Лаской за ласку
О проклятии Матери-Земли её неблагодарным сынам.
Богиня Теллус (Земля). 13-9 гг. до н. э.
Рим, Алтарь Мира (Ara Pacis Augustae). Полихромная реконструкция.
Зелинский Ф. Ф. "Древнегреческая религия"
"Основой - быть может, самой глубокой - религиозного чувства древнего эллина было сознание таинственной жизни окружающей его Природы.
И не только жизни, но и божественности.
И это - первое, что требует объяснения для современного человека.
Слово "жизнь" следует понимать не в том смысле, в каком мы обычно противополагаем "живую" природу, т.е. органический мир животных и растений, "мертвой", т.е. неорганическому царству минералов.
Для греческого сознания мертвой природы не было: она вся была жизнью, вся - божеством.
Не только в своих лугах и лесах, в своих родниках и реках - она была божественна также и в колышущейся глади своих морей, и в недвижном безмолвии своих гор. И здесь даже более, чем где-либо. Здесь, где нас не отвлекают отдельные жизни рощ и лужаек, - здесь сильнее чувствуется единая жизнь Ее самой, - нетленного источника всех этих отдельных жизней, великой Матери-Земли.
"Царица гор, ключ жизни вечный, Зевеса матерь самого!" (Софокл).
Одному русскому поэту почти что удалось возвыситься до этого сознания; это был Лермонтов в его известном, прекрасном стихотворении "Когда волнуется желтеющая нива"... Но и он остановился на полпути. Остановку я чувствую в последнем стихе:
И в небесах я вижу Бога.
Здесь сказалась отрава, внесенная иудаизмом в христианство и через него в души потомков эллинизма. Почему в "небесах"? Разве там "волнуется желтеющая нива"?
Ветхозаветная религия - насильственно отвлекает ваше Естественное чувство Благодарности от того, что вас непосредственно(!) ласкает и холит, - к предположенному "творцу" (выдуманному и несуществующему в Жизни, но "обитающему" исключительно в написанной людьми книжке!):
"Кто шествует по дороге, и "повторяет" (Тору), и прерывает это повторение, и говорит: "Как прекрасно это дерево", - тому Писание вменяет это в вину, лишающую его права на жизнь"
(Пиркэ Абот, трактат Мишны, содержащий морально-этический кодекс иудаизма).
Древний эллин был счастливее; для него этот расхолаживающий обход не был нужен, он чувствовал и видел божество в ней самой, в желтеющей ниве, в душистой роще, в наливающейся благодати плодового сада.
И, что важнее, он сумел вступить в душевное общение с этими божествами, преломить их жизнь в своем сознании и влить в них живое понимание себя.
К нему фаустовский Нострадамус не обратился бы с укоризненными словами:
Мир не закрыт духов природы -
Ты слеп умом, ты мертв душой!
После крушения античного мира и это осчастливливающее сознание исчезло из человеческой души.
Земля
Из недр земли, из расщелины скалы бьет прохладный родник, распространяя зеленую жизнь кругом себя, утоляя жажду стада и их владельца: это - богиня, нимфа, наяда.
Воздадим ей лаской за ласку, покроем навесом ее струю, высечем бассейн под ней, чтобы она могла любоваться на его зеркальной глади своим божественным обликом. И не забудем в положенные дни бросить ей венок из полевых цветов, обагрить кровью закланного в ее честь ягненка ее светлые воды.
Зато, если мы в минуту сомнения и душевной муки придем к ней, склоним свое ухо к ее журчанию, - и она вспомнит о нас и шепнет нам спасительный совет или слово утешения. А если то место, где она струит свои ясные воды, удобно для человеческого селения, - здесь может возникнуть и город, и будет ей всенародная честь, всеэллинская слава.
Такова Каллирроя в Афинах, Дирцея в Фивах, Пирена в Коринфе. Будут каждое утро сходиться к храму наяды городские девушки, чтобы наполнить ее водой свои кувшины и потешить ее участливый слух своей девичьей болтовней, и будут граждане в ее очищающих струях омывать своих новорожденных детей.
Течет ручей, соединяется с другим ручьем, образует реку; тут представление ласки уступает уже место другому представлению - силе.
Правда, больших рек Греция не знает, самых крупных из них - Пенея, Ахелоя, Алфея, Еврота - не сравнить даже с нашими Метой или Мологой.
Но все же в половодие и они могут произвести немало опустошений, бросаясь на пажити и посевы, ломая встречные деревья со стремительным напором разъяренного быка.
Но все же их гнев был редким явлением, вызываемым обыкновенно нечестием граждан, творящих кривой суд у себя на городской площади, прогоняющих Правду со своих сходов.
