Потерянное письмо с Понта
Ты снилась мне беременной, и вот
Второе мартобря пришлось на вторник.
Не знаю отчего мне это в голову пришло.
Нас разделяют, как и прежде, сотни тысяч
Всего, на что не жалко бросить взгляд.
Сто тысяч волн, что бьются у порога
Как эпилептики из всех произведений чумного русского;
Сто тысяч неразвернутых конфет;
Разверстых бездн сто тысяч
Каждый раз
Встают передо мной как по команде, когда я перейти пытаюсь
На сторону, где светит солнце счастья
И надежда не отравляет, а питает сердце.
Не знаю, писал тебе, или, быть может, только собирался
(я вообще бываю в двух стабильных состояньях: пишу тебе,
Или, бывает, когда иду куда-то, или брожу вдоль волн бесцельно,
То мысленно веду с тобою разговоры.
Так что, прости, но я могу сбиваться. Забываю - что я писал тебе, что только собирался).
Так вот, здесь местные устроили семь дней тому назад
Процессию и дикий праздник,
Так что я опасался не без оснований
Что в городе не сохранится ни одного небитого стекла.
Все набрались и растеклись по переулкам пеной
Неся с собою сладковатый и противный запах. Так пахнут рабы с галер.
Один из дикарей заснул у моего порога, так что даже
Я с утра не мог открыть дверей и выйти,
Хотя спешил в тот день на пристань -
Мне казалось, должно прийти твое письмо.
Я разбудил его пинками. Проснувшись, он потребовал, чтоб я его сопровождал на скачки,
И сообщил, что, как и я - поэт.
Я еле отвязался от бродяги.
Но вот что я хотел сказать тебе: во-первых, главное и основное - я перестал быть на себя похож
И превратился в какое-то рванье из мира мертвых.
Сегодня, например, я подошел к микроволновке,
И глядя в полированный металл, где отраженье смотрело на меня чужим усталым взором,
Сказал, вполне отчетливо и ясно: «Нет, я не Байрон, я другой». И испугался.
Так происходит постоянно, и недавно я проснулся, полон рифм,
И в голове настойчиво звучало:
«Моим стихам, как драгоценным винам, настанет».
Меня рвало весь день, я думал что уже не встану. Не знаю
К чему нас это приведет, быть может, следующее письмо тебе напишет кто-то
Увенчанный стотысячами премий, которые сегодня еще не разделяют нас.
Второе что я хотел сказать тебе сегодня:
Моя любовь к тебе не стала меньше. Напротив, меньше теперь все остальное, даже я.
Мне не понятна природа этой оппозиции - зачем
Я так хочу изъять тебя из мира, и противопоставить тебе все остальное,
Все, что только есть - живое, неживое, нерожденное. Наверное,
Мне хочется увидеть, как мелок мир и как невзрачен в сравнении с тобой,
И как бы жалок ни был я, здесь, в забытом этом диком месте,
Меня бессмертят мысли о тебе.
И, наконец, последнее, поскольку
Отлив не ждет и время поджимает.
Хотел сказать, что я купил себе кота.
Кот мне необходим. Он долгими ночами лежит со мной в постели,
Как живой мешок хороших новостей, и тихо
Поет мне песню на кошачьем языке.
Кот наречен был Постумом. И каждую задушенную крысу, которую он утром мне приносит,
Я называю Августом Великолепным.
Второе мартобря пришлось на вторник.
Не знаю отчего мне это в голову пришло.
Нас разделяют, как и прежде, сотни тысяч
Всего, на что не жалко бросить взгляд.
Сто тысяч волн, что бьются у порога
Как эпилептики из всех произведений чумного русского;
Сто тысяч неразвернутых конфет;
Разверстых бездн сто тысяч
Каждый раз
Встают передо мной как по команде, когда я перейти пытаюсь
На сторону, где светит солнце счастья
И надежда не отравляет, а питает сердце.
Не знаю, писал тебе, или, быть может, только собирался
(я вообще бываю в двух стабильных состояньях: пишу тебе,
Или, бывает, когда иду куда-то, или брожу вдоль волн бесцельно,
То мысленно веду с тобою разговоры.
Так что, прости, но я могу сбиваться. Забываю - что я писал тебе, что только собирался).
Так вот, здесь местные устроили семь дней тому назад
Процессию и дикий праздник,
Так что я опасался не без оснований
Что в городе не сохранится ни одного небитого стекла.
Все набрались и растеклись по переулкам пеной
Неся с собою сладковатый и противный запах. Так пахнут рабы с галер.
Один из дикарей заснул у моего порога, так что даже
Я с утра не мог открыть дверей и выйти,
Хотя спешил в тот день на пристань -
Мне казалось, должно прийти твое письмо.
Я разбудил его пинками. Проснувшись, он потребовал, чтоб я его сопровождал на скачки,
И сообщил, что, как и я - поэт.
Я еле отвязался от бродяги.
Но вот что я хотел сказать тебе: во-первых, главное и основное - я перестал быть на себя похож
И превратился в какое-то рванье из мира мертвых.
Сегодня, например, я подошел к микроволновке,
И глядя в полированный металл, где отраженье смотрело на меня чужим усталым взором,
Сказал, вполне отчетливо и ясно: «Нет, я не Байрон, я другой». И испугался.
Так происходит постоянно, и недавно я проснулся, полон рифм,
И в голове настойчиво звучало:
«Моим стихам, как драгоценным винам, настанет».
Меня рвало весь день, я думал что уже не встану. Не знаю
К чему нас это приведет, быть может, следующее письмо тебе напишет кто-то
Увенчанный стотысячами премий, которые сегодня еще не разделяют нас.
Второе что я хотел сказать тебе сегодня:
Моя любовь к тебе не стала меньше. Напротив, меньше теперь все остальное, даже я.
Мне не понятна природа этой оппозиции - зачем
Я так хочу изъять тебя из мира, и противопоставить тебе все остальное,
Все, что только есть - живое, неживое, нерожденное. Наверное,
Мне хочется увидеть, как мелок мир и как невзрачен в сравнении с тобой,
И как бы жалок ни был я, здесь, в забытом этом диком месте,
Меня бессмертят мысли о тебе.
И, наконец, последнее, поскольку
Отлив не ждет и время поджимает.
Хотел сказать, что я купил себе кота.
Кот мне необходим. Он долгими ночами лежит со мной в постели,
Как живой мешок хороших новостей, и тихо
Поет мне песню на кошачьем языке.
Кот наречен был Постумом. И каждую задушенную крысу, которую он утром мне приносит,
Я называю Августом Великолепным.