Вчетвером наперекор. Прокофьев, Шостакович и двое смелых
Федор Безносиков и Константин Хачикян
Замечено: публика, процеженная сквозь сито кодов, пуще прежнего тяготеет к музыке развлекающей-ласкающей-утешающей. И если не шарахается от музыки испытующей, то держится от нее на безопасном расстоянии. Концертирующие музыканты в массе отвечают ей взаимностью. И вдруг в океане концертной благодати - островок своенравия. Да на следующий день после Светлого Праздника Рождества. ПРЕЦЕДЕНТ.
8.01.2022. Рахманиновский зал Московской государственной консерватории. С.Прокофьев. Пять мелодий для скрипки и фортепиано. Соната № 1 для скрипки и фортепиано. А.Шнитке. «Сюита в старинном стиле». Д.Шостакович. Соната для скрипки и фортепиано.
Федор Безносиков, скрипка; Константин Хачикян, фортепиано.
Два совсем молодых музыканта поступили наперекор всему. Так поступают только личности - тем более в пору, салютующую обезличиванию.
Объединять в одной программе Прокофьева с Шостаковичем не принято - а они решились. Сгущать мрачные краски чревато, их желательно дозировать и разбавлять - но и с этой рекомендацией они не посчитались.
Федор Безносиков и Константин Хачикян - совершили поступок.
Итак, что за программа? Пять мелодий Прокофьева и сюита Шнитке в качестве, хотите - эпиграфов, хотите - вступлений, к сонатам. И именно в этой находке скрыта программная закольцовка, мало кому по молодости доступная.
В прокофьевских миниатюрах можно расслышать что угодно, кому что ближе. Мне, к примеру, представляется череда женских характеров, точнее даже темпераментов. Не суть. А суть в том, что эта музыка - про живое неповрежденное. И вот в скрипичной сонате Прокофьева этого живого неповрежденного, естественного человеческого, по нюансировке Безносикова и Хачикяна почти уже не останется.
Потом я переслушал несколько других, вполне мастерских исполнений. Там лирическая тема скорее служит защитой от ужаса и опорой героического усилия. Но в этом исполнении было иначе. Музыканты провели лирическую тему по всему сочинению, точно мираж, нечто давнее и почти забытое - и кто знает, было ль, не было ль… От первой тишайшей вибрации, мелькнувшей в кромешной тьме начальной части. Через рельефную тему человеческого достоинства, вклинившуюся вдруг, согласно парадоксальной прокофьевской иноходи, в самое пекло отчаянного самоотречения части второй и тут же переродившейся в нечто иное. И проведут по иллюзорной лирике третьей части вплоть до финала, где то самое чувство человеческого достоинства, едва расправившись, будто выламывается и огрубляется - или затаптывается…
Мне даже подумалось: с таким вниманием к деталям и на такой эмоциональной амплитуде исполнить военную сонату С.С. могли, пожалуй, только люди, сами все это пережившие…
А дальше в этой программе человеческое - как оно выражено в открывших ее мелодиях Прокофьева - и следа не оставит. Разве что едва заметную тень отбросит.
Сюита Шнитке под старину - это ведь уже не про людей. Не про характеры или темпераменты. А про форму существования. Можно мысленно нежиться в пасторали. Можно впрячься в балет - а уж там куда его стихия вынесет. Можно втянуться в менуэт - да как знать, чем он обернется. И потом в фуге, если следовать логике Шнитке, окажешься подобен белке, перебирающей по колесу, да не перемещающейся…
И безропотная Пантомима в финале сюиты - участь таких вот себе придумавших или выбравших амплуа - обернется в один внезапный момент ломовым скрежетом диссонанса: хряссь!!! Ой, больно-то как! Слаб человек…
Важное пояснение: первую сонату Прокофьева играют изредка, по отдельным подходящим ей случаям. Сонату Шостаковича - вовсе обходят стороной. И сейчас поймете почему.
И еще пояснение, не менее важное. Федор Безносиков рассказал, что Прокофьева готовил еще к минувшему году, к юбилею С.С. И тем не менее подчеркнул: ключевой в этой программе - Шостакович.
Притом я бы сказал, что прокофьевская соната по сплетению разнозаряженных эмоциональных потоков ближе к тому Шостаковичу, какой известен многим, - чем его собственная. Здесь сплетения в ней нет вообще. Она однолинейна, безнадежно и беспросветно. И потому слушать ее не просто тяжело - почти невыносимо.
У Прокофьева, да, фортепианное вторжение тяжкого времени звучит грозно и порою смертоносно. У Шостаковича же время поначалу превращается в зыбь, почти в мираж. На музыке будто висят гири пустоты и бессмыслия. Зависает в безвоздушном пространстве попытка встряхнуть себя некой полечкой с сомнительным душком (будто некий доброхот пластинку поставил), как ее ни примеряй на разные лады. А вокруг все притворно громыхает-потрескивает - только терзая душу и калеча нутро. И вливается вдруг в эту трескотню звон колоколов… Колокола, колокола - ну чем вы тут поможете…
И тембральный излом, такой важный, волевой, героический в сонате Прокофьева, у Шостаковича появится только в предфинальной скрипичной каденции. И перейдет в ту же, что и у С.С., слабенькую вибрацию. И прозвучит она, как последнее прости. Этакая финальная ниточка, даже не протянутая, а оброненная к первосущности животворной…
Вы понимаете, что эти молодые люди сыграли?! Какое сделали высказывание на злобу дня (а иначе к чему бы оно)?!
Такое дорогого стоит.