Засада
Выпуск №22.
Утащенно отсюда
Автор MZ.
Было это осенью 1994 года в южном Ливане близ опорного пункта Гальгалит, что в Центральном секторе Зоны безопасности. Я был тогда молодым заряжалой, только после учебки. И попал я в действующую часть в экипаж старослужащих. Командир танка - взводный сержант и одновременно очкастый интеллигент. Водитель - его кореш с одного призыва, тель-авивский сноб, уже почти дембель к тому времени. Наводчик - ешиботник "эсдерник" вторую часть своей разделенной службы заканчивает.
А на опорном пункте Гальгалит сидело тогда небольшое подразделение десантников, причем из молодой роты - у них еще субординация как в учебке. И все они так гордились своими значками с крылышками и красными беретами, что остальных вообще за солдат не считали. Однако при очередном обстреле этого ОП, там погиб их офицер, и начальство решило усилить их, придав им танк. И я неожиданно для себя оказался в этом маленьком мирке со своими законами.
Воспоминаний с той поры у меня не счесть, конечно. Мог бы я рассказать, как слегка повздорил с десантниками, и как неожиданно заслужил их уважение. Мог бы рассказать о том, как меня (тогда еще нового репатрианта) впервые в жизни уговорили выпить черный израильский кофе - после ночного дежурства не смог заснуть, а вечером снова в засаду выходить. Мог бы рассказать, как нам давали по минуте на звонок домой с телефона на КП, с крыши которого стрелял тяжелый пулемет, на что я обращал не больше внимания, чем на тиканье часов, пока он не дал очередь сразу после произнесенного мной в трубку: "Але, мама!", и я с ужасом понял, ЧТО мне сейчас придется объяснять. Но всего не расскажешь. Поэтому речь пойдет о происшествии, случившемся уже под конец нашего прибывания там, конкретно на ночном танковом дежурстве.
Дежурства эти, к стати, засадами назывались. Ибо этим самым они и являлись по сути. Выезжает танк темной ночью в чистое поле, становится на высокую гору и следит внимательно, а не крадется ли где супостат. И, ежели какого ворога заметит, то разит его нещадно всею своею мощью. Представляете, как чуствует себя в такой засаде молодой танкист? В первый час все клеточки тела возбуждены до предела: "Сейчас я тут всех террористов пококаю!" На второй час возникает легкое недоумение: "Ну, где тут эти чертовы террористы? Сколько их ждать?!" К середине ночи в глаза уже можно спички вставлять, - все равно не поможет: "Да ну его к дьяволу! Нет тут никаких террористов. Может и были когда-то, а теперь повывелись. А засада наша - это только, чтоб над простым солдатом поиздеваться, спать не давая."
За пару месяцев бойцы моей танковой части возле других ОП из подобных засад уничтожили четыре мобильные группы боевиков Хизболы. А у нас хоть бы какой один завалящий террорюга подошел! Правда, один раз нам все же довелось открыть огонь и метко поразить подвижную групповую цель с офигенной дистанции. Но на утро к останкам уничтоженной нами группы отправился отряд наших десантников и принес нам трофей - окровавленный шакалий хвост, который тут же захапал себе наш дедушка-водила. В общем, - рутина. Тррористов нет. А нас обстреливает святой дух, да и то не слишком часто и не слишком плотно.
Была у нас в танке одна мелкая техническая проблема - с электричеством. Дело в том, что тепловизор и развороты башни на этих дежурствах сжирали много энергии и довольно резво приканчивали наши аккумуляторы. А с заведенным движком - ну какая же это засада? Ночью танковый двигатель слышно за много километров. Экономический резон тоже имелся в виду - час работы двигателя слишком дорог, чтобы гонять его целыми ночами напролет. Поэтому к танковому корпусу у нас был прикреплен снаружи дополнительный дизельный генератор. Но, как это часто бывает в любой армии мира, этот тшательно закрепленный и возимый нами повсюду генератор попросту был неисправен. У нас не было иного выхода, кроме как заводить время от времени таковый двигатель для подзаряки аккумуяторов. Мы и заводили его регулярно, по нескольку раз за ночь. Но, иногда, мы вспоминали об этом слишком поздно - аккумуляторы были уже слишком слабы. Было в нашем танке специальное защитное устройство, которое не позволяло заводить движок, если аккумуляторы на последнем издыхании. Однако инструкция позволяла экипажу при необходимости закоротить это устройство, если того требует черезвычайная боевая обстановка. А у нас что было, спрашивается? Эта самая черезвычайная боевая и была. Вот мы и коротили защиту немноже сумняшися.
И вот, одной темной-притемной, припротивнейшей дождливой ночью, в результате нашей очередной попытки завести двигатель от подсевших аккумуляторов при закороченной защите эти смые аккумуляторы сели окончательно. Тусклое освещение в башне погасло. Приборы сдохли. Пушку парализовало. Рация замолкла. Танк остался стоять на вершине холма на враждебной территории, прямо на предполагаемом пути бандитских группировок, слепым, глухонемым, неподвижным и бессильным.
