Запах пороха
Будни израильской военщины.
Выпуск 28
Автор Саша Фельдман
Оригинал здесь.
ЖЖ автора: felsash
Очень интересно описанны события осени 1996 года, беспорядки во время открытия туннелей под Храмовой горой, попытка прорыва БТРов к Гробнице Йосефа в Шхеме. Короче - эксклюзив. Фамилии офицеров изменены, но многих легко узнать.
Всячески рекомендую.
Запах пороха
Это топкое место. Ловушка, тупик,
Где любое решение бьет по тебе. Не случайно
Возвращается прошлое. Память хранит каждый миг:
Горечь страха, жар солнца, чай с привкусом лайма…
Холод мести, что тихо вползает в сердца
Совершенным подобием анестезии.
Миг, который ты должен прожить до конца,
Отпустить, потому что тебя отпустили.
Расстояние, время - не лекари ран
Тех, невидимых, тайных - под розовой кожей.
Жизнь нас учит прощать - и друзьям и врагам.
Это то, что ты сделал. И все, что мы можем.
Д. Нефедьева
Глава первая - Трудный вопрос
- Неужели ты сможешь направить автомат на человека и убить его? - спросил знакомый лондонский адвокат Джим, не отрывая от меня тревожного взгляда. За столом повисла тяжелая пауза. Я растерянно поглядел на отца, который сидел рядом и молча давал мне понять, что надо ответить.
- Джим, что ты привязался к ребенку? Дай ему спокойно поесть, - попыталась разрулить ситуацию тетя Мила, жена адвоката, представлявшегося эдаким мирным голубем.
- Нет, Мила, пусть он ответит, он взрослый парень, который скоро получит оружие, и я хочу знать, сумеет ли он кого-то убить.
Я задумался. В книгах, кино, да и в повседневной жизни убивают людей сплошь и рядом. В детстве я играл в войнушку, и мы убивали, хотя и понарошку. Но я никогда не думал, что мне, возможно, придется стрелять в живого человека.
- Джим, ты поставил меня в тупик своим вопросом. - Я тянул с ответом, пытаясь сформулировать свою мысль по-анлийски, - Конечно, последнее, чего я хочу, это стрелять в людей. Я единственный сын, и мне прямая дорога в тыловые части. Скорее всего, автомат я увижу пару раз на учебных стрельбищах.
- Все же, Саша, если надо будет стрелять в человека, поднимется у тебя рука? - Джим не отставал. Я вспомнил своих дедов-ветеранов, прошедших Вторую мировую, и спокойно ответил:
- Да, Джим, застрелю, если надо будет защитить коллег, семью или друзей.
Адвокат разочарованно посмотрел на меня и покачал головой.
- Но ведь ты убьешь человека! ЧЕЛОВЕКА! - Он повысил голос, сорвавшись на фальцет. Отец наконец-то вмешался и деликатно перевел разговор на театральную жизнь Лондона.
Это было в марте девяносто четвертого, во время моей первой поездки в страну туманного Альбиона, а уже спустя полгода я лежал на своем первом учебном стрельбище, проходя курс молодого бойца. В руках - автоматическая винтовка М-16, передо мной картонная мишень в виде человека, прибитая к деревянной палке.
- Эш (Огонь на иврите), - проорал наш сержант, и его команда затерялась в громыхнувших выстрелах. Я лежал, смотрел сквозь прицел на мишень и не мог нажать на курок. В памяти всплыл наш разговор с Джимом. Я на секунду представил себе, что передо мной не мишень, а живой человек, и мне стало не по себе.
- Басовский, тебе что, особое приглашение требуется, или иврита, сука, не понимаешь? - Сержант, сволочь, больно пнул меня в бедро, - Я сказал - ЭШШШ!
Философские мысли улетучились, палец нащупал курок, и, представив, что мишень - это и есть мой сержант, я выпустил весь магазин на одном дыхании.
Глава вторая - Связист его величества
Моя армейская карьера складывалась не так, как у многих моих друзей, которые тоже были единственными сыновьями и попали в тыловые части, где у большинства была возможность каждый день возвращаться домой. После длительного курса связистов меня по ошибке отправили в батальон мотопехоты, а это уже боевые части.
- Так, молодой и зеленый, - приветствовал меня офицер связи мотопехотного батальона. - Мы формируем новый батальон «Харув», будешь отвечать за связь первой и второй роты. Марш на склад, поменяй ботинки - если ребята увидят тебя в черных, а не в наших, -коричневых, они тебя не примут (светло-коричневые ботинки носили только десантники и мотопехота).
- Вообще-то, я единственный сын, и в ваш лихой батальон меня направили по ошибке.
- Да, е..ный карась! - заорал офицер. - Почему мне вторую неделю присылают дефективных? Ладно, вернем тебя, как только бюрократию утрясем, а пока иди в роту, знакомься с ребятами и помоги им со связью в бронетранспортерах.
