(no subject)
Слесаря вызывали?
…И приснился старому дедушке Дунцу страшный сон. Ну, то есть не совсем страшный, а поначалу может быть даже и приятный. Как будто бы снова он молодой, идет по дорожке шагами широкими, спина прямая, походка пружинистая, глаза все видят, уши все слышат. Даже артрит не беспокоит. И в одежды он одет в чудные, самые новомодные, ниразу не штопанные. Ботфорты крепкие, ладные, по всему видать - заморские, порты черной замши, золотом подбитые, пинджак атласный, блестит звездам подмигивает, а поверх всего плащ с воротом, тоже черный, с кроваво-красной подкладкой. Ну чем не франт?
Вот луна из-за облака выглянула. Выглянула и лыбится. Пусть лыбится. Вдоль дорожки в травушке зеленой да густой твари мелкие копошатся, цикады стрекочут, мелкие гады ползают. И такая благодать кругом… А дальше еще краше, дорожка аккурат на погост ведет. И гуляет молодой наш Дунец меж крестов могильных, эпитафии читает, песенку под нос шепиляво напевает:
Как-то раш в отном лишише шобралась толпа шертей.
Разожшгли они кострише чтобы было поштрашшней.
В общем счастье да и только. А тут еще упыри с упырицами из-под земли выползать стали. Хороводы водить, петь нестройными голосами фальшиво да сладко, словно по стеклу железом коробили. От того совсем расслабился бывший дедушка (или будущий?) и присел на широкую, мхом обросшую лавочку гранитную. Сидит, любуется, а тут еще упырица молодая (лет 200, ну никак не больше) подмигивает ему весело так, задорно, клыки обнажает белесые. Посидел, по переглядывался чуток и пошел с упрыцой в дикий хоровод кружиться. И все бы хорошо, все бы славно, если б только...
Вылез один в центр один упыряк, бывший чернокнижник самоучка. По рассказам в общем то парень неплохой, но больно уж несознательный. И любил тот упырь всякие неординарные идеи, которые почти всегда воплощал в большие передряги и всякие неурядицы. Так и помер, к слову.
Подумалось ему как-то раз: «А чего это все големчиков из глины лепят? А я вот возьму и…». И взял. Соседи даже хоронить не стали как положено, хоть и не знали, что ведьмак он. Так, обернули в саван из мешковины, да закопали наскоро. А то ж… Погост потом три дня страдал от вони невыносимой, привычный мертвый дух отбивающей. Еще б… големчиков из навоза лепить, чтоб дескать сам на грядки ходил и разбрасывался.
Однако сколь несуразный был упыряк, сколь гиблые у него были идеи все равно по егоному всем делать приходилось, ибо был он упыряк не простой, а ДЕЯТЕЛЬНЫЙ. Такой деятельный, что не уследишь - весь погост перекопает, затопит или еще какую глупость учинит. За таким глаз да глаз нужен, нетопырю понятно.
Так вот, значит, выходит этот ведьмачонок, глазками по честным упырям бегает и бодро так предлагает: «А давайте людей призывать!И не простых, а грешников отпетых, пусть они нам байки травят.»
Знали упыри, что не угомонится и решили, нехай пусть зовет.
А тому только этого и надо, привык, скотина, что все ему потакают. Расчертил пентаграмму - пентакль, корешки, хвостики мышиные, да крылья нетопыриные по углам разбросал и давай канючить, человека, значит призывать. Разверзлась земля и вылез оттуда весьма недовольный слесарь Петрович. Зело недовольный. Он днем под землей, без малого десять часов проторчал, так как начальство приказало внеплановую проверку к приезду чиновников уездных устроить, чтобы, значится, гладко все прошло.
