологизмами; всякая запись утомляет повторами, производящими впечатление шизофренического бормотания, механически перенесенного на письмо. Чувство языка в этих записях не ночевало, а структура упразднена за ненадобностью.
Так что же, не нужно было ему писать, а нам читать эти "Дневники". А вот это как раз нет. Мур таки сумел стать матери-истории (и литературе, поэзии, литературоведению, обществознанию, социологии) ценен. Оставив уникальный документ, свидетельство эпохи.
помни: пространство, которому, кажется, ничего
не нужно, на самом деле нуждается сильно во
взгляде со стороны, в критерии пустоты.
И сослужить эту службу способен только ты
Бродский.