Реконструирование прошлого приводит одних к фатальной бесчувственности, тупости, позволяющей более-менее сносно существовать дальше ("нет-нет! ничего не было!.. не былоооо!"), другие же испытывают почти оргазмический взрыв освобождения от "священных чувств", катарсис, обращающий в пепел картонные сталинграды и кёнигсберги.
Совсем непонятно, почему одним (большинству) любы фантомы, а другие (меньшинство) стремятся от них избавиться, пытаются разрушить их ("осквернить падлы хотят нашего любимого Сталина!").
Может быть, такова человеческая природа?
Чем человечнее человек, чем сложнее его натура, тем меньше в нём желания подчиняться магической силе властного меньшинства, поработившего послушное, грубое, безнадёжно тупое большинство. А таких единицы. И Сорокин, безусловно, относится к этим уникальным единицам.
Ранний Сорокин - это такой взлом соцреализма, в результате чего сдвигаются тектонические плиты "советского сознания".
Сборник рассказов "Обелиск" почти полностью состоит из текстов, входивших в сборник "Первый субботник", написанных в период с 1979 года по 80-е годы.
Это - не "реконструкция прошлого", это "удар под дых" настоящему.
Реакция "среднего читателя": "Что за п....ц у него в конце рассказов!.."
СССР давно нет, но советские мертвецы по сию пору влияют на жизнь, на сознание масс. Поэтому "Обелиск" особенно актуален в наше время, когда, как в трэше Лючио Фульчи под музыку Фабио Фрицци, оживают могущественные мертвецы.
Сорокинский рассказ вначале напоминает обычный советский рассказ обычного советского писателя о буднях обычных "счастливых" советских трудяг. Но... дальше... происходит нечто такое, что "советским тётям" и "советским дядям" тотчас же хочется забыть тот момент, когда им вздумалось почитать эту "мерзость".
Мастерство Сорокина таково, что завершение рассказов никак не влияет на цельность всего произведения.
Действительность настолько абсурдна, что переживший много чего ужасного в своей жизни человек спокойно воспринимает сорокинские тексты. Впрочем, я опять про "восприимчивость" - а она отсутствует у большинства (вспомним Бунина, его слова о воспримчивости в "Окаянных днях").
Факт! - увы! - факт, который "стоит фертом, руки в боки и ухмыляется".
В "Санькиной любви" (9-й рассказ) - деревенская реальность начала 80 -х годов, герой-неудачник возвращается в деревеньку к любимой Наташе. Наташа (18 лет) погибла от удара током 9.06.1982.
Вечером парень с бутылкой водки и лопатой идёт на кладбище и начинаются его поминки по Наташе, плач, воспоминания, признания в своей страстной любви, чередующиеся нецензурной бранью в адрес танцующих в клубе, в адрес родственников и односельчан.
Влюбленный начинает откапывать могилу.
"Санька наклонил гроб сильнее. Крышка затрещала и отошла слегка. Отшвырнув лопату, он уцепился за крышку, потянул. С треском она стала отходить от гроба. Из щели хлынула спёртая вонь,
Санька просунул ногу в расширяющийся проём, упёрся, дёрнул и оторвал крышку. Удушливый запах гниющего тела заполнил яму, заставив Саньку на мгновение оторопеть. Он выкинул крышку наверх, выровнял накренившийся гроб и склонился над ним.
В гробу лежал труп молодой девушки, по грудь закрытый простынёй. Голова с белым венчиком на лбу была слегка повёрнута набок, руки лежали на груди.
Санька посветил фонариком.
Несколько юрких мокриц, блошек и жучков, облепивших руки, лицо и синий жакет трупа, бросились прочь от света, полезли в складки одежды, за плечи и за голову.
Санька склонился ниже, жадно всматриваясь в лицо мертвеца.
- Наташа, Наташенька...
Крупный выпуклый лоб, широкие скулы и сильно обострившийся нос были обтянуты коричнево-зелёной кожей. Почерневшие губы застыли в полуулыбке.
В тёмно-синих глазницах вяло шевелились черви.
- Наташа... Наташенька... господи... загнила-то... загнила-то как...
Фонарик задрожал в Санькиной руке.
- За месяц... за месяц... Наташенька... любушка...
Он снова заплакал".
Дальше писатель описывает в подробностях акт совокупления молодого человека с гниющей Наташей.
Читая "Санькину любовь", вспомнил недавний, всем известный в Москве, случай: Артём Исхаков, студент бауманки, убил Татьяну Страхову, бывшую студентку Высшей школы экономики.
Снимали вместе жильё, Исхаков домогался Страховой, девушка относилась к нему с долей презрения; в итоге в один из пьяных январских вечеров юноша-внешне-симпатяга избил свою пассию, задушил, потом начал совокупляться с холодеющим трупом; несколько раз за ночь; за это время он ел, пил, писал ВКонтакте о происходящем.
Лексика его, естественно, соответствовала лексике сорокинского любовника...
Отвлекусь: несколько лет тому назад мужик из рязанской деревеньки рассказал мне, что был шокирован поведением студентов МГУ (он охранником работал тогда там), "я матерюсь, ладно, то - я, а то - эти, учатся в МГУ, в столице, они ж, б...ь! выражаются так, как никакой колхозник не сможет выразиться!.."
Сорокин как раз "обстёбывает" эту "любовь", позволяющую заниматься сексом с червивым трупом. Собственно, "любовь к СССР" и есть НЕКРОФИЛИЯ, утверждает Владимир Георгиевич.
Любовь к СССР. Любовь к идеологии. Любовь к "порядку". Любовь к "коллективу".
Порнография - это не то, что написано Сорокиным, а то, чему Сорокин сопротивлялся и сопротивляется.
Порнография начинается, когда от имени народа начинают насиловать конкретных людей.
Это абстракция, эта тошнотворная любовь к СССР, - ибо пришлось бы тогда любить миллионы растерзанных трупов.