stellify
Мы были все задуманы как дыры в сплошном и ладном пространстве покоя и порядка. В том мире, где есть время и место для сиесты, для ужина, обеда, и неспешных переговоров о том, что вечереет. О том, что полотно заката эпично, и никогда не утомляет. О том, что яблоко луны надкусывают дети, которым родится приходит время через недели, месяцы и годы. Весь этот мир, где ветвятся дорожки, они ведут в Буэнос - Айрес, который я знаю не хуже, чем вкус бурбона, а на берегу докембрийского еще океана, ждет Анабель Ли, и ангелы о ней забыли. И где я умею жить в мире с внутренним Джимом Моррисоном, где не нужно верить в чушь о том, что хорошие люди бывают распяты для того, чтоб ничтожества выживали, где нет никаких ничтожеств. Где Адам не ел яблок, где не варят бульонов из старших братьев, и где все умеют летать - сквозь зеленые блики и крики радужных какаду. И не нужно никуда возвращаться. Все на месте, все дома. Поэтому не было Ницше. Не было Платона, а Плотина и тем паче, не было совсем Витгенштейна, и всех, кто говорил, что нельзя быть счастливым. Но можно быть просто немножко менее несчастным, немножко менее одиноким, даже если ушел Берти Рассел, потрепав тебя дружески по загривку, как собаку (которую он любил, но она сдохла) и тебе придется провести этот день одному, рисуя безликие формулы ночи, и взбивая подушку мычащим «ты». Это просто текстологические уловки, проникнутые полным отсутствием логики, где мутируют предикаты, дефиниции выгибают спины, превращаясь на глазах в Марию Кюри. Как она держит в руках обжигающий радий, улыбаясь ему, как ребенку, который впервые говорит «лампа», или «дай», или «папа взял мыло с веревкой и потопал в гараж, мама сделай же что-нибудь». Это просто уловки из вина и табачного дыма, который достался нам как проклятие от индейцев. Капканы, в которые мы вступаем с улыбкой, говоря себе: «это мой собственный чод». Нет, я люблю себя. Но просто, эта любовь безответна, минует все, потемки беспросветны. И я на ощупь, в полной темноте иду туда, где голос по-испански талдычит что-то о садах, о Гефсиманском, или любом другом. А тот, кто вместе со мной когда-то ел яблоко луны на небе залитом гудроном, я знаю, недоволен мной, и морщится ночами, не в силах ослепнуть, и перестать смотреть - как я шатаюсь от столба к забору по подворотням вечера. Смеркалось. Дождило. Все как всегда. Мне ничего не мило, покуда энтропия не перестанет нарастать в сосуде запертом наедине с каким-то газом, который все зовут зачем-то идеальным, а я - эфиром. Я имею право, как атанора.
У последней сигареты всегда в конце бывает вкус бумаги. А истина всегда в пяти словах.