В другое время это - благодетельные божества, орошающие своей влагой не только прилегающие луга и леса, но - благодаря отведенным каналам - и всю равнину; они поистине "кормильцы" своей страны.
За это им и честь воздается. Им строят храмы на удобных местах, приносятся жертвы; они призываются в государственных молитвах, и уже обязательно мальчики, достигшие возраста эфебов, посвящают им первую срезанную прядь своих волос.
Таковы, помимо вышеназванных, Кефис для Афин, Исмен для Фив, Инах для Аргоса.
Будучи кормильцами всей страны, они влияют таинственным образом и на человеческий урожай - к ним обращаются бездетные родители с мольбой о потомстве.
И если вам встретятся среди множества греческих имен такие, как Кефисодот, Исмений или Анаксимандр (т.е. "меандр"), - вам уже нечего спрашивать, откуда родом их носители.
Но речной бог не только в мирное время кормилец своих граждан, он и в военное был для них оплотом, притом не только физическим, но и религиозным.
Как ни мала речушка Инах - ее буквально курица вброд перейдет, - а все-таки спартанский полководец Клеомен, идя походом на Аргос, не решился переправиться через нее, когда ее бог после многих жертвоприношений не дал ему на это своего согласия.
Своим божеством живет и роща - и притом не только как таковая, но и в лице отдельных своих деревьев.
И здесь мы имеем нимф, древесных нимф, дриад; они счастливы тем, что их много: зато они в лунные ночи покидают свои деревья и сплетаются в хоровод под предводительством своей повелительницы, богини рощ Артемиды.
Но божественно и одинокое дерево, если оно могуче и прекрасно - таков тот чинар на берегу афинского Илисса, под которым некогда отдыхали Сократ с Федром...
"Как он раскидист и высок, этот чинар, как высок и тенист и растущий под ним агнец(растение vitex agnus); он в полном расцвете теперь, наполняя все это место благовонием. И что за чудный родник течет под чинаром! Как холодна его вода - и ногам заметно. Куколки привешены и другие приношения - видно, здесь святыня нимф или Ахелоя" (Платон).
За ласку надо платить лаской, мы это уже знаем, а это ли не ласка - прохладная тень в знойную пору, приветливый шелест подвижных листьев, пенье если не всегда птичек, то хоть милых греческому сердцу цикад.
Во всем этом чувствуется любовь; а где любовь, там и бог.
Ведь роща, лес - это вечное, неустанное плодотворение, созидание физической жизни, которой живет Природа.
И для эллина его нимфа - это неустанная оплодотворяемость, неустанная любовная игра с представителями оплодотворяющего начала леса, с сатирами.
А там выше и выше - на Гиметте, Пентеликоне - там уже нет лесов и деревьев, туда только козы заходят щипать колючую зелень, пробивающуюся между белыми глыбами известняка.
Там все чаще и чаще виднеются громады скал с их причудливыми выступами и пещерами. Это царство нимф-ореад (горянок), обитательниц горных пустынь.
Там в пещерах они ткут свои тонкие, невидимые ткани, сопровождая песнью свою работу; никто из смертных не дерзнет их подслушать и подглядеть, но их станки можно видеть днем, войдя в их пещеру - разумеется, после надлежащей молитвы.
Они не останутся в долгу; кто же, как не они, бережет драгоценный источник, бьющий на вершине?
Кто, как не они, не дает заблудиться нашей козочке среди утесов?
Впрочем, нет: тут они действительно имеют соперника. Это причудливый дух-хранитель коз, козлоногий Пан.
Если мы называем его "богом", то просто потому, что мы этим именем называем всякое могучее, бессмертное существо; на деле же мы прекрасно понимаем разницу между ним и великими олимпийскими богами.
Позднее дурная совесть религии, порвавшей с Природой и матерью-Землей, превратила его в беса; но мы его любим и уважаем, ласкового горного бога со звонкой свирелью. Правда, мы знаем за ним и немало причуд, даже не считая тех, о которых могли бы рассказать его соседки, нимфы-ореады.
В полдень он изволит почивать (это - "час Пана"), и горе тому неосторожному пастуху, который вздумал бы в это время забавляться игрой на свирели. Как высунет потревоженный свою косматую голову из-за утеса, как рявкнет на всю гору - помчатся вниз по камням испуганные козы, сбивая с ног и друг дружку и оторопевшего пастуха.
Да, будет он помнить Пана и его "панический" страх.
Божественна Земля, но божественно и Море.
Оно любовно вливается в землю бесчисленными заливами и проливами, освежая ее и создавая людям повсюду удобные пути сообщения.
Велика, поэтому, честь, которую они воздают богу морей Посейдону и его супруге Амфитрите, обитающей глубоко под голубой гладью и властвующей надо всеми рыбами и крабами и прочими причудливыми и чудовищными жителями ее влажного царства. Все же Посейдон - почтенный член олимпийской семьи, и о нем у нас еще будет речь.
