"Пусть считается пока - сын полка". Первая часть заключения
Пересказывать, как мы провели те 2 недели, что Наташка валялась в больнице, смысла нет. Все то же самое - дежурства, бессонные ночи, стирка, глажка, купания, готовка соответствующей еды для кормящей, как мы надеялись, в будущем матери. Хотя после тех антибиотиков, что ей кололи, можно было сразу распрощаться с иллюзиями. Поездки с этой едой на край города в инфекционную больницу. Ежедневные переговоры с Чемоданом Чемодановичем - это устойчивое прозвище сразу получил у нас папаша, его, если помните, звали Кейс.
Немолодой отец звонил исправно сам.Разговаривать желал только со мной. Не знаю почему. Проняла темпераментом? Интересовался. Выслал денег и готовил посылку с детскими вещами.
Да пару раз таки переругались с Гулькой, которая вечно опаздывала на утренние дежурства, а мы рисковали опоздать на работу. Еще Света крупно поскандалила со своим супругом, которого можно было понять - кому понравится, что жена полмесяца дома не живет, даже если при этом она прихватила ребенка?
Чертоганову выписали, мы ее забрали, привезли к холеному младенцу в убранную до блеска квартиру. Сестра, посмотрев на последующее самостоятельное воспитание ребенка родной матерью, сказала: «Надо нам было его усыновить. Был бы сын полка. Никогда он не был более ухоженным, сытым и довольным чем у нас».
У Наташки были теперь деньги, исправно высылаемые Кейсом, она наняла няню, но работать так и не вышла. Тем не менее, регулярно ныла, называя себя «МАТЕРЬ в одиночестве» (это было еще одно ее словообразование после «реминисТенций"), и причитая: «Все на одних руках, все на одних руках!». Продолжала лелеять мечты о далекой прекрасной Голландии, в которой ей в скором времени предстоит жить, не имея к этим мечтам ни малейших предпосылок, но сын, именно сын, должен ей был служить пропуском в обетованный рай.
Я свела общение с ней до минимума, хотя сначала скучала по мальчику. Но нас больше ничего не связывало. Раздражала глупость, стремление пользоваться всеми, манипулируя и напирая на свое бедственное положение. Раздражали разговоры о том, как нам повезло, что она осчастливила нас тремя неделями общения с чУдным младенцем. Бесило, что в няни, за нереальные по тем временам деньги, она взяла какую-то знакомую полубезумную старуху, не предложив возможность заработать Свете - молочной матери своего сына, которая находилась тогда в отчаянном положении с неработающим мужем-алкоголиком и двумя детьми на руках. Хотелось отойти и забыть.
Не удалось. К Рождеству заявился Кейс. Наташка позвонила и попросила встретить. Даже не попросила…. Это было естественным продолжением нашей ответственности и обязанностей по отношению к ней. Встречать поехал муж Тани Илья. Он был удивительно надежен. Даже за несколько часов до гибели, он сделал важное для меня дело. Позвонил, сказал, что все в порядке, а спустя несколько часов его не стало. Но это совсем другая история.
Кристик, переименованный после православного крещения в Кирилла, чему предшествовали долгие препирательства Наташки с Кейсом, (папаша настаивал на крещении в Римско-Католической церкви), оставался со мной. Няня ночью могла только за отдельную плату, а отдельно платить не хотелось. Да, и к тому же, зачем? Ведь у нее были бесконечно обязанные мы.
Кейс оказался приятным, похожим одновременно на Санта-Клауса и Ленина, моложавым пенсионером. Сходству с Санта-Клаусом способствовала борода, а с Ильичом добрый прищур. Наташка представила нас в прихожей, пожали друг другу руки: «Nice to meet you“.
