И наша следующая тема - медицина!
Так как во фленте нынче пишут про разных докторов и лекарей, а Любовь Фёдорова начала новую книжку (хе-хе, а медицину катастроф я узнала), повешу сюда кусок про докторскую жызнь из предыдущей книги, которая "Дело о демонах высших сфер".
Собственно меня тут вперло на быстрый портрет доктора Наджеда. Доктор учился на самом продвинутом в технологическом плане кусочке мира - Ходжере, поэтому у него плохая репутация - как же, трупы вскрывает, а не на брюкве ампутацию отрабатывает. Аристократ, представитель царской фамилии, обладатель изящных манер и революционных идей. По национальности при этом местный, но волоса у него от местных реалий все равно дыбом.
С перспективой очков я, возможно, наврала. Хотя в этой истории у очков нет никаких перспектив...
Мем забрал свой ключ и снова спустился в общий зал. Одна из ширм уже была развернута так, чтобы полностью загораживать то, что за ней происходит. Инспектор Лурум из-за своего стола исчез. Насколько мог бесшумно, Мем приблизился к ширме и заглянул за край. Тяжело облокотившись на стол, там сидел доктор Наджед, госпожа Мирир гладила его по спине, а инспектор Лурум раскладывал на листе пальмовой бумаги копченую рыбу и крошащийся, поломанный кусками свежий хлеб. Маленькие деревянные стаканчики под вино или виноградную водку уже стояли на столе, бутылка пока отсутствовала.
- Что за траур? По ком поминки? - осторожно спросил Мем.
Лурум от неожиданности вытянулся по стойке смирно и просыпал на пол крошки с руки. Госпожа Мирир подняла на Мема тяжелый взгляд и сказала:
- Не палите нас снаружи, идите уже или мимо, или внутрь... господин префект.
Мгновение поразмыслив, Мем подвинул ширму и сел рядом с доктором на скамью. Лурум опомнился, достал из ящика еще один стаканчик.
- Так что случилось, доктор? - повторил Мем.
- У вас чертовски сволочная работа, - объяснил Наджед, выпрямляясь и поднимая голову. Госпожа Мирир убрала руку с его спины. - Это в самом деле страшно - видеть все говно жизни в такой концентрации.
- А, - сказал Мем. - У нас со справедливостью оказалось еще хуже, чем у вас в лепрозории? Ну... вы сами попросили. Получайте - не скучайте. Что тут без меня было-то?
На самом деле ничего необыкновенного в префектуре в отсутствие Мема не произошло. Простая и, можно сказать, хрестоматийная история про бессилие и несправедливость.
Инспектор Лурум принял дело по изнасилованию и причинению телесных повреждений, доктор привел девочку в себя, помыл, перевязал, напоил успокоительным. Она назвала имена родителей и имена насильников. Как положено, послали за родственниками, отправили пристава и солдат для задержания. Из пятерых виновных сразу нашли трех, за одним из них мигом примчались родственники с деньгами и стали шуметь в префектуре и искать, от кого здесь можно откупиться. За вторым явилась мать и устроила ему в арестантской камере такую трепку, что его еле вытащили оттуда полуживого. Третий, наглый гаденыш лет пятнадцати, сам был сыном уличного судьи из верхних кварталов, ко всему происходящему относился с издевкой и сразу заявил, что вокруг него "пусть хоть все усрутся", но ему никто ничего не сможет сделать. Четвертый и пятый были двоюродными братьями девочки, догадались, что наделали глупостей, но боялись при этом больше родственников, чем правосудия, и куда-то спешно отчалили из города.
Девочка рыдала у доктора в подвале. И тут появились ее родители. Люди не бедные, известная в городе семья. Отец с каменным лицом демонстративно остановился возле писарей, вниз не пошел, и сказал только, что она сама во всем виновата. Мать ворвалась в подвал, стащила девочку со стола за волосы и стала возить ее по полу, крича, что она шлюха, опозорила семью, ввязала в это дело полицию, ославила их на весь город, что лучше б она сдохла - тогда это была бы достойная сочувствия трагедия, а не позорище. При том, что девчонку на самом деле без сознания и всю в крови подобрал прямо на улице патруль. Доктор, разумеется, за девочку вступился. Он-то привык оказывать помощь тем, кто сам хочет лечиться, а не тем, кому положено сдохнуть. Заодно досталось и доктору.
Разумеется, никакого дела заводить не стали. Был бы труп - было бы и дело, несмотря и на судью из верхних кварталов, и на тяжелый кошелек с деньгами. Просто доктор подвернулся вовремя. Родители забрали своего истерзанного ребенка, а уличный судья из верхнего квартала забрал всех остальных. Инспектор Лурум свернул начатые бумаги и бросил их в мусор.
На середине рассказа ширма качнулась, за нее заглянул один из помощников госпожи Мирир, присвистнул и сказал:
- Шубись, братва, тут хозяин мельницы.
- Заносите, - окликнула подошедших госпожа Мирир.