Проторчал я в мотопехоте почти неделю и со многими успел познакомиться и сдружиться. Тогда я не знал, что мы еще не раз пересечемся, и нас ожидают совсем не детские испытания.
После многочисленных выяснений и разбирательств, меня отправили обратно в Генштаб иерусалимского округа, чему я был несказанно рад - база находилась в десяти минутах от дома. Впрочем, радовался я недолго. На следующий день, узнав, что я пришел из мотопехоты, да еще и в светло-коричневых ботинках, умное начальство решило отправить меня туда, где погорячее: в территориальную бригаду в палестинский город Тулькарем. Это было еще до Ословских соглашений, вывода войск из арабских городов и создания палестинской автономии. Сказать, что Тулькарем тихое местечко, я не могу. В первый же день по дороге на базу, джип, подобравший меня на КПП (Контрольно Пропускной Пункт), закидали камнями. В штаны я не наделал, но было очень неприятно. Позднее я привык к камнепадам - арабы постоянно забрасывали армейские машины «орудием пролетариата».
Наша база в Тулькареме находилась в самом сердце города. На относительно небольшом клочке территории пытались сосуществовать вместе армия, МАГАВ (пограничники), полиция, ШАБАК (контрразведка) и военный суд. Но главными хозяевами базы были огромные крысы, которые вальяжно прогуливались по территории и нисколечко не боялись людей. Жить в таком месте, где за забором тебя постоянно поджидает опасность и ненавидящие тебя палестинцы, было не очень комфортно в моральном плане. Но все быстро привыкали и варились в собственном соку, пытаясь не обращать внимания на окружающий мир. Даже ночные завывания муэдзинов становились для нас успокаивающей колыбельной песенкой.
Несколько месяцев я служил рядовым связистом, отсиживавшим задницу в лаборатории и чинившим радиоприборы, а потом меня назначили личным связистом нового замкомбрига (самхат - на иврите). Звали его Юсен. Друз по национальности, это был детина с кулаками размером с мою голову, который, до нового назначения отбарабанил в бригаде Голани, одной из самых прославленных и безбашенных в Израильской армии. Юсен был очень грозен с виду, но сердце у этого громилы было добрейшее. Он с легкостью общался с рядовыми солдатами и довольно быстро завоевал большой авторитет среди ребят на базе.
Быть личным связистом самхата означает, что ты круглые сутки привязан к начальству. Куда бы начальник ни поехал, ты едешь с ним. На базе твое место либо в диспетчерской, либо не дальше тридцати метров от джипа, который должен быть с исправной связью и, главное, с запасами еды (поэтому у меня был свободный доступ на кухню - мечта многих солдат). Ты должен быть готов к любой тревоге, вызову и заданию. Ты должен наизусть знать коды и позывные всех соседних баз, читать карту и ориентироваться на местности лучше любого бедуина. Поначалу мне было совсем не сладко. К тому же, мой иврит еще был далек от совершенства, и порой было невыносимо трудно уловить по хрюкающей рации, чего от меня хотели, и передать начальству четкую сводку. Надо отдать должное Юсену и нашему водителю, Шмулику, они хоть и прикалывались над моими перлами, но помогали и учили. Увидев меня на стрельбище в первый раз, Юсен состроил кислую гримасу.
- Хороший у нас связист, - обратился он к Шмулику - Если попадем в переделку, он нас первыми и пристрелит. Смотри, профессор, как стреляют настоящие голанчики. - И я стал свидетелем сцены, похожей на эпизод из голливудских боевиков.
- Ну, что рот открыли, салаги? - Шмулик тоже стоял в небольшом ахуе. - Будем учиться! Не позволю позорить Голани, да и жена моя должна знать, что у меня надежные телохранители.
- Не знаю, как насчет твоей жены, Юсен, но мои родители могут быть спокойны. С таким Рембо, как ты, мы с Шмуликом как за каменной стеной, - сказал я с еще большим уважением к командиру.
С того дня, как я стал связистом Юсена, армейские будни побежали для меня с огромной скоростью. На базе многие мне завидовали, и отчасти было чему - я был полностью освобожден от ненавистных дежурств, со мной на равных и даже заискивающе общались офицеры базы. Я был в курсе большинства секретов местного значения, и самое главное, я все время был в разъездах по нашему неспокойному округу. В основном это была рутина - объезд баз, КПП и еврейских поселений. Помимо всего, мы выезжали на любое происшествие - будь то дорожная авария или теракты. На удивление, я довольно спокойно стал воспринимать трупы, хотя в детстве панически боялся. Юсен любил поговорить с солдатами за жизнь, а им, в свою очередь, было очень лестно, что сам подполковник снизошел до их уровня. Но и вставлять он умел по самые помидоры, если что-то шло не так. Ребят было жалко, а мне особенно было жаль наших, русских, которых ловили за игрой в карты на КПП или, еще хуже, с бутылочкой холодного пивка (было и такое). В такие моменты мы долго с Юсеном спорили о советском менталитете и прочей хрени. Позже мы с Шмуликом придумали простую схему: он заговаривал зубы Юсену, а я втихаря по рации передавал ребятам, что скоро нагрянет начальство.
