to abuse
Рак и одиночество убивают большие города во всем мире - одинаково. СПИД и скука - все маленькие. Человек всегда отыщет - чем измучить себя, и отчего умереть. Запертые в отвратительных клоаках собственных тел, в этих протеиновых ловушках, которые хуже любых тюрем, люди тыкаются по миру, среди себе подобных пленников, и мнят себя такими разными. На деле, все вы похожи даже больше, чем арестанты в одинаковых робах, не в состоянии, зачастую, выйти за рамки даже собственного языка, культуры, привычек. Одинаково завшивленные и униженные, разнитесь только приговорами и сроками. Тело - это тюрьма, а тюремщик - страх и жадность. Вы все так смешны в этом животном ужасе - как домашний зверек, никогда не покидавший пределы городской квартиры, боится чужого огромного мира, которому хватает пространства двух спален и кухни, и объедков с хозяйского стола. Вы смутно подозреваете, что там дальше, за пределами биологического существования есть что - то прекрасное и непознанное, но вместо того, чтобы выйти за дверь, возводите новые стены - диамат, церкви, деньги, мода, удовольствия. Украшаете стены своих тюрем, как обреченные на пожизненный срок, лепят поделки из бытового мусора - пергидроль, маникюр, камни и металлы, вырванные у земли, депиляция, тряпочки. Но это не спасает ни от скуки, ни от одиночества, ни от рака. Ничто не спасает от голода, жажды, от тоски и кошмаров душными июльскими ночами. Иногда, Джекилл, я дарю тебе эти удивительные сны, которые выводят тебя за пределы собственного жалкого тела, этого куска воды, с разбавленными в нем, болтающимися, как водоросли - мыслями, чувствами, болями. Я увожу тебя на периферию мира - посмотреть на вечный свет, недоступный большинству твоих собратьев - арестантов. А после - ты силишься рассказать им об этом, но ты не помнишь языка, который способен передать это знание. И не в силах воплотить это в слова, в конце концов, тоже забываешь.