Члены экипажа обменялись хмурыми молчаливыми взглядами. Эта позиция к тому времени уже воспринималась нами почти как дом родной - мы тут чуть ли не каждую ночь проводили. И никаких террористов тут нет и в помине. Или все-таки есть? Точно есть, именно сегодня они и нагрянут - как по законам вероятности, так и по гораздо более надежным законам подлости. А до родной израильской границы семь километров по прямой через горы и враждебные деревни. Бли-и-и-ин!
Собственно, думать тут особо не о чем. Ситуация предусмотрена инструкцией, и что делать всем ясно без слов. Оставаться в танке нельзя - это сейчас гроб, а не танк. Без возможности огня и маневра первая же ракета его прикончит. И уходить тоже нельзя - танкисты свою машину не бросают. Надо делать то, что у израильских танкистов называтся "пехотный трюк". В том смысле, что теперь мы все из танкового экипажа превращаемся в пехотное звено: снимаем с машины пулемет, берем мобильную рацию, запасаемся ручными гранатами и продолжаем держать позицию рядом с машиной до подхода подкрепления. И молимся, чтобы подкрепление пришло к нам еще до рассвета, потому что с первым светом наш танк на горе станет для окрестных жителей тем самым Штирлицем, который сидел на столбе и делал вид, что читает газету.
Много чего у меня еще бывало впоследствии на службе отечеству - и на срочной, и в резерве. Но такого страха, как в те минуты, мне никогда больше испытывать не доводилось. До боли знакомые окрестностные скалы вдруг приобрели совершенно иной облик, мелкий дождик превратился в новый Потоп, безлунная ночь стала непроницаемой тьмой, а презренные местные абреки оказались жуткими чернобородыми злодеями.
Переговаривались мы шепотом, хотя до того говорили нормально и даже танк заводили. Передвигались ползком, хотя прежде, если случалось вылезти по нужде, то даже не пригибались. Залегли мы метрах в ста от танка в каких-то кустах. Командир рацию мучает, но мобильный передатчик слабенький, антенна короткая - в гористой местности нас никто не принимает. Лежим в грязи. Холодно и страшно. "Мамочка!" - думаю я. "Мать твою бога в душу!" - шепчет водила. "Слушай, Израиль! Господь - бог твой," - бормочет наводчик. "Всем радиостанциям сектора - кто слышит, прием?" - молится командир.
Наконец, кто-то нас таки-да услышал. Начали передавать сообщения по цепочке от станции к станции. Вызвали какого-то большого начальнка. Поговорили, помозговали, и большой начальник принял гениальное решение. Оказывается, на ОП Гальгалит есть еще один генератор - вроде того, что у нас к танку прикреплен, но рабочий (спрашивается, какого черта мы неделями мучались с неисправным?). Так вот, командование отдало боевой приказ оставшимся на ОП десантникам: тихо и скрытно выйти во чисто поле и приволочь к нам этот запасной генератор для танка.
Сказать честно, не знаю я точный вес этого генератора. Помню только, что однажды в учебке довелось мне участвовать в переносе подобной бандуры в заправленном состоянии. Выполнялось это силами восьми солдат - по двое за каждую ручку по углам. Через каждые несколько шагов мы вунужденно опускали эту неподъемную махину на землю. А тащили мы его тогда по ровной дороге, при свете дня. И никакого дополнительного груза, кроме своих автоматов, на нас в тот раз не было.
На ОП Гальгалит было к тому моменту всего десять бойцов десантников. Нескольких из них, разумеется, необходимо было оставить охранять ОП. Часть остальных должна была двигаться в боевом охранении походного порядка. Генератор тащили по очереди - вчетвером. И на каждом десантнике было навешено все, что обычно навешивают в походе на пехотинца. А двигались они в полной темноте, по скалам и по вражеской территории.
К этому следует добавить, что десантники эти и так нас не очень-то жаловали. Служба у них была тяжелая: в увольнение не выходили месяцами, ботинки не снимали неделями, о том чтобы выспаться им можно было только мечтать. В сравнении с ними наш быт был гораздо комфортнее. А тут их поднимают ночью по тревоге и бросают во враждебные горы вытаскивать горе-танкистов. А заодно, подкинуть им к танку небольшой генератор, который лишь по непередаваемому армейскому юмору называется мобильным.
В общем, когда этот отряд десантуры приближался к нашей позиции, мы уже террористов бояться перестали - теперь у нас был более реальный объект для страха. Эти ребята пришли нас убивать и не скрывали своих намерений. Хорошо, что внутри танка нас не было. "Подлые трусы, лучше сами выходите!" - кричали наши спасители, позабыв, что операцию надлежит производить тихо и тайно. Однако отчаянные призывы десантников были тщетны, - мы продолжали бесстрашно лежать в кустах и судорожно сжимать в руках оружие, намереваясь удерживать позицию до конца.