Наши акции в глазах Юсена возросли, когда мы с Шмуликом ночью свинтили синюю мигалку с ментовской машины прямо на парковке полицейского участка (у комбрига на джипе была такая, а чем его зам хуже?). Операцию провернули, как говорится, без шума и пыли. Утром Юсен заметил новшество, посмотрел на наши невыспавшиеся лица и, сделав невинное лицо, сказал:
- До Голани вам еще далеко, но довольно дерзко, одобряю.
Правда, и сдал он нас ненароком буквально через неделю, когда на совещании представителей силовых структур заспорил с полицейским и в доказательство того, что в полиции служат лохи, сообщил: мол, какой от вас толк, если даже мои архаровцы у вас из под носа мигалки таскают. Шум поднимать не стали, но мигалку заставили вернуть, дав взамен похуже, но все равно - синюю.
Палестинцы наш джип закидывать камнями не рисковали. Однажды когда два камня саданули по корпусу джипа, Юсен почти на ходу выскочил из машины и неожиданно открыл огонь. Стрелял он в воздух, но ощущение было, будто целится по камнеметателям. По уставу, открывать огонь в таких случаях запрещалось, но у Юсена был карт-бланш - Голани. Да и арабы не дураки: одного раза хватило, чтобы молва о страшном командире-друзе из Голани разошлась по всем окрестностям.
Глава третья - Мирная суматоха
Девяносто пятый год был относительно спокойным. Все готовились к воплощению в жизнь Oсловских соглашений с палестинцами, и основными заботами Юсена были организация строительства новых баз и подготовка к выводу войск из основных городов (мы отвечали за Тулькарем и Калькилию). Кроме того, мы много возились с еврейскими поселенцами, которые всеми силами пытались препятствовать созданию палестинской автономии. Они постоянно устраивали мелкие, но пакости. Так мы и мотались с утра до ночи, от стройки до разборки.
Когда строили новую базу вблизи Калькилии, выяснилось, что мы отхватили кусочек поля, якобы принадлежавшего местным жителям. Такой повод арабы, как правило, не упускали и торжественно выходили воевать с бульдозером. Дальше разыгрывался такой сценарий: тракторист зовет своих на подмогу, приезжает прораб, пытается объяснить, где проходят границы, получает по морде от недовольных арабов, звонит в полицию, те - нам, и армия подваливает на двух-трех джипах (считай 8-12 стволов) с целью утихомирить сто-двести человек. Всем надо выполнять план, утвержденный на переговорах большими политиками, как с израильской, так и с палестинской стороны. Но простому жителю деревушки до лампочки, что за него решил какой-то Арафат, равно как и армии, далеко начхать, где по справедливости должна проходить граница; есть план, приказ, карты, а, самое главное, сроки, которые поджимают, и любые тормозящие факторы надо устранять.
- База, я тридцать первый, толпа забрасывает нас камнями, хочу применить альфу (средства для разгона демонстраций).
- Тридцать первый, я каспитон мишнэ (мои позывные в радио-эфире). Через пару минут будем у вас, терпите и не реагируйте.
- Кус-эмек (е.. твою мать на иврите/арабском) - слышу в ответ. Юсен тоже услышал комплимент, взял трубку и вежливо дал понять, что тридцать первый за кус-эмек ответит.
- Алекс, готовь альфу, - радостно крикнуло начальство. - Сейчас я эту толпу мигом разгоню, они у меня узнают, что такое Голани. Нацепи себе ромэ (набалдашник, который надевают на дуло автомата для стрельбы резиновыми пулями). Шмулик, возьмешь дымовухи. Все, пошли.
Мы вылезли из джипа и подбежали к солдатам, прятавшимся от камнеграда за своими машинами. Юсен разделил солдат на группы, дождался, пока все залягут, и дал команду шуметь, т.е. кидать шумовые гранаты. Вреда от них ноль, но по ушам бьет сильно. Палестинцы, однако, не пальцем деланы, их шумовыми не испугаешь. Опять поперли, правда, не так уверенно. Поняли: дальше будет больнее.
- Долбани пару раз резиной, - услышал я голос Юсена.
- Прямо в них? Да они ведь пацаны совсем…. - я с ужасом посмотрел на Юсена.
- Конечно не в пацанов, а рядом. Видишь, машина стоит? Вот и пуляй по ней, а я пока посмотрю, кто у них зачинщик и главный заводила. Вот кого нужно будет снимать.