Непосредственно с морем связаны его нимфы, нереиды, "олицетворения ласковых морских волн", как некогда будут сухо и глупо говорить. Олицетворения! Никогда, конечно, не сподобятся эти люди увидеть воочию их самих, среброногих, как они резвятся в ясный день взапуски с дельфинами и сверкают своими золотыми кудрями по гребням волн.
Это великая милость, но все же еще ничто в сравнении с той, которую они оказывают своим избранникам, подобно той Фетиде, которая осчастливила своей любовью Пелея и, богиня, родила ему прекраснейшего и доблестнейшего в мире сына, Ахилла.
Но об этом простому смертному мечтать нечего.
Он молит могучих богинь о счастливом плавании и не забудет воздать им установленную дань благодарности посвящением и жертвой.
Нереиды - нимфы моря; есть в нем и свои сатиры. Это тритоны, юноши о рыбьих хвостах.
С ними лучше не заводить знакомства; они, как скажут те же умники, "олицетворения разъяренных волн".
Бывает, заволокут тучи синеву неба, зловещею черною рябью подернется море - вдруг что-то вдали громко, протяжно загудит... Это тритоны дуют в свои раковины; это - наигрыш к предстоящей буре.
Тогда, пловцы, долой паруса, налегайте на весла - и в то же время усердно молитесь и Посейдону, и нереидам, и спасителям на море, близнецам-Диоскурам. Будут услышаны ваши молитвы, засияют на обоих концах реи два слабых огонька - это они и есть, божественные Диоскуры, они предвещают вам спасение.
Есть, затем, в море и свой Пан: это - Протей, пастух стада причудливых морей и сам великий чудак. Об его образе трудно говорить: он его меняет беспрестанно, подобно самому морю, но чаще всего это - просто морской дед.
Об его странностях знает его дочь Идофея - дочь не особенно почтительная, но зато ласковая для пловцов.
Затем - кто испытывал неотразимость морских чар в ясный день, когда и солнце играет, и волна тихо плещет, и неудержимо хочется окунуться в эту голубую гладь, - тот знает тоже морское божество Главка (т.е. "голубого").
Есть еще другая тоска, роковая - когда тебя после долгой борьбы уже залили волны, и твои руки опустились, и в ушах звенит томный призыв к успокаивающей смерти.
Это поют Сирены на далекой пустынной скале, среди бушующих валов; не дай бог никому услышать их песнь!
И, наконец, третья стихия - Небо.
Зовут его Ураном (греч.: Небо) , но это имя не возбуждает в нас религиозного чувства.
Богословы говорят, что его некогда выделила из себя предвечная мать-Земля, что он стал ее оплодотворяющим началом, произведшим с ней титанов и титанид, что под конец ей стало тесно от собственных порождений и по ее просьбе младший из титанов, Кронос, лишил своего родителя его оплодотворяющей силы - таков был первородный грех у небожителей.
Для нас эти домыслы необязательны; несомненный владыка неба - это Зевс, сын Кроноса (т.е. "вершающего").
Его сущность далеко не исчерпывается его значением, как бога природы, но здесь идет речь только о Зевсе- "тучегонителе", собирающем грозу на омраченном небе, о Зевсе-"громовержце", бросающем свой огненный перун на выступы земли, в высокие деревья и здания, во все слишком высокое, - к вящему назиданию для смертных.
В божественном небе божественны и его обитатели, и прежде всего, конечно, его великие светила, Гелий-Солнце и Селена-Луна.
О природе Гелия общепринятых убеждений нет. Многие думают и поныне, что это - божественный юноша, разъезжающий на золотой колеснице по небесной "тверди", и что тот ослепительный свет, который мы видим, - именно сияние ее кузова.
Загадкой является, как это он, заходя на западе, поднимается с востока; раньше думали, что он ночью совершает переезд обратно на восток по кругосветной реке-Океану, но теперь достаточно удостоверено, что он вместе с прочими светилами погружается под горизонт и во время нашей ночи освещает обитель блаженных на отвращенном от нас облике нашей земли.
Когда-то Анаксагор нас учил, что Гелий раскаленный шар, огромный, величиной с Пелопоннес.
Это тогда многим показалось преувеличенным - подумайте, с целый Пелопоннес! - а другие называли его нечестивцем, что он бога превратил в шар, да еще в раскаленный.
Но мы предоставляем астрономам в Александрии научно разрабатывать вопрос о виде и движении светил.
Этот бог остается для нас богом, независимо от ризы, которую ему угодно будет надеть.
