День Памяти Павших...
Несущие горе
Лосев Егор, Росовский Михаил (№2 (3), май 2007, Интервью):
К сожалению, наш безумный мир никак не может успокоиться, военные конфликты постоянно вспыхивают то тут, то там, и мы часто слышим в СМИ сообщения о гибели военнослужащих.
Мало кто из нас задумывается о том, что каждое такое сообщение бесповоротно раскалывает жизнь сразу нескольких семей на необратимое «до» и «после».
Бремя ответственности оповещения семьи солдата о его гибели ложится на армию. В каждой стране это делают по разному.
В Израиле существуют специально подготовленные военнослужащие, которые приносят это тяжкое известие. Их учат, как сообщить о смерти близкого людям разных вероисповеданий и национальностей, как поддержать семью погибшего, чем помочь. В конце-концов, это ведь элементарный долг государства перед своими солдатами, самое минимальное, что оно может сделать для павших.
В переводе с иврита эти военнослужащие так и называются - модиим - оповещающие.
В этом номере - интервью Егора Лосева с одним из них, Михаилом Расовским.
- Расскажи немного о себе.
- Мне 37 лет, женат, 2-ое детей. Приехал с родителями и братом из Белоруссии. До репатриации закончил школу и недоучился 1.5 года в Белорусском Политехническом Иституте. Через полгода после приезда в Израиль поступил в Беер Шевский Университет. Почти все подработки во время студенческой жизни были связаны в работой с людьми: был почтальоном, работал в магазине. В 1995-м закончил университет и сегодня работаю инженером. Жизненным девизом была и остаётся фраза: «Если можешь помочь кому-то - сделай это». Быстро схожусь с людьми и стараюсь находить положительное в каждом. Не терплю несправедливости и не принимаю негативные вещи так дарованные свыше. Люблю путешествовать, читать, смотреть фильмы.
- Как ты стал оповещающим?
- Обычно армия предлагает такую должность на встречах «сборной солянки» - тех, кто «отбился» от своих резервистских подразделений. Под эту категорию попадают и новые репатрианты, прошедшие укороченную службу в армии. На встречу приходят представители «непопулярных» подразделений: региональных штабов, комендатур, и т. д. Каждый из них рассказывает 20-30 минут о будущей резервистской службе и отвечает на общие вопросы. После этого желающие расходятся по комнатам записи. Мой конкретный выбор был довольно определён. После срочной службы у меня был самый высокий медицинский профиль - 97* - и я проходил сборы в боевом подразделении, в должности водителя джипа. Но после производственной травмы мой профиль сильно понизился, в результате я и попал на одну из таких встреч в 1998 году.
- Чем ты руководствовался, когда решил стать одним из модиим - тем, кто оповещает людей о гибели или ранении близких?
- Как ни странно, у меня это было как сбывшаяся «мечта». Когда-то давно, году в 94-ом, я прочитал в русскоязычной газете об одном случае: представители комендатуры Тель-Авива нашли отца погибшего в Ливане русскоговорящего солдата. Он жил в каком-то совершенно заброшенном доме, в Южном Тель-Авиве. И совершенно не говорил на иврите. Представители комендатуры долго и безрезультатно пытались сказать ему о гибели сына, в конце концов один из них не нашёл ничего лучше, чем произнести фразу: «(имя сына) капут!», при это проведя ребром ладони по горлу.
Я уж не помню продолжения этой истории, но помню, что подумал - такого быть не должно. И когда мне предложили стать оповещающим, согласился не раздумывая.
Из тех, кто пришел на ту встречу в военкомат, а это человек двести, помимо меня на такую специальность решили записаться пятеро. Двое из них, в ожидании своей очереди в кабинет, обсуждали, как хорошо будет не месить грязь на сборах, а служить в режиме двухнедельной «готовности». Видимо, это тоже одна из причин. Поэтому первой фразой офицера в кабинете было предостережение: не искать этой службой «лёгкой жизни». Я рассказал ему о том, что слышал в коридоре. Он поделился статистикой: записываются в среднем 3-5 человек из двухсот, как и в тот раз, но из них половина просится обратно «месить грязь» уже после первого-второго оповещения. То есть без высокой мотивации практически никто на подобной работе не задерживается.