Я начал стрелять, больше в воздух, но и этого было достаточно, чтобы арабы убежали и попрятались. Такая тактика была мне по душе.
- Юсен, видишь парня в белой майке и джинсах? Он у них активный, - указал один из офицеров.
- Вижу. Алекс, дай твой автомат. Резина внутри?
Я утвердительно кивнул.
Юсен прицелился, выстрел, и заводила, неестественно вильнув ногой, повалился. Живой, облегченно подумал я, увидев подстреленного героя двигающимся и орущим.
- Держи, - вернул мне автомат Юсен. - Думаю, больше не пригодится. Киньте им напоследок «черемуху» (слезоточивый газ) и засекайте: через десять минут здесь будет пусто. Тридцать первый, остаешься здесь до вечера, убедись, что бульдозеру никто не мешает. Это тебе за кус-эмек в эфире.
Вечером я долго переваривал случившееся. Опять всплыл в памяти лондонский разговор с Джимом. Черт, а ведь у меня действительно рука не поднимается стрелять в человека! Юсен, наоборот, стрелял без особых эмоций, не колеблясь ни секунды. Впрочем, за время, что я был в команде Юсена, мы с Шмуликом узнали о нем больше, чем кто-либо другой. Он нам несколько раз рассказывал о всех своих боях, начиная с ужасов первой ливанской войны, и заканчивая участием в самых горячих точках во времена первой интифады. Видимо, существует какой-то порог, переступая через который, люди уже не сильно колеблются, нажимая на курок.
Глава четвертая - Быть или не быть офицером
Убийство Рабина в конце девяносто пятого года во многом изменило психологию почти всех израильтян. Особенно это сказалось на жителях еврейских поселений, которых повально стали обвинять, будто их активное участие в акциях протеста против мирных соглашений с палестинцами привело к расколу в обществе и к убийству премьер-министра. Большинство поселенцев сами были в шоке от произошедшего, но общество, и особенно пресса, возлагали на поселенцев всю вину за трагедию. Были, конечно, среди поселенцев и те, кто искренне радовался, что Рабина убрали, но их было немного. Палестинцы тоже притихли, все внимание в мире было приковано к Израилю. Сверху дали понять, что передача городов палестинцам должна состояться в лучшем виде.
Так как мы находились в самом центре событий и отвечали за передачу сразу двух городов из шести, работы оказалось очень много. Спать удавалось по три-четыре часа в день, приходилось постоянно мотаться и следить за демонтажом старых баз и устройством новых. Это - днем. А по ночам мы вместе с людьми из ШАБАКа пытались ловить в Тулькареме и Калькилии террористов, которые стали появляться в этих городах, предчувствуя скорую смену власти. Довольно мерзкое занятие, но деваться было некуда. До передачи городов палестинским полицейским оставались считанные дни, и разведка работала, как сумасшедшая.
Для меня тот период тоже был последним на базе и в команде Юсена, так как я прошел отбор на офицерские курсы. Юсен сумел меня убедить, что лишний год в армии мне не повредит, а на гражданке у офицеров куда больше возможностей, чем у рядовых солдат. В те годы любой израильский работодатель иначе относился к человеку, если в его резюме было отмечено офицерское прошлое.
В один декабрьский четверг я сдал на склад свои армейские шмотки, но упросил Юсена поехать в субботу утром на базу, чтобы участвовать в передаче Тулькарема палестинцам. Хотелось увидеть это своими глазами, да и Юсен был не против.
- Нам со Шмуликом будет тебя не хватать, - сказал он.
Сбор назначили в недавно построенной базе координирования Израильско-палестинских сил на подъезде к Тулькарему. Там меня встретил Гади Айзен, наш тогдашний комбриг. Гади по отечески меня приобнял, отвел в сторону и сообщил, что Шмулик, ставший для меня практически родным человеком, разбился ночью на машине. Видя, как у меня вытянулось лицо и подкосились ноги, он быстро добавил, что Шмулик жив, но ходить, видимо, уже не будет - перебит позвоночник.
- Подробностей аварии не знаю, он ехал со своим другом, который задремал за рулем, и они улетели в кювет. У друга ни царапины, а Шмулику не повезло… - сказал Гади.
- Держись, Алекс, и еще: давай отложим твои офицерские курсы на три месяца. Сейчас ты нужен Юсену здесь, а я лично позабочусь, чтобы тебя взяли без всякой бюрократии. (Обещание свое Гади сдержал, только я к тому времени поменял свое решение и вежливо отказался от возможности быть офицером).
- Вопрос закрыт, Гади. - Я с трудом мог говорить. - Где Юсен сейчас?
- У Шмулика в больнице. Бери мою машину и дуй к ним, но умоляю, поезжай осторожно. Ночью у нас много работы.
