по мотивам Барта
Мир, конечно не текст. Но многое в нем, все же - текст, или измеряется текстом.
Например, как меняется текст отношений - от общего к частному. Как молчание заполняется, или становится тягостным и многозначительным. Как слова весят все больше, или совсем ничего, как достигается баланс стоимости слова, и говорящий и слушающий - брокеры, которые нервно следят за колебаниями курса, и даже говорить начинают меньше и осторожней, чтоб не обвалить рынок.
Многие люди годами говорят на обыденном языке, а у других за два дня появляется столько кодов, и в считанные часы они говорят интертекстом, далеким от всех остальных в мире людей, будто они обсуждают не прожитый по офисам день, а зачитывают друг другу глиняные таблички с линейным письмом «А».
Следить за ними невозможно, и все их попытки быть эксгибиционистами обречены на провал, потому что то что они делают - и есть деконструкция языка. Это меньше чем нулевая его степень, меньше чем невербальная структура речи. И если можно представить себе лингвистическую антиутопию, где за нарушение норм и правил речи или письма (+ устный синтаксис для госслужащих и включение орфоэпии в олимпийские виды спорта) следовало бы неукоснительное наказание, то этих отлавливали бы наиболее тщательно и наказывали с особой жестокостью. Потому что именно они делают с языком самое страшное, используют его совершенно не по назначению, исключительно для демонстрации собственной исключительности. И если язык, изначально, родился как средство объединения и обобщения всех членов прайда, то эти желают явно или неосознанно отгородиться от группы, и с помощью языка соорудить заградительные барьеры. Неизвестно с какой целью, но чаще всего с совершенно дурацкой - для того чтобы безнаказанно любоваться друг другом.
Например, как меняется текст отношений - от общего к частному. Как молчание заполняется, или становится тягостным и многозначительным. Как слова весят все больше, или совсем ничего, как достигается баланс стоимости слова, и говорящий и слушающий - брокеры, которые нервно следят за колебаниями курса, и даже говорить начинают меньше и осторожней, чтоб не обвалить рынок.
Многие люди годами говорят на обыденном языке, а у других за два дня появляется столько кодов, и в считанные часы они говорят интертекстом, далеким от всех остальных в мире людей, будто они обсуждают не прожитый по офисам день, а зачитывают друг другу глиняные таблички с линейным письмом «А».
Следить за ними невозможно, и все их попытки быть эксгибиционистами обречены на провал, потому что то что они делают - и есть деконструкция языка. Это меньше чем нулевая его степень, меньше чем невербальная структура речи. И если можно представить себе лингвистическую антиутопию, где за нарушение норм и правил речи или письма (+ устный синтаксис для госслужащих и включение орфоэпии в олимпийские виды спорта) следовало бы неукоснительное наказание, то этих отлавливали бы наиболее тщательно и наказывали с особой жестокостью. Потому что именно они делают с языком самое страшное, используют его совершенно не по назначению, исключительно для демонстрации собственной исключительности. И если язык, изначально, родился как средство объединения и обобщения всех членов прайда, то эти желают явно или неосознанно отгородиться от группы, и с помощью языка соорудить заградительные барьеры. Неизвестно с какой целью, но чаще всего с совершенно дурацкой - для того чтобы безнаказанно любоваться друг другом.