В семь часов утра в дверь позвонили. На пороге стоял Санта Ильич с огромным черным тубусом в одной руке и 200-граммовой бутылкой вина (помните, раньше такие давали на рейсах КLМ? золотое было время!) в другой. В тубусе были «Подсолнухи» Ван Гога. Отличная, сделанная по особой компьютерной технологии, копия. Я как есть - в пижаме, всклоченная и расположенная к конструктивному общению как гюрза, разбуженная ранней весной, потрясенно вытаращилась. Если вы хотите меня очаровать, не будите до десяти утра - это верный путь к поражению. Я абсолютная "сова". Настолько абсолютная, что могу быть представлена как эталон в Парижской палате мер и весов. "На заре ты ее не буди", писал поэт. Он знал.
Ну, nice-то, nice, но не до такой же степени, чтоб в воскресенье в семь утра явиться в гости! Смущаясь и путаясь в и ему неродных английских словах, стал рассыпаться в благодарностях - какая я молодец, как я ему все объяснила, так он сразу и прозрел. Я, не впуская, однако, непрошеного гостя в дом, и, демонстрируя тем самым верх негостеприимства, пояснила, что нас было пятеро плюс моя сестра. Самая большая нагрузка была на Свете, и вот она-то действительно молодец и героиня. Он все переминался и что-то бормотал. А потом предложил - это все в дверях, прогуляться на Чимбулак, раз уж сегодня «мороз и солнце - день чудесный», а ты, "друг прелестный", уже почему-то не дремлешь. С трудом, подавив желание еще раз продемонстрировать все образные и выразительные средства непечатного русского языка, я напомнила, что у него имеется новорожденный ребенок, к которому он так спешил, и молодая….мнээ… жена. Сказалась занятой и захлопнула дверь, прихватив,. тем не менее, Ван Гога..
Не стану утомлять подробностями непонятной страсти солидного профессора биологии Амстердамского университета к вашей покорной. Проходу он мне не давал все две недели своего пребывания. Дело дошло до предложения переехать в Голландию и стать хозяйкой Медной горы. А как же мама? Мама говорила только о русских, о других разговора не было. Не мама, гений толерантности. Наташка меня тихо возненавидела - голубая, как море на картинах Малых Голландцев, мечта о гражданстве Королевства Нидерландов таяла на глазах, отряд «дюбанистов» покатывался со смеху, сделав это любимой темой обсуждений. Мне было не до шуток. Английский я тогда отшлифовала до блеска, пытаясь вежливо раскланяться и остаться друзьями.
Уффф... Отписалась на три месяца вперед. Лев Толстой нервно курит
Немолодой отец звонил исправно сам.Разговаривать желал только со мной. Не знаю почему. Проняла темпераментом? Интересовался. Выслал денег и готовил посылку с детскими вещами.
Да пару раз таки переругались с Гулькой, которая вечно опаздывала на утренние дежурства, а мы рисковали опоздать на работу. Еще Света крупно поскандалила со своим супругом, которого можно было понять - кому понравится, что жена полмесяца дома не живет, даже если при этом она прихватила ребенка?
Чертоганову выписали, мы ее забрали, привезли к холеному младенцу в убранную до блеска квартиру. Сестра, посмотрев на последующее самостоятельное воспитание ребенка родной матерью, сказала: «Надо нам было его усыновить. Был бы сын полка. Никогда он не был более ухоженным, сытым и довольным чем у нас».
У Наташки были теперь деньги, исправно высылаемые Кейсом, она наняла няню, но работать так и не вышла. Тем не менее, регулярно ныла, называя себя «МАТЕРЬ в одиночестве» (это было еще одно ее словообразование после «реминисТенций"), и причитая: «Все на одних руках, все на одних руках!». Продолжала лелеять мечты о далекой прекрасной Голландии, в которой ей в скором времени предстоит жить, не имея к этим мечтам ни малейших предпосылок, но сын, именно сын, должен ей был служить пропуском в обетованный рай.
Я свела общение с ней до минимума, хотя сначала скучала по мальчику. Но нас больше ничего не связывало. Раздражала глупость, стремление пользоваться всеми, манипулируя и напирая на свое бедственное положение. Раздражали разговоры о том, как нам повезло, что она осчастливила нас тремя неделями общения с чУдным младенцем. Бесило, что в няни, за нереальные по тем временам деньги, она взяла какую-то знакомую полубезумную старуху, не предложив возможность заработать Свете - молочной матери своего сына, которая находилась тогда в отчаянном положении с неработающим мужем-алкоголиком и двумя детьми на руках. Хотелось отойти и забыть.