Спросони Петровичу показалось, будто снова он в люке темном да сыром, и вот, стало быть, на поверхность выбирается. Вылез, обругал все на свете матом благим, огляделся. Стоит он в толпе упырей мостивых, отъевшихся, те скалятся на него, усмехаются. Петрович по первости подумал, что опять вчера лишку хватил и теперь черти ему снятся. А как же ж иначе. Засыпал дома, после дня честного, трудового, рядом с женой, детишки за стенкой, собака в углу чего-то во сне брешет, а тут такое дело. Но тут смекнул - что сном это быть никак не может, оттого что черти периодически на латыни шпрехают, а ему, значит, сей язык никак не знаком и сниться не может. Он бы и не понял, что сие латынь есть, если бы еще в детстве далеком не услышал краем уха слово «Diabolos» от врача заезжего, который если и ругался то только по этой латыни. По матери, статься, не ругался вовсе. Петрович много тогда разных слов непонятных от него слышал, но только одно запомнил. Пригодилось вот. Осознал тогда слесарь, что не сон это, и впал сначала в задумчивость глубокую, а потом в ярость дикую и неистовую. Потому как замерзать начал. Еще бы, ночью без портов, босым на сырой земле стоять. А тут еще эти скалятся. Вообще Петрович был человеком спокойным, временами даже робким, перед начальством, например. А тут не выдержал, закипел. Ну и двинул кулаком в рожу упыряке, что ближе всех был, мажонку тому самому что его призывал. А рука на пол пути возьми да и ударься о стенку невидимую. Это ведьмаковская пентаграмма, стало быть его держит. Наружу никоем образом не выпускает. Смеються упыри, хохочут. Побился слесарь о стенку, побился, когда кулаками крепкими, когда словцом матерным, да вконец притомился. Тоскливо стало Петровичу. Упри тоже, значит, смеяться устали. Стоят, переглядываются, раздумывают какую бы еще штуку с Петровичем провернуть. Надоело тогда «призваннику» все это и полез он обратно в яму из которой вылез. Залез и притих. Упыряки как раз придумали что делать с Петровичем станут, а его и нет. Стали его выманивать. Сначала камней в яму покидали, а тот не выходит. Тогда, значится, стали палками тыкать. А тот не выходит и все тут. Вконец разошлись упыри, разожгли кострище большое, старый худой котел подлотали наскоро, за водицой до ближайшей лужи сбегали, вскипятили в котле и плеснули вниз. Из ямы пар столбом, а Петрович ну никак выходить не хочет. Тихо сидит. Мажонок затылок почесал ногтями грязными да и сиганул в яму. Смотрит - а нету там никого. Только лаз непонятно куда ведущий. Похихикал упыряка, вылазит из ямы а там…Тьма египетская, последний день Помпеев прямо таки. Петрович из колодца вылез. Откуда на клабище колодец? Ну так тут все просто. Дождевой воде на кладбище куда-то деваться надо, не то утопнут упыри. Петрович тем временем, где-то ключ на сорок четыре раздобыл. Большой такой ключ. И орудует им слесарь ловко и умело, в прежние времена не всякий ратник так булавой орудовал. Вылез молодой ведьмачонок из ямы, а Петрович его «бац!» ключом по голове и обратно в яму. Добил последнего и пошел походкой уверенной в сторону ворот. Точно знал где, так как не далее как неделю назад местные трубы проверял старательно, а в перерывах через те самые ворота за пивом бегал.
Молодой дедушка наш тем временем убегал зело шустро, упырицу свою бросив. И все казалось ему, что по пятам за ним неслышной тенью скользит силуэт с ключом гаечным аж на сорок четыре…
Проснулся дедушка снова старым, одетым в лохмотье упырем-алкоголиком. Пил кровь спиртосодержащую и спился совсем,от того и алкоголиком. Проснулся. А уснул Дунец уже трезвенником, ибо теперь всякий рабочий люд трогать шибко опасался, а слесарей и вовсе обходил за три версты.
Dm.
04:49. Пятница 13-е Апреля 2007 года.
…И приснился старому дедушке Дунцу страшный сон. Ну, то есть не совсем страшный, а поначалу может быть даже и приятный. Как будто бы снова он молодой, идет по дорожке шагами широкими, спина прямая, походка пружинистая, глаза все видят, уши все слышат. Даже артрит не беспокоит. И в одежды он одет в чудные, самые новомодные, ниразу не штопанные. Ботфорты крепкие, ладные, по всему видать - заморские, порты черной замши, золотом подбитые, пинджак атласный, блестит звездам подмигивает, а поверх всего плащ с воротом, тоже черный, с кроваво-красной подкладкой. Ну чем не франт?
Вот луна из-за облака выглянула. Выглянула и лыбится. Пусть лыбится. Вдоль дорожки в травушке зеленой да густой твари мелкие копошатся, цикады стрекочут, мелкие гады ползают. И такая благодать кругом… А дальше еще краше, дорожка аккурат на погост ведет. И гуляет молодой наш Дунец меж крестов могильных, эпитафии читает, песенку под нос шепиляво напевает:
Как-то раш в отном лишише шобралась толпа шертей.
Разожшгли они кострише чтобы было поштрашшней.
В общем счастье да и только. А тут еще упыри с упырицами из-под земли выползать стали. Хороводы водить, петь нестройными голосами фальшиво да сладко, словно по стеклу железом коробили. От того совсем расслабился бывший дедушка (или будущий?) и присел на широкую, мхом обросшую лавочку гранитную. Сидит, любуется, а тут еще упырица молодая (лет 200, ну никак не больше) подмигивает ему весело так, задорно, клыки обнажает белесые. Посидел, по переглядывался чуток и пошел с упрыцой в дикий хоровод кружиться. И все бы хорошо, все бы славно, если б только...
Вылез один в центр один упыряк, бывший чернокнижник самоучка. По рассказам в общем то парень неплохой, но больно уж несознательный. И любил тот упырь всякие неординарные идеи, которые почти всегда воплощал в большие передряги и всякие неурядицы. Так и помер, к слову.
Подумалось ему как-то раз: «А чего это все големчиков из глины лепят? А я вот возьму и…». И взял. Соседи даже хоронить не стали как положено, хоть и не знали, что ведьмак он. Так, обернули в саван из мешковины, да закопали наскоро. А то ж… Погост потом три дня страдал от вони невыносимой, привычный мертвый дух отбивающей. Еще б… големчиков из навоза лепить, чтоб дескать сам на грядки ходил и разбрасывался.