Гелий для нас прежде всего - бог очищающий; как его ярые лучи обезвреживают своей палящей силой всякий тлен, так и его дух разгоняет всякую скверну, всякое наваждение ночных страхов.
Мы встречаем его приветствием и молитвой при восходе и рассказываем ему привидевшиеся нам тревожные сны, чтобы он очистил от них нашу душу.
Селену мы уважаем и любим за то, что она освещает нам ночи своим ласковым светом; по ней мы считаем дни нашей жизни, исправно начиная каждый месяц с новолуния и кончая им же.
Он распадается поэтому на время растущей, время полной и время ущербной луны - приблизительно по десяти дней. Влюбленным предоставляется сверх того поверять ей свои радостные и горестные тайны: она, добрая, не откажет им в совете.
О дальнейшей ее силе можно спросить колдуний, особенно фессалийских, которые своими песнями умеют сводить ее с ее небесной стези и заставлять служить своим чарам, это - область злого нечестия, справедливо караемого в благоустроенных государствах.
Полно чудес ночное небо... Вот "вечерняя звезда", Геспер, прекраснейшая из звезд, "сопрестольница Афродиты" - почему, знают те же влюбленные. Вот семизвездие Плеяд; это как бы небесные нимфы. Они, как "голубицы" (peleiades), приносят Зевсу амброзию; Вот Арктур, или Боот: он приставлен охранять Медведицу. Вот Орион: это великий охотник и страстный "любовник", осмелившийся посягнуть на Артемиду. И много, много таких рассказов ходит про значение таинственных фигур, в которые собираются небесные звезды.
Небо прежде всего должно ублажать молитвой и жертвой...
Жертвой! Но как?
Небо - не земля и не море, его не коснется дарящая рука.
Да, мы были бы вечно разобщены с царем эфира, если бы друг человечества, титан Прометей, не принес нам небесного Огня.
Огонь стремится обратно в свою небесную обитель, - пусть же он унесет с собой и дым нашей жертвы.
Огненная жертва - настоящая дань небесным богам.
Говоря о небесных явлениях, нельзя умолчать и о Ветрах: они тоже божественны.
Их различают по направлению и соответственно характеризуют: "загорный" ветер Борей приносит стужу, но зато разгоняет тучи.
Его противник, Нот, дует с раскаленных пустынь Африки и, проносясь над морем, забирает с собой его влагу, которую и опускает в виде дождя.
Западный, Зефир, - ветер страстный и бурный, так же как и его противник Евр.
И если читатель утомился, присматриваясь к отдельным частям этой божественной природы, пусть он теперь соберет свои впечатления, пусть сосредоточит свое чувство благоговения на двух великих господствующих началах - отце Зевсе и матери Земле.
Там - оплодотворяющая, здесь - оплодотворяемая сила.
Их влечение друг к другу и есть та самая предвечная Святая Любовь, которая создала Всю Жизнь живого мира, она первообраз и человеческой любви.
Ведь любит Небо Землю покрывать
- так защищает Афродита у Эсхила смертную любовь Гипермнестры к Линкею, нарушившей строгий наказ своего отца.
Да, небо оплодотворяет землю - своим теплородом, своим светом, своим дождем; оно - вечно мужское, она - вечно женское начало.
Греческий язык вполне отчетливо выразил это отношение - у него uranos мужского, gaia женского рода - гораздо отчетливее, чем латинский (caelum - ср. р.) и славянский (небо - ср. р.); хотя, с другой стороны, "земля" во всех арийских языках женского рода.
Почему, однако, Эсхил называет мировым оплодотворителем Небо (Урана), а не Зевса?
Он мог смело назвать и его: и индийские, и латинские, и германские аналогии доказывают нам, что первоначальное значение имени Zeus и есть "небо". Когда-то дуализм Зевса и Земли чувствовался особенно сильно в греческой религии; на нем основаны ее древнейшие и прекраснейшие мифы, и еще знаменитый догмат Сивиллы в Додоне признает его:
Есть Зевс, был он и будет; воистину молвлю, велик Зевс!
Зиждет плоды вам Земля; величайте же матерью Землю!
Но как для непосредственного чувства человека родившая и вскормившая его мать физически ближе, чем косвенный виновник его жизни, отец - так и из обоих в непосредственной близости к людям пребывала она, мать Земля.
Она древнейшая в сонме олимпийских богов, много храмов построила ей Греция, просто как Матери (Meter) - в Афинах, в Олимпии - задолго до того, как из Малой Азии был принесен культ родственной, но все же варварской богини, Великой Матери богов, или Кибелы. Изображали ее полногрудой женщиной материнского облика.
И эллин питал истинно сыновние чувства к этой своей родительнице и кормилице - и любовь, и почтение -
в такой степени, которая прямо непостижима для извращенного сознания современного человека.