- Спасибо, Гади.
Юсен сидел в коридоре больницы, глаза были на мокром месте. Мы обнялись.
- Придется тебе потерпеть меня еще минимум три месяца, - сказал я, пытаясь подбодрить Юсена, - Приказ Айзена обсуждению не подлежит.
Юсен хотел улыбнуться, но не получилось.
- Ладно, пойдем к нему в палату.
Шмулик лежал на кровати, весь забинтованный, в кровоподтеках и синяках. Вокруг него сидела вся его большая марокканская семья. Увидев меня с Юсеном, они замолчали. Тяжело дыша, Юсен стал просить прощения у мамы Шмулика, что не уберег сына. Родители Шмулика, в свою очередь, успокаивали Юсена, благодарили за заботу и т.д.
- Ну и какого хрена ты поперся ночью на дискотеку? - спросил я Шмулика полушепотом.
- Ты не представляешь, Алекс, меня такая телка туда позвала, я не мог отказаться. Жаль, что не доехал. Ног пока не чувствую, но врачи говорят, что все будет хорошо…
…Шмулик так и не смог встать на ноги, но нашел силы продолжать жить. Он занялся спортом: плавал, играл в баскетбол и настольный теннис, участвовал во многих паралимпийских играх и живет, не теряя надежды, что однажды все-таки встанет на ноги.
Глава пятая - С высоко поднятой головой
Вернувшись из больницы, мы с Юсеном весь вечер и ночь бегали по нашей Тулькаремской базе, передавая прибывшим палестинским офицерам здания и показывая инфраструктуру. Заодно производили последние проверки, чтобы убедиться, что ничего из нашего добра не забыто. Все задействованные солдаты выезжали из базы окольными путями. У главных ворот уже столпилось многотысячное местное население, с нетерпением ожидавшее, когда можно будет войти на территорию базы и торжественно отпраздновать победу. На часах было четыре утра, через два часа мы должны были встречать десять автобусов с палестинскими полицейскими, которым предстояло взять Тулькарем под свой контроль. На базе осталось три наших джипа: армейский с Юсеном, Айзеном и его связистом Рои, джип командира местного горисполкома, все эти годы отвечавшего за связь армии с палестинцами, и джип ребят из ШАБАКа.
- Может, не будем ссать и выедем в последний раз из города через центральные ворота? - предложил Юсен.
Айзен, тоже голанчик в прошлом, посмотрел с уважением на своего зама, а у нас с Рои пробежали мурашки по спине от этой идеи. Я и так был морально и физически измотан, а тут еще на мою жопу дополнительные приключения по имени Голани.
- Вы с ума сошли? - встрепенулись ребята из ШАБАКа. - Они порвут нас на части. Глаза протрите, идиоты!
Но я уже видел: Айзен своего решения не изменит. Он молча достал огромный израильский флаг и заботливо повесил его на радиоантенну, насвистывая песню Йорама Гаона «Голани шели» («Мои Голани»). Шабакники стали натягивать на себя бронежилеты и каски, мысленно прощаясь с этим миром.
- Кодкод Кейсария (позывные комбрига), выдвигайтесь и закрывайте лавочку, - послышался уставший голос Илана Бурана, командующего центральным округом.
- Я кодкод Кейсария,- торжественно произнес Айзен. - Выезжаем с высоко поднятой головой через центральные ворота!
- Гади, ты уверен? - с тревогой в голосе спросил Буран.
- Да, Илан, все нормально. Мы не можем уйти иначе, мы не трусы.
- ОК, постарайтесь без жертв с той и другой стороны, а я к вам навстречу вышлю пару магавников (пограничники - гроза всех арабов). Конец связи.
Гади, явно довольный полученным от начальства разрешением, кивнул Юсену (разворачивай, мол, джип к центральным воротам) и с улыбкой обернулся к нам с Рои:
- Не дрейфить! Так надо, так правильно. Оружие к бою, но стрелять только в воздух и по моей команде.
Толпа палестинцев взревела, увидев, что мы с флагом, мигалками, включенными и ослеплявшими толпу прожекторами двинулись прямо на них. Юсен ехал медленно, чтобы два задних джипа не отстали. Толпа провожала нас ненавидящими взглядами, но преградить дорогу никто не решался. Проехали мы метров сорок, и лишь тогда, на повороте, посыпался град камней. Перед джипом возникли вовсе не мирно настроенные арабы.
- Нет, с этими дикарями сложно будет договориться о мире. Рои, Алекс, швырните им пару шумовых гранат, - скомандовал Гади. - Если не поможет, пальнем пару раз.
Подействовало. Толпа расступилась, провожая джипы плевками и матерщиной, и мы продолжили путь.
