гекатомба
Ты, Джек, плодишь ошибки, как окурки - бездумно, походя, в огромных количествах. Они возвращаются к тебе - кашлем и плотными тенями (по ночам) тех, кого ты боишься больше всего - людей, которых ты стыдливо оминал на улицах и в барах - все они братья твои. И никогда ни с кем ты не чувствовал такой близости, как с ними - покинутыми миром, покинутыми даже собственной судьбой, без разбору поглощавшими мир, поглощенные миром, миром переваренные и забытые. Отброшенные. Ты сотни раз проходил мимо мужчин, лежащих в темной луже застывшей комковатой рвоты, которая - концентрация реальности. Мимо одиноких женщин с глазами, размазанными по всему лицу. Они казались тебе самыми прекрасными и искренними. Тебе хотелось прижимать их к сердцу, гладить их костлявые плечи, хотелось отдать им все деньги, хотелось называть их сестрами, и чувствовать себя Франциском Ассизским. Они сливались с кирпичной кладкой уснувших домов, и навсегда оставались в грязных переулках, пропахших рвотой - такие же одинокие, с глазами во все лицо, с душой вывернутой наружу, сшитой наживо суровыми нитками, в крысиной панике зажатые по углам. Они продолжают ждать тебя, Джек. Все те, кому ты не протянул руки, убедил себя в том, что они не нуждаются в тебе, в любом человеке, идущем мимо, имеющем руки только для того, чтобы брать. Любое живое и пульсирующее теплое человеческое существо может стать источником неприятностей, или методом спасения. Вот он - идет по ночным улицам - сгусток тепла и страха. Острая пружина, зажатая в потной ладони: «простите, вам не нужна помощь? Вам плохо? Не напивайся так больше, чувак» - всего - ничего. Но тебя ведь это мучает, правда, Джек? - то, что ты никого ни разу не спас. Ни разу не сумел переступить грани - чего? Брезгливости? Страха? Снобизма? Нет. Это какая-то идиотская детская стыдливость - как бояться предложить свой обед все еще голодному толстяку. Ты и правда до сих пор боишься унизить кого-то своей помощью? Своей похотью? Своей памятью? Да просто - собой.
