Запах пороха (окончание)
Будни израильской военщины.
Выпуск 28 (Продолжение)
Оригинал здесь
Глава двадцать вторая - Двигай попой
- Что у тебя там, комбат? - не выдержал я. Полулежа на мне, он теребил мою рацию, запакованную в задний карман бронежилета, и пытался найти нужную станцию.
- Я вытащить ее не могу никак, привстань на секунду.
В тот же момент послышались хлопки - «калаши», пролетело в голове, - и мы с комбатом рухнули на землю. Я оглянулся: на пуленепробиваемых лобовых стеклах джипов появились следы попаданий. Юсен аккуратно выглядывал из Дроровского джипа и пристально смотрел в мою сторону. Я огляделся по сторонам и понял, что мы с комбатом и еще двумя солдатами оказались единственными, кто находится за пределами линии нашей обороны. Не поднимая головы, я выстрелил в сторону толпы.
- Кретин, - сказал сам себе, - у меня же холостые и резина.
Руки тряслись, я быстро поменял магазины, дернул затвор, но автомат заело. Блин, этого только не хватало! Стрельба продолжалась, наши стали отвечать, но и «калаши» не умолкали. Высовываться за насыпь было стремно. И правильно сделал, в метре от нас вздыбилась горстка песка и посыпалась на каски и лицо: значит, стреляли в нашем направлении…
- Блин, ну прямо, как в кино, - первое, что пришло в голову. Я наконец-то совладал с автоматом и глянул на комбата, подававшего знак своему водителю, чтобы тот подъехал к нам поближе. Тот, однако, был занят стрельбой и в нашу сторону не смотрел.
- Ребята, готовы? По моей команде отползаем и открываем огонь. Готовы? ЭШ!!!
Вы никогда не пробовали стрелять и при этом отползать по камням назад? Не пробуйте, особенно если вы мужчина. КПД этого довольно сложного акробатического упражнения, где главным движущим органом является ваша жопа, ничтожно низкое. Впоследствии все свидетели и участники боя вспоминали только одну сцену: танец стреляющих задниц. Тем не менее, вслепую мы уложили с десяток палестинцев.
В тот момент, однако, мне было не смешно. Я лупил из автомата, стараясь быстрее доползти до джипов. Наконец Дрор и водитель комбата сообразили, что можно и подъехать к нам, а не любоваться, как мы уворачиваемся от вражеских пуль, и оба джипа встали перед нами. Мы прекратили огонь, чтобы не задеть своих, а мощная рука Юсена схватила меня за шиворот и затолкала в джип. В тот же момент на лобовом стекле нарисовались еще два пятна, одно из них прямо перед моим носом.
- Ты безбашенный и ебнутый на всю голову человек! - заорал на меня Юсен. - Ты мой связист, и твое место в метре от меня, а не около этого комбата, ты понял?! Куда ты попер, Рэмбо хренов? Ты о родителях своих подумал? Я за твою голову перед ними отвечаю! - Командира трясло, никогда прежде я его таким не видел.
- Сержант Басовский, марш назад, за бетонады, и чтобы я тебя здесь больше не видел. - закончил спокойно Юсен, впервые обратившись ко мне по званию и фамилии.
- Не пойду, - уперся я вдруг. - Номинально я еще и твой телохранитель, ты сам говорил!
- Вы только посмотрите на него! Ох, уж мне эти русские сукины дети, - улыбнулся самхат. - Лучше сиди в джипе, слушай эфир и не высовывайся.
Я послушно сел позади джипа, пристроил к каске трубку от рации и стал наблюдать за театром боевых действий. Палестинские полицейские поняли, что прятаться среди толпы не получилось, а мы не церемонимся и действуем очень жестко. Поэтому стрельба прекратилась, и демонстранты вновь вышли на передний план. Опять полетели камни и бутылки с зажигательной смесью.
- У кого есть ромэ, переходим на резину, - прозвучали команды командиров. - По толпе боевыми не стрелять.