Я же после беседы только убедился в правильности выбора. К тому же я владею русским, а те, кто знает дополнительные языки помимо иврита, как русский, амхарский, арабский - нужны в службе оповещения ещё больше.
- Как проходит оповещение?
В группу входят как минимум 2-3 модиим и доктор, если речь идет о гибели военнослужащего. Если о тяжелом ранении, то тогда могут быть просто два оповещающих, или даже один, как это у меня было с раненным эфиопским парнем. Если в группе три человека, то один из них одет в гражданскую одежду. Он выходит из машины первым, на несколько минут раньше, и убеждается, что нет ошибки в адресе. Один из страхов в нашем деле - ошибиться адресом.
Инициатива использования гражданской одежды «местная», на курсах этому не учат. У нас в Афуле так поступали несколько раз, особенно когда приезжаешь в какой-нибудь поселок, где все друг другу дальние родственники и у восьмидесяти процентов из них одинаковая фамилия. У меня был один такой случай.
Если же в группе нет кого-то в гражданском, просят водителя такси выйти и проверить, что ошибки не произошло. Комендатуры работают обычно с одними и теми же водителями и все они понимают важность происходящего, я не припомню случая, чтобы кто-то отказался.
- Бывают ли в группе срочники?
- На моей памяти никто из срочников сам не изъявлял мазохистского желания присоединиться к нам. Они остаются в комендатуре и ведут бумажную работу: принимают отчёты от группы, связываются раввинатом, заказывают венки, передают подробности гибели солдата из подразделения, «подгоняют» офицеров пройти в семью погибшего и так далее. Работы на всех хватает, каждым погибшим занимается 2-3 человека в группе и ещё 2-3 в комендатуре. Именно поэтому в тех экстренных случаях, когда количество погибших велико, как, например при столкновении двух вертолетов с десантом над северной границей, некоторые комендатуры часто переходят на военное положение, т. е. вызывают несколько групп сразу.
- А офицеры?
- После курса все обязательно получают так называемое «показательное офицерское звание», я таким образом «перепрыгнул» с сержанта на лейтенанта. Офицеры тоже есть, они в таком же порядке получают «показательное повышение». Делается это вот для чего: армия провела исследование и выяснилось, что высокое звание оповещающего очень важно - оно имеет большое значение для тех, к кому он приходит домой. Разница между сержантом и майором в таком деле чувствительна.
- Это ведь тяжело, приносить такую весть в семью. Ответственность очень велика. Скажи, людей обучают этому? Требуются какие-то особые качества?
- Никакого специального образования не требуется. А вот одним из качеств, которым руководствуются при выборе кандидатов, является опыт работы с людьми. Пожалуй, лучше всего получается у людей, чьи профессии с этим связанны: торговцы, владельцы магазинов, бизнесмены, страховые агенты и т. п.
- Насколько я понимаю, все начинается с армейских курсов?
- Не совсем так. На курсы почти никто не попадает сразу, так как курс проводится довольно редко, раз в 3-6 месяцев. Армия не может себе позволить обучать того, кто «сломается» на первом-втором случае. Обычно посылают уже принимавших участие в двух-трех дежурствах, это примерно полтора года работы в комендатуре. И только добровольно, это чуть ли не единственный раз когда " оповещающий о потерях» призывается на резервистские сборы «как все». Во всех остальных случаях призыв осуществляется лишь по необходимости и обычно в комендатуру по месту жительства.
- Расскажи о курсе, чему там учат. Как вообще можно ТАКОМУ научить?
- На курсе дают базис, инструменты, которыми ты должен воспользоваться. Есть как ожидаемые дисциплины, например, обычаи погребения у разных национальностей в Израиле, так и совсем неожиданные: основы взаимоотношения с прессой, цензурой, командирами и солдатами подразделения погибшего, Абу Кабир* и тому подобное. Многие армии мира присылают своих представителей, чтобы изучить наш опыт, в этом грустном деле - мы передовые.
Вот некоторые из дисциплин:
Изучение случившееся от «А» до «Я»
Процедура опознания в мирное и в военное время.
Сообщение родственникам за границей и в подразделение «Анцахат, а Хаяль»*.
Психологическое напряжение оповещающего и его нейтрализация.