Однако сколь несуразный был упыряк, сколь гиблые у него были идеи все равно по егоному всем делать приходилось, ибо был он упыряк не простой, а ДЕЯТЕЛЬНЫЙ. Такой деятельный, что не уследишь - весь погост перекопает, затопит или еще какую глупость учинит. За таким глаз да глаз нужен, нетопырю понятно.
Так вот, значит, выходит этот ведьмачонок, глазками по честным упырям бегает и бодро так предлагает: «А давайте людей призывать!И не простых, а грешников отпетых, пусть они нам байки травят.»
Знали упыри, что не угомонится и решили, нехай пусть зовет.
А тому только этого и надо, привык, скотина, что все ему потакают. Расчертил пентаграмму - пентакль, корешки, хвостики мышиные, да крылья нетопыриные по углам разбросал и давай канючить, человека, значит призывать. Разверзлась земля и вылез оттуда весьма недовольный слесарь Петрович. Зело недовольный. Он днем под землей, без малого десять часов проторчал, так как начальство приказало внеплановую проверку к приезду чиновников уездных устроить, чтобы, значится, гладко все прошло.
Спросони Петровичу показалось, будто снова он в люке темном да сыром, и вот, стало быть, на поверхность выбирается. Вылез, обругал все на свете матом благим, огляделся. Стоит он в толпе упырей мостивых, отъевшихся, те скалятся на него, усмехаются. Петрович по первости подумал, что опять вчера лишку хватил и теперь черти ему снятся. А как же ж иначе. Засыпал дома, после дня честного, трудового, рядом с женой, детишки за стенкой, собака в углу чего-то во сне брешет, а тут такое дело. Но тут смекнул - что сном это быть никак не может, оттого что черти периодически на латыни шпрехают, а ему, значит, сей язык никак не знаком и сниться не может. Он бы и не понял, что сие латынь есть, если бы еще в детстве далеком не услышал краем уха слово «Diabolos» от врача заезжего, который если и ругался то только по этой латыни. По матери, статься, не ругался вовсе. Петрович много тогда разных слов непонятных от него слышал, но только одно запомнил. Пригодилось вот. Осознал тогда слесарь, что не сон это, и впал сначала в задумчивость глубокую, а потом в ярость дикую и неистовую. Потому как замерзать начал. Еще бы, ночью без портов, босым на сырой земле стоять. А тут еще эти скалятся. Вообще Петрович был человеком спокойным, временами даже робким, перед начальством, например. А тут не выдержал, закипел. Ну и двинул кулаком в рожу упыряке, что ближе всех был, мажонку тому самому что его призывал. А рука на пол пути возьми да и ударься о стенку невидимую. Это ведьмаковская пентаграмма, стало быть его держит. Наружу никоем образом не выпускает. Смеються упыри, хохочут. Побился слесарь о стенку, побился, когда кулаками крепкими, когда словцом матерным, да вконец притомился. Тоскливо стало Петровичу. Упри тоже, значит, смеяться устали. Стоят, переглядываются, раздумывают какую бы еще штуку с Петровичем провернуть. Надоело тогда «призваннику» все это и полез он обратно в яму из которой вылез. Залез и притих. Упыряки как раз придумали что делать с Петровичем станут, а его и нет. Стали его выманивать. Сначала камней в яму покидали, а тот не выходит. Тогда, значится, стали палками тыкать. А тот не выходит и все тут. Вконец разошлись упыри, разожгли кострище большое, старый худой котел подлотали наскоро, за водицой до ближайшей лужи сбегали, вскипятили в котле и плеснули вниз. Из ямы пар столбом, а Петрович ну никак выходить не хочет. Тихо сидит. Мажонок затылок почесал ногтями грязными да и сиганул в яму. Смотрит - а нету там никого. Только лаз непонятно куда ведущий. Похихикал упыряка, вылазит из ямы а там…Тьма египетская, последний день Помпеев прямо таки. Петрович из колодца вылез. Откуда на клабище колодец? Ну так тут все просто. Дождевой воде на кладбище куда-то деваться надо, не то утопнут упыри. Петрович тем временем, где-то ключ на сорок четыре раздобыл. Большой такой ключ. И орудует им слесарь ловко и умело, в прежние времена не всякий ратник так булавой орудовал. Вылез молодой ведьмачонок из ямы, а Петрович его «бац!» ключом по голове и обратно в яму. Добил последнего и пошел походкой уверенной в сторону ворот. Точно знал где, так как не далее как неделю назад местные трубы проверял старательно, а в перерывах через те самые ворота за пивом бегал.
Молодой дедушка наш тем временем убегал зело шустро, упырицу свою бросив. И все казалось ему, что по пятам за ним неслышной тенью скользит силуэт с ключом гаечным аж на сорок четыре…
Проснулся дедушка снова старым, одетым в лохмотье упырем-алкоголиком. Пил кровь спиртосодержащую и спился совсем,от того и алкоголиком. Проснулся. А уснул Дунец уже трезвенником, ибо теперь всякий рабочий люд трогать шибко опасался, а слесарей и вовсе обходил за три версты.
Dm.
04:49. Пятница 13-е Апреля 2007 года.