Резиновых пуль оставалось мало, но на пару пациентов должно было хватить. Я пристроился у передней двери джипа и продолжал вести огонь. Жалости к тем, в кого стрелял и попадал, не было никакой. Жаль было только семьи наших солдат, и еще был страх, что меня могут опередить, и уже кто-то другой будет жалеть мою семью. Поэтому я стрелял и ни о чем не думал.
Глава двадцать третья - Ближневосточный сюр
Подъехали палестинские амбулансы, и мы прекратили огонь, хотя арабы продолжали бросать камни.
- Дикари, - сказал кто-то рядом. - Вместо того, чтобы врачам помогать, они их подставляют.
С нашей стороны не было произведено ни одного выстрела. Никому из трех с лишним десятков солдат даже в голову не пришло стрелять, пока на поле боя находились врачи.
Раненых увезли, и мы продолжили отстреливаться. Возникло ощущение, будто каждый палестинец поставил перед собой цель получить резиной по заднице.
Вновь раздались выстрелы из «калашей», на этот раз из окон близлежащих домов. Магавники открыли массированный огонь, но сами стали мишенями, потому что открытое поле, где они расположились, сверху хорошо простреливалось. Мы опять сменили магазины с холостыми патронами на боевые и открыли огонь по зданию. Стреляли издалека, и потому прицельного огня не было, но пуля дура, и одному богу известно, в кого она попадет.
Посовещавшись, Юсен, Дрор и комбат приняли решение задействовать пулемет. С КПП принесли два Мага, пристроили на джипах и открыли огонь по дому. Все наши перестали стрелять и любовались убойной силой пулеметов. От стен отскакивали куски штукатурки, вылетали оконные рамы, и никто не завидовал тем, кто находился внутри здания.
- Прекратить огонь! - прозвучала команда. Стало тихо. Магавники бежали в нашу сторону, размахивая руками, они явно звали на помощь.
- Видимо кого-то зацепили, - сказал Юсен. Так и было: ребята под руки тащили одного из своих товарищей, другие бежали рядом, образовав защитное кольцо. Чтобы избежать дополнительных потерь, мы возобновили шквальный огонь в сторону дома, где засели вооруженные палестинцы, и прекратили стрелять, когда магавники добежали до наших позиций.
Раненого спасло чудо: пуля вошла через открытый рот и пробила навылет щеку, не зацепив ни одного зуба. Такое ранение считалось легким. Под ободрительные возгласы парня погрузили в амбуланс и отвезли в больницу.
Время шло, и нам порядком поднадоел этот бой. Камни сменялись беспорядочной стрельбой, потом в нашу сторону опять летели камни и бутылки. Но у палестинцев не было никаких шансов. К шести часам вечера они стали выдыхаться и сдались. Этому предшествовал короткий разговор по рации между командиром палестинских полицейских и нашим начальством.
- Дрор, это командир палестинцев, - услышали мы по рации, - умоляю, прекратите огонь, вы мне почти всех перекосили. Хватит, угомонитесь!
- Хорошо, обещай убрать всех своих вооруженных от КПП и дай слово, что больше не будет ни одного выстрела, камня и бутылки.
- Клянусь! - послышалось в ответ.
- Так бы сразу, - продолжил Дрор. - Твое слово я все еще уважаю. Если полетит хоть одна бутылка, завтра здесь будут танки. Вам с ранеными помочь или сами справитесь?
- Помогите, есть много тяжелых.
- Хорошо, подвезите их к КПП.
Вновь перед нашими глазами предстало сюрреалистическое зрелище: палестинские полицейские, которые так усердно в нас стреляли, стали оттеснять своих соратников внутрь города. Несколько арабских амбулансов подъехали к КПП, и теперь уже мы помогали перетаскивать раненных в наши амбулансы, развозившие палестинцев по израильским больницам.
- Вроде бы все, - устало сказал я Юсену. - Может, на базу поедем? Спать хочется, да и помыться не помешало бы.
- Не сейчас, профессор, - ответил Юсен, сам падавший от усталости. - Я обещал Цвике проехаться по всем поселениям и переговорить с равшацами (офицеры безопасности в еврейских поселениях). Поехали в Алей-Захав, а оттуда по списку.