- Юсен, ты только посмотри, сколько у них, оказывается, припрятано стволов, а мы-то бегали, отбирали, чистили. Ни фига не помогло… Партизаны хреновы, - констатировал Гади при виде множества вооруженных палестинцев, победоносно трясущих в толпе своим оружием.
Когда мы спустились, нас встречала целая гвардия наших пограничников, солдат и высокие чины.
- Получили по шарам, герои? - с улыбкой спросил Буран, рассматривая покореженные ударами камней джипы. - Ничего, молодец Гади, все верно сделал. Это их город, пусть варятся в собственном соку, лишь бы нам не мешали.
Оставался час до прибытия палестинских полицейских, которых везли из Йерихо, и мы с Юсеном задрыхли прямо в джипе. Намечалась полуторжественная церемония раздачи подарков новым хозяевам: пакетиков бамбы, шоколадок и сигарет «Ноблес» (в Дженине раздавали «Мальборо», но потом решили, что это слишком жирно - дешевые и мерзкие «Ноблес» в самый раз).
- Подъем! Автобусы будут через пару минут, - разбудил нас Рои с двумя чашками кофе в руках. Зная о том, что произошло со Шмуликом, все в тот день старались как-то нас поддержать.
Сцена встречи палестинских полицейских оказалась очень комичной. С нашей стороны все стояли, что называется, «с мытыми шеями». Прибывшие автобусы выстроились вдоль дороги, двери открылись и четыреста человек в новехонькой форме, с ошалелыми глазами кинулись из автобусов в сторону поля. Сначала мы были в небольшом замешательстве, но через пару мгновений лежали от смеха: палестинцы стояли и сидели, справляя нужду, и блаженно стонали. Ровная линия из четырех сотен человек, растянувшаяся на десятки метров.
- Видали, как они нас боятся? Не успели выйти, и сразу в штаны, - пошутил Маян, командир магавников, вызвав очередной взрыв смеха.
- Им не шоколадки надо дарить, а туалетную бумагу, - продолжил Юсен.
- Отставить шуточки! - давясь от смеха, приказал Буран.
Как выяснилось, палестинцев везли в автобусах часов шесть, не торопясь, меняя по пути израильское сопровождение и ни разу не выпустив на свежий воздух. Беднягам было не до церемоний, и, окажись мы на их месте, выглядели бы точно так же. Но со стороны, этот эпохальный в истории создания палестинской автономии момент выглядел очень весело... уписаться можно...
Через неделю мы передали палестинцам Калькилию. Там было намного спокойней, чем в Тулькареме. Правда, палестинцам в нашем присутствии вручали, помимо подарков, еще и автоматы Калашникова. Мы с Рои безразлично наблюдали за этой процедурой, находясь за железными прутьями, разделившими израильскую и палестинскую стороны на базе по совместному координированию. В какой-то момент к забору подошел один из новоиспеченных полицейских с калашом в руках и, с улыбкой на лице, резким движением зарядил автомат. В глазах у парня читалось что-то очень нехорошее. Было понятно, что он, как и другие его товарищи, только и мечтал воспользоваться своим автоматом, направив его в нашу сторону.
- Я твой глаз топтал, ахуя (мой брат, по арабски) - миролюбиво крикнул я по-русски, улыбаясь и мирно махая рукой.
- Йа Салям-салям, - оскалился в ответ палестинец.
- Рои, сдается мне, мы еще нахлебаемся с этими уродами.
- Согласен, и, судя по всему, довольно скоро, - с грустью констатировал Рои.
Глава шестая - Новый год
Новый, 1996 год я встречал на новой базе около поселения Кдумим. Так получилось, что почти вся наша русская тусовка осталась на базе, и мы усердно готовились к празднику. Привезли из дома бутылки шампанского, вкусные колбасы из русских магазинов, шпроты, сладости и прочие ностальгические деликатесы. Наши русские повара выступили в лучших традициях, приготовив салат оливье, нажарив мяса и выбрав для нас самые свежие продукты. Все было готово к большой пьянке, ребята заранее позаботились отпроситься от дежурств и других обязанностей. Я взял слово с Юсена, что он закроет глаза на наш праздник, обезопасив нас от грозной кары расара (прапор по поведению и порядку на базе). Без пяти одиннадцать мы собрались у стола и готовились отметить новый год по Москве. В разлив пошла первая бутылка шампанского, и ровно в одиннадцать, под дружный обратный отсчет и громкие попытки скопировать куранты, я с трудом, но услышал рацию:
- Параш турки (тревога)! Басовский, к джипу!
- Саня, забей, оставайся! - Ребята с грустью провожали меня в дорогу.
- Сами знаете, не могу! Постараюсь к двенадцати вернуться. Без меня сильно не напивайтесь и оставьте что-нибудь пожрать.
- Я тебе оставлю и дождусь, - сказал Мишка, мой лучший друг на базе и на гражданке. Я знал, что он сдержит слово.