Они протиснулись внутрь оба, сели по другую строну стола. Второй виновато сказал, выставляя на стол пузатую бутыль:
- Мам, красной не было, мы белую взяли.
Госпожа Мирир молча составила стаканчики к центру, а ее сын, по возрасту, наверное, ровесник Мема, налил их по края чистейшим горлодером.
- Пейте, господа, - сказала госпожа Мирир. - С почином вас, доктор.
Доктор закусывать не стал, Мем тоже.
- А как же вы раньше работали, доктор Наджед? - поинтересовался Мем, когда тепло от самогона стало проходить внутри. - Ведь ваша работа тоже не делает людей мягче и добрее. Неужели у вас недостаточно толстая шкура? У меня был повод почувствовать на себе ваши руки. Я могу уверенно сказать: жалость - чуждое вам чувство. Вы либо не жалеете пациента, либо сознательно переступаете в себе через эту мелкую слабость.
Госпожа Мирир отщипывала кусочки от рыбы, вынимала тонкие косточки и с интересом смотрела на префекта. Кажется, Мем сделал или сказал что-то неожиданное для нее.
- Верно, - кивнул Наджед. - Когда режешь людей, действовать нужно быстро. Жалость задерживает руку. Жалея, только доставляешь лишние мучения. Жалеть нельзя. Моя работа - причинять боль. Чтобы стало лучше. Но не так, как сегодня.
- Наша - тоже. Когда находишь в обществе больной палец, не размышляешь, как поступить с ним аккуратно, чтобы никто не пострадал и не обиделся. У нас есть нож, называемый "закон". Тяп, и отрезал. Но некоторые дураки, как видите, вырываются и убегают умирать домой. У вас же, наверное, тоже так бывает? Мне, например, после таких историй людей вообще не жалко. Так, как сегодня, не так, как сегодня, - работа есть работа. Либо вы работает с нами, либо попали не туда, куда думали, и вам нужно отказаться, пока не поздно.
- Я бы предпочел сегодняшней истории историю с проказой, - Наджед подвинул свой стаканчик назад к бутылке. - Историю, где есть Бог, который на кого-то указал, а кого-то наказал. Пусть даже за то, что они дураки. Потому что в сегодняшней истории Бога нет. Одни дураки. Хуже проказы. Я не стал бы врачом, если бы не жалел людей. Но после сегодняшней истории мне тоже никого не жалко. Извините, госпожа Мирир. Я правда так не привык. Я даже в портовых борделях такого не видел. Там виноватого хотя бы бьют. Неужели вообще ничего нельзя сделать? Никак не заставить этих нелюдей нести ответственность?
Инспектор Лурум произнес два нецензурных слова, кратко, но емко выразивших его позицию.
Собственно меня тут вперло на быстрый портрет доктора Наджеда. Доктор учился на самом продвинутом в технологическом плане кусочке мира - Ходжере, поэтому у него плохая репутация - как же, трупы вскрывает, а не на брюкве ампутацию отрабатывает. Аристократ, представитель царской фамилии, обладатель изящных манер и революционных идей. По национальности при этом местный, но волоса у него от местных реалий все равно дыбом.
С перспективой очков я, возможно, наврала. Хотя в этой истории у очков нет никаких перспектив...
Мем забрал свой ключ и снова спустился в общий зал. Одна из ширм уже была развернута так, чтобы полностью загораживать то, что за ней происходит. Инспектор Лурум из-за своего стола исчез. Насколько мог бесшумно, Мем приблизился к ширме и заглянул за край. Тяжело облокотившись на стол, там сидел доктор Наджед, госпожа Мирир гладила его по спине, а инспектор Лурум раскладывал на листе пальмовой бумаги копченую рыбу и крошащийся, поломанный кусками свежий хлеб. Маленькие деревянные стаканчики под вино или виноградную водку уже стояли на столе, бутылка пока отсутствовала.
- Что за траур? По ком поминки? - осторожно спросил Мем.
Лурум от неожиданности вытянулся по стойке смирно и просыпал на пол крошки с руки. Госпожа Мирир подняла на Мема тяжелый взгляд и сказала:
- Не палите нас снаружи, идите уже или мимо, или внутрь... господин префект.
Мгновение поразмыслив, Мем подвинул ширму и сел рядом с доктором на скамью. Лурум опомнился, достал из ящика еще один стаканчик.
- Так что случилось, доктор? - повторил Мем.
- У вас чертовски сволочная работа, - объяснил Наджед, выпрямляясь и поднимая голову. Госпожа Мирир убрала руку с его спины. - Это в самом деле страшно - видеть все говно жизни в такой концентрации.
- А, - сказал Мем. - У нас со справедливостью оказалось еще хуже, чем у вас в лепрозории? Ну... вы сами попросили. Получайте - не скучайте. Что тут без меня было-то?
На самом деле ничего необыкновенного в префектуре в отсутствие Мема не произошло. Простая и, можно сказать, хрестоматийная история про бессилие и несправедливость.