Конечно, и мы способны пойти в бой за родную землю; но что этот "физический патриотизм" в сравнении с тем, который воодушевлял эллина при мысли о его матери-Земле, с тем, который нашел себе выражение в дивных стихах Эсхила:
Не выдавайте города родного
И алтарей заступников-богов!
Не допустите, чтоб забвенья мглою
Их почести покрылись! И детей
Не выдавайте, и милейшей сердцу
Из всех кормилиц - матери-Земли!
Вы некогда на лоне благодатной
Младенцами играли; и она
Всю приняла обузу воспитанья,
Чтоб щитоносцев-жителей взрастить,
Чтоб верную в годину бедствий службу
Вы сослужили матери своей.
Аграрные реформы и у нас на очереди, причем клич "Земля - народу!" считается верхом демократизма.
Эллину он показался бы кощунственным: нет, не земля для народа, а народ для земли!
На первом плане должны стоять Ее интересы.
Их имел в виду Солон, производя первую аграрную реформу, о которой знает история; ее милость хотел он заслужить:
Свидетельницей на суде времен
Да будет мне она, из всех богов
Древнейшая, что ведает Олимп -
Кормилица Мать - черная Земля!
Удивительна ли после этого та гордость, которую испытывали афиняне при мысли, что они "автохтоны", т.е. что их предки были в буквальном смысле рождены той землей, которую они поныне населяют?
Но Мать-Земля теперь уже отражалась, она более не производит ни людей, ни других живых существ, кроме низких пород.
Но в пору ее плодовитой молодости было иначе: тогда она произвела и первых людей непосредственно из своего лона.
И тотчас после этого акта рождения в ней произошло то же явление, что и в теле родительницы-женщины: избыток соков обратился в молоко, повсюду возникли бугры, из которых полились живительные струи для новорожденного.
Quare etiam atque etiam maternum nomen adepta
Terra tenet merito - ... *
заключает Лукреций.
( * "Поэтому, опять и опять, совершенно заслуженно Земля носит имя Матери, - которое она приобрела,
потому что она сама создала человеческий род и произвела в определенное время каждое животное, которое дико обитает по великим горам, и птиц небесных, и всех существ, во всех их разнообразных формах!"
De rerum natura («О природе вещей») - поэма римского философа Лукреция Кара, I века до н.э.
Поэма говорит о том, что Материя вечна, что она состоит из атомов, о безграничности вселенной, её постоянном движении и изменении.)
И понятно также, что под любовной опекой этой своей матери, окруженный ее участливыми детьми, язычник-эллин никогда не чувствовал себя одиноким.
Он не знал того безотрадного чувства покинутости, которое так часто испытывает современный человек как заслуженную кару за свою неблагодарность и свое нечестье.
Но это чувство осиротелости - было только одной карой Матери ее отступникам-сынам.
Страшнее была другая.
Прямою противоположностью язычникам - был древний Израиль!
Бездомный изгой, ведомый своим богом-Саваофом, он пришел чужестранцем и завоевателем в свою "обетованную землю".
Он не знал никаких сыновних отношений к этой земле, которая никогда не была ему матерью - ее населяли "злые духи".
И это свое властное, злобное, хищническое отношение к земле он привил и тем религиям, которые от него пошли, - христианству и исламу.
Земля из матери стала рабой - покорной, но и мстительной!
Пусть читатель справится в античных источниках, какими цветущими землями были в эпоху языческой культуры Малая Азия, "страна о пятистах городов", Сирия, Северная Африка.
И пусть он вспомнит, чем они стали теперь!
Поистине теперь эта огромная область "богом сожжена".
А вот античные боги ее любовно берегли".
(с) 1918 г.
2020 г.
Богиня Теллус (Земля). 13-9 гг. до н. э.
Рим, Алтарь Мира (Ara Pacis Augustae). Полихромная реконструкция.
Зелинский Ф. Ф. "Древнегреческая религия"
"Основой - быть может, самой глубокой - религиозного чувства древнего эллина было сознание таинственной жизни окружающей его Природы.
И не только жизни, но и божественности.
И это - первое, что требует объяснения для современного человека.
Слово "жизнь" следует понимать не в том смысле, в каком мы обычно противополагаем "живую" природу, т.е. органический мир животных и растений, "мертвой", т.е. неорганическому царству минералов.
Для греческого сознания мертвой природы не было: она вся была жизнью, вся - божеством.
Не только в своих лугах и лесах, в своих родниках и реках - она была божественна также и в колышущейся глади своих морей, и в недвижном безмолвии своих гор. И здесь даже более, чем где-либо. Здесь, где нас не отвлекают отдельные жизни рощ и лужаек, - здесь сильнее чувствуется единая жизнь Ее самой, - нетленного источника всех этих отдельных жизней, великой Матери-Земли.