- Диспечерская, давай быстро сводку, что там у нас. - Я полностью переключился с праздника на очередное приключение.
- Бактаб (бутылка Молотова) около Ариэля. Машина поселенцев, раненых вроде нет, но машина тю-тю.
- Дай сюда рацию и следи за дорогой. - Это уже Юсен взял в свои руки бразды правления.
- Перекрыть дороги там-то и там-то, вызывайте следопытов, поднимите дорожную полицию, чтобы регулировали движение. Комендантский час во всех деревнях в радиусе пяти километров. Скоро будем на месте.
Я давил на газ, а в голове была одна мысль: успеть обернуться меньше, чем за час. Понимал, однако, что это невозможно.
- Алекс, надевай бронежилет, рацию, и пошли со следопытами, - приказал Юсен, как только я припарковался около сгоревшей машины.
- Ага, - с грустью подчинился я командиру, в душе кроя его последними словами - к Новому Году не успею.
На обочине сидели в обнимку пара лет тридцати и их маленький ребенок. Ребята оказались русскими. Женщину трясло, ребенок спал у нее на руках, отец нервно курил.
- Суки! Мы ехали к друзьям в Ариэль на Новый Год и вот, справили. Счастье, что успели сына вытащить, бутылка попала через заднее окно в багажник. Блин, и машина новая была, впрочем, хрен с ней, главное, живы остались.
- Да, повезло вам, - промычал я. - С наступающим вас.
- И тебя,- усмехнулся отец семейства. - Вижу, тебе тоже запороли Новый год.
- Фигня, надеюсь не последний. Сейчас найдем этого гондона, тогда и отметим.
- Убейте его на месте, пожалуйста. Я чуть сына не потерял.
- Алекс, тебя долго ждать? - крикнул Юсен, и я быстро распрощался с ребятами, чувствуя, что готов разорвать на части того, кто пару минут назад пытался убить эту семью. И ведь мог! Сколько было случаев, когда от бутылки Молотова погибали люди! Этим ребятам просто повезло.
Наш небольшой отряд поплелся за следопытами. Слава богу, они сразу обнаружили следы, которые вели в деревню Харес. По рации дали команду плотно заблокировать все тропинки и дороги. У первых домов нас поджидали несколько жителей. Среди них были имам и другие старейшины. По опыту я знал, что храбреца нам сдадут, взамен на спокойную ночь и последующие будни. Так и случилось. Они молча указали на дом и тихо удалились. Брать ночью дом - крайне неприятная процедура. Я всегда ненавидел эти вылазки, зная, что придется поднимать с постели людей, лупить им в лицо ярким светом фонаря, сверять документы и забирать того, кто нужен, под визг его родни.
Мы быстро распределили, кто где стоит и за какой угол отвечает, окружили дом, а следопыт с Юсеном постучали в дверь. На пороге появилась женщина, из-за ее спины испуганно смотрели остальные жильцы. Начался жесткий диалог на арабском: кто дома, тащи всех на улицу. Последним вышел парень лет семнадцати. Следопыт сразу подошел к нему, схватил за руку и поднес его ладони к своему носу. Парень стоял, опустив голову, а следопыт еще крепче сжал его руки.
- Всем обратно в дом, живо! - скомандовал Юсен по-арабски. - Этого мы возьмем с собой.
Женщина заголосила, но мужчины быстро увели ее в дом. У них своя психология: зачем поднимать шум, чтобы назавтра вся деревня знала, как отметился их сын? Он мог спровоцировать коллективное наказание: выезд из деревни перекроют, никто не сможет выйти на работу или съездить за продуктами. Жители сами предпочитали, чтобы инцидент побыстрее закончился.
- Ну что, почему руки пахнут бензином? - спросил Юсен у молодого революционера. Тот молчал.
Следопыт велел ему поднять ногу, посмотрел на след от кроссовок: сходится с теми, по которым мы шли.
Кретин, - подумал я, - нет чтобы пакеты на кроссовки надеть или выкинуть обувь подальше. Не говоря о том, чтобы руки отмыть от бензина. Тогда хрен мы бы его взяли, а так все улики налицо. Впрочем, спасибо, и дай бог, чтобы вы и дальше продолжали с нами воевать так же тупо.
- У кого есть азикон (пластиковые наручники)? - спросил следопыт. Я подошел вплотную к парню, с ненавистью посмотрел ему в глаза, молча достал азикон, заломил руки за спину и затянул потуже. Меня трясло, перед глазами была чудом спасшаяся семья. Очень хотелось долбануть парня прикладом. Юсен, стоявший рядом, будто прочитав мои мысли, отвесил ему подзатыльник. Тот не удержался на ногах, рухнул лицом в грязь и тихо заплакал.
