Дом раздумий с аркой и подземным ходом. И доктор Дворжак из последнего подъезда
Ну да, время лечит. Еще, говорят, хорошо лечит Моцарт. Но после услышанного в этот вечер я пришел к выводу: есть еще третий, умеющий вылечить от любой напасти, - возможно, даже надежнее, чем время и Моцарт вместе взятые. С 12 января скрипач Айлен Притчин, виолончелист Евгений Тонха и пианист Яков Кацнельсон сделались для меня доверенными проводниками по жизни. Так они исполнили «Думки» Антонина Дворжака.
12.01.2022. Малый зал Московской государственной консерватории. Фестиваль камерной музыки «Возвращение». Концерт второй: «Думы». Л.Десятников. «Утреннее размышление о Божием величестве» для хора. К.Ф.Э.Бах. «Чувства К.Ф.Э.Баха» для клавира. Б.Бриттен. «Слезы. Размышления по поводу песни Дауленда» для альта и фортепиано. П.Чайковский. «Размышление» для фортепиано. С.Губайдулина. «Размышление о хорале И.С.Баха «И вот я пред троном Твоим» для клавесина, двух скрипок, альта, виолончели и контрабаса. А.Дресслер. Livemovement: meditations для кларнета и электроники. Аноним(13-й век). «И миг не длится счастье на земле». Ф.Канцлер. «Задумайся, человече». Н.Рославец. «Раздумье» для виолончели и фортепиано. А.Дворжак. Трио № 4 для скрипки, виолончели и фортепиано («Думки»).
Вокальный ансамбль Intrada. Ансамбль Labirinthus. Елизавета Миллер, хаммерклавир. Ксения Башмет, Екатерина Апекишева, Яков Кацнельсон, фортепиано. Михаил Дубов, клавесин. Роман Минц, Даниил Коган, Айлен Притчин, скрипка. Андрей Усов, Сергей Полтавский, альт. Ольга Демина, Борис Андрианов, Евгений Тонха, виолончель. Павел Степин, контрабас. Антон Дресслер, кларнет.
Диву даешься, как это Роман Минц, уже четверть века тянущий многомерный труд по организации фестиваля «Возвращение», к тому ж ухитряется создавать уникальные, а то и гениальные программы концертов! Живительно освежая притом музыкальное пространство сочинениями вовсе не заигранными, а то и не играемыми в повседневности.
Гениальная - это я, с полной в том уверенностью, о программе концерта «Думы». Первый, «Доля шутки», был сотворен изобретательно и заслуживал, конечно, отдельного внимания - но в этом случае я рисковал утонуть в раскинувшемся море музыкального изобилия…
Испытываешь даже эстетический восторг от того, как эта программа выстроена. Она крепится на трех китах: хор Десятникова на стихи Ломоносова, Размышления Губайдулиной и Трио Дворжака. А связывают их между собой по три, условно говоря, интермеццо. Можно и так сказать - хор и трио образуют арку. А посередине межарочного пространства - подземный ход Губайдулиной.
Каково!
«Светило дневное блистает лишь только на поверхность тел,
Но взор твой в бездну проникает, не зная никаких предел».
Чистая, не тронутая ни тенью, ни сомнением. ни драмой радость восхищения Божиим величеством, превосходящим ослепительную силу небесного светила, - в родниковом исполнении Intrada - задает концерту философскую максиму. В недрах которой, собственно, и положено найти свое место сочинениям, идущим вслед.
Хор Intrada
Бах-отец максиму Ломоносова в своих сочинениях, разумеется, никак не оспаривал - он ее всячески утверждал. Бах-сын, Карл Филипп Эмануэль, наиболее чувственный, в композиторском проявлении, среди Бахов-сыновей, ценности папы не чтобы опровергал. Но словно начал задавать ему вопросы: а где в твоей мощно развернутой концепции мира мой личный уголок? Вот Размышления К.Ф.Э. о себе самом - как раз про это. И Елизавета Миллер совершенно изумительно исполнила этот скромный, но настойчивый вопрос Баха-младшего. С щемящим чувством-лейтмотивом она будто разделила пьесу на секции и показывала: вот сына окатывают с всех сторон волны мирские, вот он забрался было на гребешок волны, а вот спрыгнул и ушел в себя. Ну, и оставила его в финале немного грустным наедине с заданным вопросом.