"Царица гор, ключ жизни вечный, Зевеса матерь самого!" (Софокл).
Одному русскому поэту почти что удалось возвыситься до этого сознания; это был Лермонтов в его известном, прекрасном стихотворении "Когда волнуется желтеющая нива"... Но и он остановился на полпути. Остановку я чувствую в последнем стихе:
И в небесах я вижу Бога.
Здесь сказалась отрава, внесенная иудаизмом в христианство и через него в души потомков эллинизма. Почему в "небесах"? Разве там "волнуется желтеющая нива"?
Ветхозаветная религия - насильственно отвлекает ваше Естественное чувство Благодарности от того, что вас непосредственно(!) ласкает и холит, - к предположенному "творцу" (выдуманному и несуществующему в Жизни, но "обитающему" исключительно в написанной людьми книжке!):
"Кто шествует по дороге, и "повторяет" (Тору), и прерывает это повторение, и говорит: "Как прекрасно это дерево", - тому Писание вменяет это в вину, лишающую его права на жизнь"
(Пиркэ Абот, трактат Мишны, содержащий морально-этический кодекс иудаизма).
Древний эллин был счастливее; для него этот расхолаживающий обход не был нужен, он чувствовал и видел божество в ней самой, в желтеющей ниве, в душистой роще, в наливающейся благодати плодового сада.
И, что важнее, он сумел вступить в душевное общение с этими божествами, преломить их жизнь в своем сознании и влить в них живое понимание себя.
К нему фаустовский Нострадамус не обратился бы с укоризненными словами:
Мир не закрыт духов природы -
Ты слеп умом, ты мертв душой!
После крушения античного мира и это осчастливливающее сознание исчезло из человеческой души.
Земля
Из недр земли, из расщелины скалы бьет прохладный родник, распространяя зеленую жизнь кругом себя, утоляя жажду стада и их владельца: это - богиня, нимфа, наяда.
Воздадим ей лаской за ласку, покроем навесом ее струю, высечем бассейн под ней, чтобы она могла любоваться на его зеркальной глади своим божественным обликом. И не забудем в положенные дни бросить ей венок из полевых цветов, обагрить кровью закланного в ее честь ягненка ее светлые воды.
Зато, если мы в минуту сомнения и душевной муки придем к ней, склоним свое ухо к ее журчанию, - и она вспомнит о нас и шепнет нам спасительный совет или слово утешения. А если то место, где она струит свои ясные воды, удобно для человеческого селения, - здесь может возникнуть и город, и будет ей всенародная честь, всеэллинская слава.
Такова Каллирроя в Афинах, Дирцея в Фивах, Пирена в Коринфе. Будут каждое утро сходиться к храму наяды городские девушки, чтобы наполнить ее водой свои кувшины и потешить ее участливый слух своей девичьей болтовней, и будут граждане в ее очищающих струях омывать своих новорожденных детей.
Течет ручей, соединяется с другим ручьем, образует реку; тут представление ласки уступает уже место другому представлению - силе.
Правда, больших рек Греция не знает, самых крупных из них - Пенея, Ахелоя, Алфея, Еврота - не сравнить даже с нашими Метой или Мологой.
Но все же в половодие и они могут произвести немало опустошений, бросаясь на пажити и посевы, ломая встречные деревья со стремительным напором разъяренного быка.
Но все же их гнев был редким явлением, вызываемым обыкновенно нечестием граждан, творящих кривой суд у себя на городской площади, прогоняющих Правду со своих сходов.
В другое время это - благодетельные божества, орошающие своей влагой не только прилегающие луга и леса, но - благодаря отведенным каналам - и всю равнину; они поистине "кормильцы" своей страны.
За это им и честь воздается. Им строят храмы на удобных местах, приносятся жертвы; они призываются в государственных молитвах, и уже обязательно мальчики, достигшие возраста эфебов, посвящают им первую срезанную прядь своих волос.
Таковы, помимо вышеназванных, Кефис для Афин, Исмен для Фив, Инах для Аргоса.
Будучи кормильцами всей страны, они влияют таинственным образом и на человеческий урожай - к ним обращаются бездетные родители с мольбой о потомстве.
И если вам встретятся среди множества греческих имен такие, как Кефисодот, Исмений или Анаксимандр (т.е. "меандр"), - вам уже нечего спрашивать, откуда родом их носители.
Но речной бог не только в мирное время кормилец своих граждан, он и в военное был для них оплотом, притом не только физическим, но и религиозным.
Как ни мала речушка Инах - ее буквально курица вброд перейдет, - а все-таки спартанский полководец Клеомен, идя походом на Аргос, не решился переправиться через нее, когда ее бог после многих жертвоприношений не дал ему на это своего согласия.
