Answers
Дмитрий Воденников
Беркана
Знаешь, что я тебе скажу: у каждого своя особая рана.
Объяснить ее нельзя: границы, края - всё это чувствуешь (еще бы не чувствовать), но вот рана чего (какого имени, какой розы, какого цветка или хрена) и откуда она - сказать невозможно.
Поэтому всё напрасно. Но мне еще Е.С. говорила: «у тебя странные реакции: иногда о тебе говорят грубые вещи и кажется, что ты должен взорваться, а ты смеешься, а иногда ну сказал человек глупость или пошлость, или умность (разницы нет), но в любом случае - так, среднюю, ничего, в сущности, обидного: ну не понимает или понимает иначе, ведь на самом деле неважно - а ты взрываешься. И как будто заболеваешь».
…потому что рана.
Причем она явно старая, наработаннная (натертая). Всеми дураками, всеми умными, всеми «прекрасными» и «ужасными»… С коростой. Да и болит как-то паршиво: по-старому (уже хорошо ведомой болью и беспомощностью), но каждый раз - сильно. Объяснять мне это некому. Говорить об этом не стоит. Однако я говорю. Потому что болит всегда то, что должно болеть.
А потом - бац! - и цветёт.
___________
А я-то думал, всё, что останется от меня -
быстротечная майская муть, светло-зеленая слава,
но все что останется здесь - ваши глупые имена,
которые я разбрасывал горстями налево-направо.
…Мать носила его с трудом, держала его взаперти,
думала: вот же неугомонный, надо Иосифу всё рассказать,
а он стучался в нее будто в дверь, просился войти
(а может наоборот боялся - просился не выпускать).
- А может я не хочу быть ни мальчиком, ни девочкой,
а хочу быть, допустим, белкой? -
говорил он то ли с собою, то ли с розовой пуповиной
(впрочем, вряд ли он видел, какого она там цвета):
- Может я хочу быть кроликом - на целую половину?
А может я хочу быть столбом ослепительно белого света,
стоящего вверх, уходящего в небеса?
…А мать говорила Иосифу: Я любила тебя и поэтому
пусть у него будут твои голубые глаза.
Но что мы знаем о том, что ждет нас еще - впереди?
… в этом смысле мне нравится, как сказал один поэт про другого поэта (будем считать, имярека): «Его стихи напоминают обращение Сталина к народу в первые дни войны: братья и сестры - одновременно царское слово (лукавое) и растерянность человека».
- Да, потрясающее определение.
… Сухое и жаркое лето…. Неизвестность, тревога, пышная зелень Москвы, свобода от гнета, - и никто не знает, будет ли через четыре года (и чья?) победа.
А стихи - это есть первые дни войны.
Поэтому давайте соизмерять масштаб, чтоб потом не хныкать
(и чтоб по углам не хихикать - тоже давайте соизмерять масштаб),
потому что все, что ты сделал не так: лживый фильм, ужасную книгу -
всё в слабоумных тапках вернется к тебе назад.
…Но женщина - между тем - напружинившись как сиреневый куст,
все-таки выталкивает ребенка и думает: «Господи, как хорошо»:
наконец-то можно лечь на живот и так полежать чуть-чуть,
на сдувшемся животе, пока молоко - не пришло.
А ребенок - пока еще не настали последние дни войны
(и нам есть еще кого выбирать и есть, кого обнимать)
чувствует свой пупок и вытягивает из большого мешка судьбы
самую кареглазую, близорукую, как и мать…
Беркана
Знаешь, что я тебе скажу: у каждого своя особая рана.
Объяснить ее нельзя: границы, края - всё это чувствуешь (еще бы не чувствовать), но вот рана чего (какого имени, какой розы, какого цветка или хрена) и откуда она - сказать невозможно.
Поэтому всё напрасно. Но мне еще Е.С. говорила: «у тебя странные реакции: иногда о тебе говорят грубые вещи и кажется, что ты должен взорваться, а ты смеешься, а иногда ну сказал человек глупость или пошлость, или умность (разницы нет), но в любом случае - так, среднюю, ничего, в сущности, обидного: ну не понимает или понимает иначе, ведь на самом деле неважно - а ты взрываешься. И как будто заболеваешь».
…потому что рана.
Причем она явно старая, наработаннная (натертая). Всеми дураками, всеми умными, всеми «прекрасными» и «ужасными»… С коростой. Да и болит как-то паршиво: по-старому (уже хорошо ведомой болью и беспомощностью), но каждый раз - сильно. Объяснять мне это некому. Говорить об этом не стоит. Однако я говорю. Потому что болит всегда то, что должно болеть.
А потом - бац! - и цветёт.
___________
А я-то думал, всё, что останется от меня -
быстротечная майская муть, светло-зеленая слава,
но все что останется здесь - ваши глупые имена,
которые я разбрасывал горстями налево-направо.
…Мать носила его с трудом, держала его взаперти,
думала: вот же неугомонный, надо Иосифу всё рассказать,
а он стучался в нее будто в дверь, просился войти
(а может наоборот боялся - просился не выпускать).
- А может я не хочу быть ни мальчиком, ни девочкой,
а хочу быть, допустим, белкой? -
говорил он то ли с собою, то ли с розовой пуповиной
(впрочем, вряд ли он видел, какого она там цвета):
- Может я хочу быть кроликом - на целую половину?
А может я хочу быть столбом ослепительно белого света,
стоящего вверх, уходящего в небеса?
…А мать говорила Иосифу: Я любила тебя и поэтому
пусть у него будут твои голубые глаза.
Но что мы знаем о том, что ждет нас еще - впереди?
… в этом смысле мне нравится, как сказал один поэт про другого поэта (будем считать, имярека): «Его стихи напоминают обращение Сталина к народу в первые дни войны: братья и сестры - одновременно царское слово (лукавое) и растерянность человека».
- Да, потрясающее определение.
… Сухое и жаркое лето…. Неизвестность, тревога, пышная зелень Москвы, свобода от гнета, - и никто не знает, будет ли через четыре года (и чья?) победа.
А стихи - это есть первые дни войны.
Поэтому давайте соизмерять масштаб, чтоб потом не хныкать
(и чтоб по углам не хихикать - тоже давайте соизмерять масштаб),
потому что все, что ты сделал не так: лживый фильм, ужасную книгу -
всё в слабоумных тапках вернется к тебе назад.
…Но женщина - между тем - напружинившись как сиреневый куст,
все-таки выталкивает ребенка и думает: «Господи, как хорошо»:
наконец-то можно лечь на живот и так полежать чуть-чуть,
на сдувшемся животе, пока молоко - не пришло.
А ребенок - пока еще не настали последние дни войны
(и нам есть еще кого выбирать и есть, кого обнимать)
чувствует свой пупок и вытягивает из большого мешка судьбы
самую кареглазую, близорукую, как и мать…