Инспектор Лурум принял дело по изнасилованию и причинению телесных повреждений, доктор привел девочку в себя, помыл, перевязал, напоил успокоительным. Она назвала имена родителей и имена насильников. Как положено, послали за родственниками, отправили пристава и солдат для задержания. Из пятерых виновных сразу нашли трех, за одним из них мигом примчались родственники с деньгами и стали шуметь в префектуре и искать, от кого здесь можно откупиться. За вторым явилась мать и устроила ему в арестантской камере такую трепку, что его еле вытащили оттуда полуживого. Третий, наглый гаденыш лет пятнадцати, сам был сыном уличного судьи из верхних кварталов, ко всему происходящему относился с издевкой и сразу заявил, что вокруг него "пусть хоть все усрутся", но ему никто ничего не сможет сделать. Четвертый и пятый были двоюродными братьями девочки, догадались, что наделали глупостей, но боялись при этом больше родственников, чем правосудия, и куда-то спешно отчалили из города.
Девочка рыдала у доктора в подвале. И тут появились ее родители. Люди не бедные, известная в городе семья. Отец с каменным лицом демонстративно остановился возле писарей, вниз не пошел, и сказал только, что она сама во всем виновата. Мать ворвалась в подвал, стащила девочку со стола за волосы и стала возить ее по полу, крича, что она шлюха, опозорила семью, ввязала в это дело полицию, ославила их на весь город, что лучше б она сдохла - тогда это была бы достойная сочувствия трагедия, а не позорище. При том, что девчонку на самом деле без сознания и всю в крови подобрал прямо на улице патруль. Доктор, разумеется, за девочку вступился. Он-то привык оказывать помощь тем, кто сам хочет лечиться, а не тем, кому положено сдохнуть. Заодно досталось и доктору.
Разумеется, никакого дела заводить не стали. Был бы труп - было бы и дело, несмотря и на судью из верхних кварталов, и на тяжелый кошелек с деньгами. Просто доктор подвернулся вовремя. Родители забрали своего истерзанного ребенка, а уличный судья из верхнего квартала забрал всех остальных. Инспектор Лурум свернул начатые бумаги и бросил их в мусор.
На середине рассказа ширма качнулась, за нее заглянул один из помощников госпожи Мирир, присвистнул и сказал:
- Шубись, братва, тут хозяин мельницы.
- Заносите, - окликнула подошедших госпожа Мирир.
Они протиснулись внутрь оба, сели по другую строну стола. Второй виновато сказал, выставляя на стол пузатую бутыль:
- Мам, красной не было, мы белую взяли.
Госпожа Мирир молча составила стаканчики к центру, а ее сын, по возрасту, наверное, ровесник Мема, налил их по края чистейшим горлодером.
- Пейте, господа, - сказала госпожа Мирир. - С почином вас, доктор.
Доктор закусывать не стал, Мем тоже.
- А как же вы раньше работали, доктор Наджед? - поинтересовался Мем, когда тепло от самогона стало проходить внутри. - Ведь ваша работа тоже не делает людей мягче и добрее. Неужели у вас недостаточно толстая шкура? У меня был повод почувствовать на себе ваши руки. Я могу уверенно сказать: жалость - чуждое вам чувство. Вы либо не жалеете пациента, либо сознательно переступаете в себе через эту мелкую слабость.
Госпожа Мирир отщипывала кусочки от рыбы, вынимала тонкие косточки и с интересом смотрела на префекта. Кажется, Мем сделал или сказал что-то неожиданное для нее.
- Верно, - кивнул Наджед. - Когда режешь людей, действовать нужно быстро. Жалость задерживает руку. Жалея, только доставляешь лишние мучения. Жалеть нельзя. Моя работа - причинять боль. Чтобы стало лучше. Но не так, как сегодня.
- Наша - тоже. Когда находишь в обществе больной палец, не размышляешь, как поступить с ним аккуратно, чтобы никто не пострадал и не обиделся. У нас есть нож, называемый "закон". Тяп, и отрезал. Но некоторые дураки, как видите, вырываются и убегают умирать домой. У вас же, наверное, тоже так бывает? Мне, например, после таких историй людей вообще не жалко. Так, как сегодня, не так, как сегодня, - работа есть работа. Либо вы работает с нами, либо попали не туда, куда думали, и вам нужно отказаться, пока не поздно.
- Я бы предпочел сегодняшней истории историю с проказой, - Наджед подвинул свой стаканчик назад к бутылке. - Историю, где есть Бог, который на кого-то указал, а кого-то наказал. Пусть даже за то, что они дураки. Потому что в сегодняшней истории Бога нет. Одни дураки. Хуже проказы. Я не стал бы врачом, если бы не жалел людей. Но после сегодняшней истории мне тоже никого не жалко. Извините, госпожа Мирир. Я правда так не привык. Я даже в портовых борделях такого не видел. Там виноватого хотя бы бьют. Неужели вообще ничего нельзя сделать? Никак не заставить этих нелюдей нести ответственность?
Инспектор Лурум произнес два нецензурных слова, кратко, но емко выразивших его позицию.