Своим божеством живет и роща - и притом не только как таковая, но и в лице отдельных своих деревьев.
И здесь мы имеем нимф, древесных нимф, дриад; они счастливы тем, что их много: зато они в лунные ночи покидают свои деревья и сплетаются в хоровод под предводительством своей повелительницы, богини рощ Артемиды.
Но божественно и одинокое дерево, если оно могуче и прекрасно - таков тот чинар на берегу афинского Илисса, под которым некогда отдыхали Сократ с Федром...
"Как он раскидист и высок, этот чинар, как высок и тенист и растущий под ним агнец(растение vitex agnus); он в полном расцвете теперь, наполняя все это место благовонием. И что за чудный родник течет под чинаром! Как холодна его вода - и ногам заметно. Куколки привешены и другие приношения - видно, здесь святыня нимф или Ахелоя" (Платон).
За ласку надо платить лаской, мы это уже знаем, а это ли не ласка - прохладная тень в знойную пору, приветливый шелест подвижных листьев, пенье если не всегда птичек, то хоть милых греческому сердцу цикад.
Во всем этом чувствуется любовь; а где любовь, там и бог.
Ведь роща, лес - это вечное, неустанное плодотворение, созидание физической жизни, которой живет Природа.
И для эллина его нимфа - это неустанная оплодотворяемость, неустанная любовная игра с представителями оплодотворяющего начала леса, с сатирами.
А там выше и выше - на Гиметте, Пентеликоне - там уже нет лесов и деревьев, туда только козы заходят щипать колючую зелень, пробивающуюся между белыми глыбами известняка.
Там все чаще и чаще виднеются громады скал с их причудливыми выступами и пещерами. Это царство нимф-ореад (горянок), обитательниц горных пустынь.
Там в пещерах они ткут свои тонкие, невидимые ткани, сопровождая песнью свою работу; никто из смертных не дерзнет их подслушать и подглядеть, но их станки можно видеть днем, войдя в их пещеру - разумеется, после надлежащей молитвы.
Они не останутся в долгу; кто же, как не они, бережет драгоценный источник, бьющий на вершине?
Кто, как не они, не дает заблудиться нашей козочке среди утесов?
Впрочем, нет: тут они действительно имеют соперника. Это причудливый дух-хранитель коз, козлоногий Пан.
Если мы называем его "богом", то просто потому, что мы этим именем называем всякое могучее, бессмертное существо; на деле же мы прекрасно понимаем разницу между ним и великими олимпийскими богами.
Позднее дурная совесть религии, порвавшей с Природой и матерью-Землей, превратила его в беса; но мы его любим и уважаем, ласкового горного бога со звонкой свирелью. Правда, мы знаем за ним и немало причуд, даже не считая тех, о которых могли бы рассказать его соседки, нимфы-ореады.
В полдень он изволит почивать (это - "час Пана"), и горе тому неосторожному пастуху, который вздумал бы в это время забавляться игрой на свирели. Как высунет потревоженный свою косматую голову из-за утеса, как рявкнет на всю гору - помчатся вниз по камням испуганные козы, сбивая с ног и друг дружку и оторопевшего пастуха.
Да, будет он помнить Пана и его "панический" страх.
Божественна Земля, но божественно и Море.
Оно любовно вливается в землю бесчисленными заливами и проливами, освежая ее и создавая людям повсюду удобные пути сообщения.
Велика, поэтому, честь, которую они воздают богу морей Посейдону и его супруге Амфитрите, обитающей глубоко под голубой гладью и властвующей надо всеми рыбами и крабами и прочими причудливыми и чудовищными жителями ее влажного царства. Все же Посейдон - почтенный член олимпийской семьи, и о нем у нас еще будет речь.
Непосредственно с морем связаны его нимфы, нереиды, "олицетворения ласковых морских волн", как некогда будут сухо и глупо говорить. Олицетворения! Никогда, конечно, не сподобятся эти люди увидеть воочию их самих, среброногих, как они резвятся в ясный день взапуски с дельфинами и сверкают своими золотыми кудрями по гребням волн.
Это великая милость, но все же еще ничто в сравнении с той, которую они оказывают своим избранникам, подобно той Фетиде, которая осчастливила своей любовью Пелея и, богиня, родила ему прекраснейшего и доблестнейшего в мире сына, Ахилла.
Но об этом простому смертному мечтать нечего.
Он молит могучих богинь о счастливом плавании и не забудет воздать им установленную дань благодарности посвящением и жертвой.
Нереиды - нимфы моря; есть в нем и свои сатиры. Это тритоны, юноши о рыбьих хвостах.