Елизавета Миллер и К.Ф.Э.Бах
Дальше - жестче. В размышлениях Бриттена о средневековых мучениях коллеги-соотечественника всю дорогу слышится: мал человек - и судорожен. Испуг, истерическое напряжение, слезы. Путь впотьмах… Поиск луча света сквозь узкую прорезь во тьме - и будто оказывается в мышеловке… Ну, и финал: смирись, дитя неразумное, с ниспосланной участью - и в сем найдешь успокоение.
Чайковский в поздней миниатюре с этим соображением Дауленда - Бриттена, как ни странно, соглашается. Он интересно прозвучал у Екатерины Апекишевой: будто оглядывает свою жизнь с расстояния и выделяет в ней ключевые акценты. Вот отстраненный взгляд на мир, вот цепкий захват со стороны окружающей среды. вот порученная и исполненная миссия, вот пульс жизни. На пульсе у Чайковского все и завершается, в меру жизнеутверждающе. Не в пример прощальной его симфонии.
И теперь - Губайдулина. Веха в музыке второй половины 20-го - начала 21-го веков - и, само собой, эмоциональный эпицентр практически любого, наверное, концерта.
На сцене - пятеро в черном и виолончелистка в белом. Виолончель, да. - как глас разума; разумом понимаем, что есть над нами высшая власть и высшая сила.
Размышления Губайдулиной
Клавесин - как Божья воля. Контрабас (такие инструменты, как баян и контрабас, у Губайдулиной часто наделены исключительными полномочиями!) - как метафора тягот и соблазнов земных. Антитеза клавиру.
Маленький оркестр похож на сжатую до предела пружину, страшно напрягшуюся - но не умеющую разжаться. Значительную часть сочинения струнные проводят в мучительном напряженном трепете. Держат свой путь во мраке. Их накрывает ударная-угарная волна - и выгорает какое бы то ни был побуждение, и обрывается поиск, и остаются на их долю только все более остервенелые удары по струнам…
По невидимой указке некоей слепой воли…
И распадается звук, и растворяется в какофонии смысл. И раздаются колокола, и надвигается грозный Судия - будто землетрясение исходит из клавира. А потом - водопад оттуда…
И вот тогда вырастает над шумом-гамом баховский хорал, Маленький оркестр послушно его подхватывает и все более истово проводит. И в Финал: мерные, будто возвращающиеся на исходную позицию и удаляющиеся, звуки клавира.
Дальше прозвучит наиболее раскованная среди условных интермеццо пьеса Антона Дресслера, где кларнет при содействии электроники создает разного рода резонансы в ближнем своем окружении.
Ей возразят две вокальные исповеди из глубоко средних веков: жизнь - это одна сплошная волынка; пресловутое счастье помещено на такую тонкую струнку, что едва слышна, и на такую тонкую ниточку, что не увидать. Дескать, где бы вы были, кларнетисты, отключись там у вас электричество…
Ранний Николай Рославец поведает об утраченных иллюзиях века 20-го - надеждах, пылкостях и зарубах - и выйдет на пронзительный, считайте, прощальный лирический монолог. И Борис Андрианов длинной виолончельной проводкой убедительно покажет сжатие и угасание мечты.
И вот тогда - когда думы вроде зашли в тупик - выйдет на сцену Антонин Дворжак! И возразит, и вспыхнет, и встрепенет, и заведет так, что уж не остановиться.
Вот только не говорите, что это почти «попса». И потому играть ее, мол, сплошное наслаждение по сравнению с гармоническими и смысловыми «спотыкачами» предыдущих номеров программы. Нет! В трио Дворжака, напротив, - я бы сказал, квинтэссенция всего того мучительного, что было заложено в программе и столь выразительно исполнено. Ибо здесь в отправных мелодических пунктах и хмарь, и тень, и печаль. И ступор мелькнет - но будет решительно отсечен. И даже хоральные мотивы находят здесь себе место. Да только вот при всем при том у Дворжака родилось прямо-таки звуковое пособие о том, как из любого зерна, из любого проросшего чувства или ощущения неистребимо прорастает живое!
Каждая часть трио - своего рода виток развития на этом поле животворных чудес. А в финальной части предыдущие эмоции словно сплетаются в узелок. И нарастают, и закипают. Как вдруг на миг остановка: не гони! Пропусти через сердце!
А уж дальше та самая пружина, столько мучений доставившая по ходу концерта, распрямляется всласть и неотразимо.
Как же сочно, вкусно, заразительно они все это сыграли, Айлен Притчин, Евгений Тонха и Яков Кацнельсон!
И как же захотелось все это суметь прожить.
Радостные Думки Дворжака
Click to view