- Встать, шармута (сука, по арабски)! Раньше надо было думать, - процедил сквозь зубы следопыт.
Парня подняли и затолкали в подъехавший джип полиции, а наш небольшой отряд побрел обратно к дороге. Я посмотрел на часы: без десяти минут час.
- С Новым Годом, - тихо сказал я себе и вспомнил старую поговорку: как встретишь новый год, так его и проведешь. На душе стало еще поганей.
Когда мы вернулись на базу, все наши были в дупель пьяные и дрыхли. Мишка, как и обещал, дождался, хоть и было видно, что умирает спать. Мы разлили по стаканам, выпили. Мишка отправился спать, а я открыл банку шпрот и в гордом одиночестве съел их, запивая шампанским.
Глава седьмая - Игра по новым правилам
После того, как армия покинула все арабские города, кроме Хеврона, в наших бригадах провели реорганизацию., и в результате под наш контроль полностью перешел округ Шхема и Калькилии (Тулькарем отдали под контроль бригады города Дженина). Теперь нам приходилось покрывать довольно большие расстояния, чтобы проверить все наши базы и КПП. Приятным сюрпризом было то, что в район Шхема передислоцировали мотопехотный батальон Харув, где я недельку проторчал после курса. Многиеребята встретили меня, как своего. Всегда приятно, когда у тебя в разных частях находятся хорошие знакомые.
Обстановка в районе Шхема всегда была более напряженной, чем в других городах. Самым проблематичным местом была находившаяся на окраине Шхема гробница Йосефа. Территория гробницы (сотки четыре) была полностью под израильским контролем, но все, что вокруг, - под палестинским. Короче: Самарийский Ватикан. Там же располагалась малюсенькая синагога, куда религиозные евреи приезжали молиться чуть ли не каждый день. Их нужно было охранять, а подвозку координировать с палестинцами: жуткая головная боль для армейского начальства. Все понимали, что это наша ахиллесова пята, и в случае беспорядков защитить гробницу будет архисложно.
В марте девяносто шестого года, незадолго до выборов в Кнессет, палестинцы взорвали пару автобусов в отместку за ликвидацию одного из главных и известных террористов - Ихье Айаша, по кличке Инженер. В терактах погибло около пятидесяти мирных израильтян, настроение в обществе сместилось вправо, и на выборах победил Биби Нетаниягу. На нашу же долю вновь выпали бессонные ночи, которые мы проводили в постоянной охоте за палестинскими террористами. К сожалению, ловить их стало очень тяжело: чувствуя, что запахло паленым, многие попрятались в городах, которые уже не находились под нашим контролем. Формально, отлавливать этих ребят должна была палестинская полиция, но на деле она им помогала, сообщая, что их персонами интересуются ШАБАК и армия. Правда, пару раз мы проводили дерзкие вылазки: спецназ входил в города и без шума вытаскивал или ликвидировал тех, кого было нужно. Но такие вылазки были сложными и опасными.
В то же время сильно активизировались палестинцы, которые жили в деревнях неподалеку от еврейских поселений. Их можно было понять: большие палестинские города уже находились под властью автономии, а деревни все еще контролировала израильская армия. Непорядок - надо бороться за независимость! Вот они и боролись, как могли, забрасывая камнями израильские машины и совершая теракты мелкого масштаба. Мы отвечали шумовыми гранатами, «черемухой» и резиновыми пулями. Я называл это игрой в кошки-мышки. Больше всех нервничал в таких ситуациях наш новый комбриг, Цвика. Выходец из бригады Гивати (морская пехота), он постоянно был на нервах, орал по рации на всех и доставал своими тупыми решениями. За глаза вся база, да и весь округ, стали называть его Нервный (на иврите его кличкой был Лахац- давящий).
В тот-же период Юсен взял себе нового водителя, который был тоже друзом и жил с ним по соседству. Мне, конечно, было очень комфортно общаться с командиром, когда я был одновременно водителем и связистом. Однако крутить баранку с утра до ночи, занимаясь при этом еще и связью, было физически тяжело. Каюб (так звали наше молодое дарование) был малым вспыльчивым, но послушным, и водил нормально, так что я мог спокойно дрыхнуть на заднем сиденьи.
Время от времени мы с Юсеном присоединялись к совместным израильско-палестинским патрулям. С нашей стороны эта участь досталась магавникам. Бедняги, в душе ненавидевшие палестинцев, должны были строить из себя посланцев мира и с широкими улыбками ездить с арабами. Зная об этих непростых отношениях, Юсен, бывало, присоединялся к ребятам, чтобы разрядить обстановку. Мы мирно готовили еду, пили кофе, курили сигареты и пытались говорить «за жизнь». Пару раз даже шашлыки вместе делали. Но все равно сближения никакого не было, в воздухе постоянно висело недоброе напряжение.
Продолжение