Мы с Каюбом грустно переглянулись и полезли в джип. По дороге я попытался проанализировать события последних дней, но ничего не получалось. Перед глазами стояла картина: Бени ловко забирается на свой бэтээр и с улыбкой показывает нам с Ниром большой палец перед тем, как начать движение в сторону гробницы. А сегодня их нет и больше не будет никогда. Это надо было как-то переварить, но я не знал, как. В Калькилии было желание стрелять и мстить за ребят, что я и делал, с каждым попаданием считая, что торжествует справедливость. Но когда смотришь на покалеченного тобою врага, а потом перетаскиваешь его в амбуланс, чтобы наши врачи спасли ему жизнь, очень хочется, чтобы он выжил. Может, после этого до палестинцев дойдет, что нужно ценить и любить эту жизнь, а не желать всем смерти. Такими мыслями я грузил себя весь вечер.
В очередном поселении равшац пригласил нас к себе домой, где нас накормили вкусной домашней едой - мы как раз попали на шабатный ужин. По телеку шли новости, и мы услышали долгожданное сообщение:
- Сегодня состоялся телефонный разговор между премьер-министром Нетаньяху и Арафатом, в ходе которого была достигнута договоренность о полном прекращении огня на всех территориях Западного берега реки Иордан и сектора Газа. В результате кровопролитных столкновений, в последние три дня погибли семнадцать солдат ЦАХАЛа, около семидесяти получили ранения разной степени тяжести. По данным палестинцев, их потери составили около девяноста убитых и более четырехсот раненых.
- Типа мы победили, - с улыбкой сказал десятилетний сын хозяина дома. Мы с Юсеном переглянулись и грустно улыбнулись. Мы знали, что мы проиграли, потому что не смогли уберечь наших ребят в Шхеме, не говоря уже о том, что не защитили гробницу Йосефа, сожженную дотла.
Еще одна печальная новость пришла из сектора Газа: там погиб полковник Нери, заместитель командира Южной дивизии Газы. Юсена эта новость потрясла больше всего - Нери был в то время первым и единственным представителем друзской общины, дослужившимся до столь высокого звания. Для многих друзов он был примером для подражания. Услышав о гибели Нери, Юсен окончательно сник и полностью погрузился в себя.
Ближе к десяти вечера мы поехали на совещание в Шхем. Там же и заночевали.
Глава двадцать четвертая - День рождения
В субботу я проснулся в джипе в пять утра. Шея затекла, руки и ноги не слушались. Юсен с Каюбом еще храпели, а я отправился на поиски кофе. В тот день мне исполнился двадцать один год. Как в детстве, хотелось обнаружить подарки и с нетерпением сдирать оберточную бумагу с коробок. Но вместо подарков я видел Шхемскую базу, преобразившуюся до неузнаваемости. Каждый уголок напоминал теперь, что на базе поселилась бригада Голани. Везде были развешаны желто-зеленые флаги бригады, из камней были выложены дубовые деревья - главный символ Голани. Как долго этих ребят будут здесь держать, и как часто нам придется мотаться в этот долбанный Шхем? Мне очень хотелось поскорее забыть это место и никогда больше сюда не возвращаться. Это был бы лучший подарок на день рождения.
Палестинцы прекратили огонь, и суббота прошла относительно спокойно. Большие города молчали и оплакивали своих погибших, а в деревнях было несколько попыток спровоцировать демонстрации и беспорядки, довольно жестко пресеченные нашими войсками. Почти весь день мы ездили по поселениям, КПП и опорным пунктам. Возникло очень много бытовых проблем: из-за последних событий на многие базы не довезли продукты, и ребята сидели на сухих пайках. Многие дороги были настолько завалены камнями, что проехать стало невозможно. Я был настолько опустошен, что забыл о своем дне рождении. Юсен с Каюбом тоже забыли, а я им и не напоминал, не хотелось. Выбрав момент, позвонил домой и долго говорил с мамой - поздравления от самого близкого человека в жизни были нужны мне, как воздух. С отцом поговорить не удалось, он был в очередной командировке и, по словам мамы, не находил себе места, смотря новости из Израиля по СNN и зная, что я нахожусь в самом пекле.