Лидерство и реакции поведения в кризисной ситуации.
Смерть глазами детей.
Семьи, находящиеся кризисной ситуации.
Вскрытие.
Средства массовой информации.
Разбираются также и конкретные примеры и манеры поведения. Курс очень интересный, построен так, что каждую тему читает именно тот, кто знает о ней не понаслышке. Например, тему о взаимоотношениях с прессой читал один из известнейших журналистов газеты «Едиот Ахронот», тему об обрядах погребения национальных меньшинств поделили между собой друз и бедуин, тему об Абу Кабир читал ведущий патологоанатом этого института.
Он, например, рассказывал о том, как важно убедить семьи разрешить сделать вскрытие. Приводил такой пример: довольно часто причиной смерти является остановка сердца, а, выяснив это, можно провести обследование всех членов семьи и предотвратить их преждевременную кончину.
Также рассказал об одном из случаев, когда военнослужащая погибла от взрыва террориста-смертника на автобусной остановке, и только на вскрытии выяснилось, что у неё во рту была жвачка, которая попала глубоко в горло и она фактически задохнулась, когда фельдшер определив её, как легко раненную, поставил пластиковый катетер, предотвращающий западание языка, и побежал помогать остальным. В результате того вскрытия были изменены правила у фельдшеров, и после установки катетера они сейчас обязаны проверить дыхание.
На дисциплине «обычаи погребения» был описан случай, после которого модиим перестали появляться у друзов и бедуинов без солдат-представителей этих национальностей. Оказалось, что один из оповещающих в знак сочувствия обнял родственницу погибшего, и получил за это по голове от мужской части семьи.
Опытные оповещающие также рассказывали и о том, что иногда семья агрессивно реагирует при получении известия. Однажды начальник комендатуры одного из городов в центре страны, был избит отцом и братьями погибшего.
Подробно обсуждали с журналистом случай, когда во время столкновения вертолетов на северной границе телеоператор крупным планом показал солдатский рюкзак, на котором была написана фамилия погибшего. Она оказалась очень распространенной, и многие семьи в Израиле пережили несколько тяжелых часов.
Всего не опишешь… Во всяком случае, после курса жена сказала, что я изменился…
- Ты помнишь первый случай?
- Да. Конечно, помню. Его гибель была довольна буднична - автомобильная авария в отпуске. Парень ехал домой с дискотеки. Развёз друзей и возвращался к родителям. Как установили позже, был трезв, двигался с разрешенной скоростью. На прямом участке, между Афулой и Афулой-Элит машина резко ушла в сторону, предположительно в попытке объехать препятствие - кошку или собаку, и, несколько раз перевернувшись, улетела в кювет.
В семье он не был единственным ребенком, остались ещё сын и дочь. Мне он запомнился не только из-за того, был первым, но ещё и потому, что у него брат в Казахстане. Пришлось также заниматься и этим.
Мама у парня оказалась русская и по Галахе он не еврей. Семья очень ограничена в средствах и он во время армейской службы работал, чтобы помочь родителям. У всех его родственников, даже у сестры-школьницы, «выбило» иврит моментально, а я в тот момент являлся единственным русскоязычным в группе. Самым неопытным, номером третьим. Был везде и сразу: в армии, в больнице. Мне пришлось почти единолично принять решение о пожертвовании внутренних органов, несмотря на то, что армия в это не вмешивалась, так учили на курсе в тот момент. Я общался с посольством в Алма-Ате, которое сначала не могло найти брата, а найдя, и передав деньги на билет, подставило его под вымогателей. Хотя, как я уже говорил, это работа другого подразделения, но там не оказалось русскоязычного, да и семья захотела, чтобы дело до конца вел я.
Потребовалось спорить с раввинатом, не желавшим открывать негалахический кладбищенский участок. В определённой мере мне тогда удалось создать прецедент. В те годы места на воинских кладбищах для неевреев были только в четырех больших городах - Тель-Авиве, Хаифе, Иерусалиме и Беер-Шеве. Все проживающие далеко от них могли выбрать один из двух вариантов: погребение на гражданском кладбище, в основном в кибуцах, или же погребение в большом городе на воинском кладбище в отделении для неевреев. В результате, во многом благодаря мне, появились отделения для солдат неевреев на воинских кладбищах в Афуле и Нацрат-Илите.