Не удалось. К Рождеству заявился Кейс. Наташка позвонила и попросила встретить. Даже не попросила…. Это было естественным продолжением нашей ответственности и обязанностей по отношению к ней. Встречать поехал муж Тани Илья. Он был удивительно надежен. Даже за несколько часов до гибели, он сделал важное для меня дело. Позвонил, сказал, что все в порядке, а спустя несколько часов его не стало. Но это совсем другая история.
Кристик, переименованный после православного крещения в Кирилла, чему предшествовали долгие препирательства Наташки с Кейсом, (папаша настаивал на крещении в Римско-Католической церкви), оставался со мной. Няня ночью могла только за отдельную плату, а отдельно платить не хотелось. Да, и к тому же, зачем? Ведь у нее были бесконечно обязанные мы.
Кейс оказался приятным, похожим одновременно на Санта-Клауса и Ленина, моложавым пенсионером. Сходству с Санта-Клаусом способствовала борода, а с Ильичом добрый прищур. Наташка представила нас в прихожей, пожали друг другу руки: «Nice to meet you“.
В семь часов утра в дверь позвонили. На пороге стоял Санта Ильич с огромным черным тубусом в одной руке и 200-граммовой бутылкой вина (помните, раньше такие давали на рейсах КLМ? золотое было время!) в другой. В тубусе были «Подсолнухи» Ван Гога. Отличная, сделанная по особой компьютерной технологии, копия. Я как есть - в пижаме, всклоченная и расположенная к конструктивному общению как гюрза, разбуженная ранней весной, потрясенно вытаращилась. Если вы хотите меня очаровать, не будите до десяти утра - это верный путь к поражению. Я абсолютная "сова". Настолько абсолютная, что могу быть представлена как эталон в Парижской палате мер и весов. "На заре ты ее не буди", писал поэт. Он знал.
Ну, nice-то, nice, но не до такой же степени, чтоб в воскресенье в семь утра явиться в гости! Смущаясь и путаясь в и ему неродных английских словах, стал рассыпаться в благодарностях - какая я молодец, как я ему все объяснила, так он сразу и прозрел. Я, не впуская, однако, непрошеного гостя в дом, и, демонстрируя тем самым верх негостеприимства, пояснила, что нас было пятеро плюс моя сестра. Самая большая нагрузка была на Свете, и вот она-то действительно молодец и героиня. Он все переминался и что-то бормотал. А потом предложил - это все в дверях, прогуляться на Чимбулак, раз уж сегодня «мороз и солнце - день чудесный», а ты, "друг прелестный", уже почему-то не дремлешь. С трудом, подавив желание еще раз продемонстрировать все образные и выразительные средства непечатного русского языка, я напомнила, что у него имеется новорожденный ребенок, к которому он так спешил, и молодая….мнээ… жена. Сказалась занятой и захлопнула дверь, прихватив,. тем не менее, Ван Гога..
Не стану утомлять подробностями непонятной страсти солидного профессора биологии Амстердамского университета к вашей покорной. Проходу он мне не давал все две недели своего пребывания. Дело дошло до предложения переехать в Голландию и стать хозяйкой Медной горы. А как же мама? Мама говорила только о русских, о других разговора не было. Не мама, гений толерантности. Наташка меня тихо возненавидела - голубая, как море на картинах Малых Голландцев, мечта о гражданстве Королевства Нидерландов таяла на глазах, отряд «дюбанистов» покатывался со смеху, сделав это любимой темой обсуждений. Мне было не до шуток. Английский я тогда отшлифовала до блеска, пытаясь вежливо раскланяться и остаться друзьями.
Уффф... Отписалась на три месяца вперед. Лев Толстой нервно курит