- Мам, да какое пекло, ты что! Да, тяжело было, но я и близко к Шхему не приближался. Да, я знал погибших ребят, но я все время на базе сидел. - пытался я успокоить маму, хотя мать всегда чувствует своего ребенка и прекрасно знает, когда тот пытается повесить ей лапшу на уши.
- Ой, не верю я тебе, Санька. Но главное, что с тобой все в порядке. По телевизору ужасы показывают, кошмар что творится. Чтоб они все сдохли, гады! - Мамины политические взгляды стали резко меняться.
- Стараемся, - с улыбкой ответил я, и мы распрощались.
На базу мы приехали во второй половине дня. Первым делом я пошел в душ и проторчал там около часа. Форму, запачканную кровью, грязью, пылью, пропитанную порохом и потом, я выкинул в мусор. Туда же с грохотом полетели носки. Ботинки выставил проветриваться, Каюб последовал моему примеру. Хотелось спать, но, черт, у меня был день рождения, и впустую проспать остаток этого дня не хотелось.
Но меня никто не поздравил, многие меня избегали, даже девчонки в диспетчерской, обещавшие обласкать, проигнорировали мое появление. Стало совсем грустно. Как выяснилось, это была часть небольшого сюрприза, подготовленного Мишкой. Когда я завалился к нему в комнату, он радостно меня встретил, поздравил и повел в диспетчерскую.
- Да пошли они все нахрен, Мишка! Прикинь: я зашел, так они меня даже не поздравили, хотя у них на большом календаре написано, что сегодня мой день варения! Пойдем лучше в Шекем, купим чего-нибудь вкусненького и с тобой отпразднуем.
- Саня, не ворчи! - Мишка, улыбаясь, достал из штанов маленький сверток. - Вытаскивай и надевай!
Я развернул пакет, где оказалась белая майка, исписанная поздравлениями почти от всех солдат нашей базы, включая даже Юсена. Я с трудом сдержал слезы; это был единственный, но самый ценный подарок в тот день рождения. Как выяснилось, Мишка купил майку и специальные фломастеры, а потом бегал по базе, собирая автографы, и просил ребят на меня не реагировать, пока я не надену эту майку. Когда я появился в майке в диспетчерской, девчонки встретили меня совсем по-другому.
В конце дня объявили очередную тревогу, но Юсен отказался меня брать с собой, приказав не показываться ему на глаза до завтрашнего утра, и я впервые не сопротивлялся. Мне очень хотелось продолжать получать поздравления и дополнительные надписи на майке.
А ночью девчонка из диспетчерской пришла ко мне в комнату, и я, выжимая из себя все соки, вовсю наслаждался жизнью.
Впереди оставался еще год срочной службы, но это уже другая история.
Эпилог
Декабрь 2010 года, Аэропорт Sky Harbor в Фениксе, Аризона.
Я возвращался домой из очередной командировки. До самолета оставалось два часа, я сидел в удобном кресле и читал книжку. Время от времени я отрывался от чтения и наблюдал за пассажирами, целеустремленно направлявшимися к своим рейсам.
Почувствовав на себе пристальный взгляд, я оторвался от чтения. Парень моего возраста шел мимо и пристально меня разглядывал.
Что-то знакомое, промелькнуло в голове, но никаких ассоциаций не возникло.
Парень прошел мимо, но, сделав пару шагов, остановился и подошел ко мне.
- Мы, кажется, знакомы, - сказал он на иврите.
- Лицо знакомое, но не могу вспомнить, - ответил я, вставая навстречу. - Может, университет иерусалимский?
- Нет, я окончил Технион. Может, работа? Впрочем, неважно, я на самолет опаздываю. Шалом!
Он протянул мне руку, и меня будто ударило током; указательный палец был изуродован.
- Стой! Гробница Йосефа, шестой БТР, да?
- Точно, вспомнил! А ты связист самхата. Он друз был, кажется, из Голани.
- Да, Юсеном его звали.
Мы обнялись, как братья. У обоих глаза были на мокром месте. Не сказав больше ни слова, мы расстались, чтобы продолжать жить. За себя и за тех, кто остался там, в далеком сентябре девяносто шестого.