В конце концов у меня получилось настолько хорошо, если здесь уместно такое слово, что позже семья опубликовала благодарность в газете.
Есть и ещё один важный момент - прощание с телом погибшего. Для родственников это очень тяжело. По понятным причинам общая тенденция - попытаться уговорить их не делать этого вообще, а если это невозможно, то тогда предложить, чтобы прощался кто-то из дальних родственников: дядя, тётя и даже далее. К сожалению, в большинстве случаев семьи не соглашаются на это. В моем первом случае на прощание пришла всё семья.
Пожалуй, убедить их отказаться, было единственное, что мне не удалось тогда сделать, и уже после процедуры прощания они сказали ту самую фразу, которой я и пытался их переубедить, и которую мы отрабатывали на курсах: «Ты был прав. Мы должны были запомнить его таким, каким он был при жизни, а не таким, каким стал после смерти». Впоследствии мне много раз говорили это.
А вообще, конечно же, первый раз не забудешь никогда. Даже сегодня, после почти семи лет, иногда встречаясь на улице, мы узнаём друг друга… Я со своим первым довольно долго не мог «расстаться», да и сегодня могу воспроизвести по памяти весь ход событий.
- О чем думаешь, когда идешь к двери семьи, потерявшей близкого человека?
- Всегда роятся несколько мыслей: молишься, чтобы по ту сторону не оказался кто-то из знакомых, с кем пересекался ранее; пытаешься в очередной раз воспроизвести ключевую фразу и проговорить её про себя без искажения; надеешься, что никого не будет дома и у тех людей будет ещё несколько минут, часов спокойной жизни; веришь в то, что эту нелёгкую, но нужную работу ты делаешь не зря и никто не сможет сделать это лучше тебя.
- Когда уже не первый и не второй раз, можно ли привыкнуть к ЭТОМУ?
- Привыкнуть - не совсем верное слово, но раза после десятого ты учишься ставить невидимую стену гораздо быстрее. Ту стену, которая помогает доктору лечить пациента, а не сочувствовать ему, ту стену, которая позволяет хорошему социальному работнику эффективно помогать нуждающемуся и наверное ту же стену, отгородившись которой, психолог может бесстрастно заниматься пациентами.
- Были ли люди остававшиеся на этой должности на сверхсрочную, если это вообще возможно?
- Все постоянные сотрудники комендатур делятся на две неравные группы: первая, обычно, офицеры-срочники-срочницы, которые возглавляют комендатуры. Вторая, большая - группа офицеров сверхсрочников, в основном мужчин, которые проходят постоянную армейскую службу в крупных городах. Для них это часть военной карьеры.
Офицеры срочники-срочницы обычно не выходят на первую встречу с семьёй, а появляются позже, когда начинаются формальности похорон. Офицеры сверхсрочники из комендатур, довольно часто выходят на первую встречу вместе с группами оповещения и у некоторых из них количество оповещений далеко превышает 200-300.
Обычно группы резервистов не меняются годами и это довольно важный фактор в совместной работе. Ведь когда ты находишься в доме погибшего, то надо поменьше говорить между собой и постепенно начинаешь читать мысли тех, с кем работаешь.
Большинство резервистов остаются на такой работе и после окончания формального призывного возраста, людей часто не хватает, и продолжают службу как добровольцы.
- Бывает, что после выполнения заданий нужен психолог?
- Такая возможность существует и она прорабатывается на курсе, но так как это дело личное и об этом ты сообщаешь в личном порядке, то я не могу сказать ничего определённого. Очень помогает так называемый «дивув», последующее обсуждение членами группы своих чувств и впечатлений. «Дивув» является обязательной частью и там обычно оказываешь помощь друг другу. Эта процедура очень помогает «разгрузиться». Я не думаю, что обращения к психологу часты. В основном эту работу делают психологически устойчивые люди… Хотя всё может быть.
- Все, что вы делаете, это очень тяжелая работа, но все-таки - какой момент в ней самый трудный?
- Самый трудным момент одинаков для любого оповещающего - сообщение семье того, кого ты знал лично, «до того, как».
Альманах «Искусство Войны» №2 (3), май 2007,