С ними лучше не заводить знакомства; они, как скажут те же умники, "олицетворения разъяренных волн".
Бывает, заволокут тучи синеву неба, зловещею черною рябью подернется море - вдруг что-то вдали громко, протяжно загудит... Это тритоны дуют в свои раковины; это - наигрыш к предстоящей буре.
Тогда, пловцы, долой паруса, налегайте на весла - и в то же время усердно молитесь и Посейдону, и нереидам, и спасителям на море, близнецам-Диоскурам. Будут услышаны ваши молитвы, засияют на обоих концах реи два слабых огонька - это они и есть, божественные Диоскуры, они предвещают вам спасение.
Есть, затем, в море и свой Пан: это - Протей, пастух стада причудливых морей и сам великий чудак. Об его образе трудно говорить: он его меняет беспрестанно, подобно самому морю, но чаще всего это - просто морской дед.
Об его странностях знает его дочь Идофея - дочь не особенно почтительная, но зато ласковая для пловцов.
Затем - кто испытывал неотразимость морских чар в ясный день, когда и солнце играет, и волна тихо плещет, и неудержимо хочется окунуться в эту голубую гладь, - тот знает тоже морское божество Главка (т.е. "голубого").
Есть еще другая тоска, роковая - когда тебя после долгой борьбы уже залили волны, и твои руки опустились, и в ушах звенит томный призыв к успокаивающей смерти.
Это поют Сирены на далекой пустынной скале, среди бушующих валов; не дай бог никому услышать их песнь!
И, наконец, третья стихия - Небо.
Зовут его Ураном (греч.: Небо) , но это имя не возбуждает в нас религиозного чувства.
Богословы говорят, что его некогда выделила из себя предвечная мать-Земля, что он стал ее оплодотворяющим началом, произведшим с ней титанов и титанид, что под конец ей стало тесно от собственных порождений и по ее просьбе младший из титанов, Кронос, лишил своего родителя его оплодотворяющей силы - таков был первородный грех у небожителей.
Для нас эти домыслы необязательны; несомненный владыка неба - это Зевс, сын Кроноса (т.е. "вершающего").
Его сущность далеко не исчерпывается его значением, как бога природы, но здесь идет речь только о Зевсе- "тучегонителе", собирающем грозу на омраченном небе, о Зевсе-"громовержце", бросающем свой огненный перун на выступы земли, в высокие деревья и здания, во все слишком высокое, - к вящему назиданию для смертных.
В божественном небе божественны и его обитатели, и прежде всего, конечно, его великие светила, Гелий-Солнце и Селена-Луна.
О природе Гелия общепринятых убеждений нет. Многие думают и поныне, что это - божественный юноша, разъезжающий на золотой колеснице по небесной "тверди", и что тот ослепительный свет, который мы видим, - именно сияние ее кузова.
Загадкой является, как это он, заходя на западе, поднимается с востока; раньше думали, что он ночью совершает переезд обратно на восток по кругосветной реке-Океану, но теперь достаточно удостоверено, что он вместе с прочими светилами погружается под горизонт и во время нашей ночи освещает обитель блаженных на отвращенном от нас облике нашей земли.
Когда-то Анаксагор нас учил, что Гелий раскаленный шар, огромный, величиной с Пелопоннес.
Это тогда многим показалось преувеличенным - подумайте, с целый Пелопоннес! - а другие называли его нечестивцем, что он бога превратил в шар, да еще в раскаленный.
Но мы предоставляем астрономам в Александрии научно разрабатывать вопрос о виде и движении светил.
Этот бог остается для нас богом, независимо от ризы, которую ему угодно будет надеть.
Гелий для нас прежде всего - бог очищающий; как его ярые лучи обезвреживают своей палящей силой всякий тлен, так и его дух разгоняет всякую скверну, всякое наваждение ночных страхов.
Мы встречаем его приветствием и молитвой при восходе и рассказываем ему привидевшиеся нам тревожные сны, чтобы он очистил от них нашу душу.
Селену мы уважаем и любим за то, что она освещает нам ночи своим ласковым светом; по ней мы считаем дни нашей жизни, исправно начиная каждый месяц с новолуния и кончая им же.
Он распадается поэтому на время растущей, время полной и время ущербной луны - приблизительно по десяти дней. Влюбленным предоставляется сверх того поверять ей свои радостные и горестные тайны: она, добрая, не откажет им в совете.
О дальнейшей ее силе можно спросить колдуний, особенно фессалийских, которые своими песнями умеют сводить ее с ее небесной стези и заставлять служить своим чарам, это - область злого нечестия, справедливо караемого в благоустроенных государствах.
Полно чудес ночное небо... Вот "вечерняя звезда", Геспер, прекраснейшая из звезд, "сопрестольница Афродиты" - почему, знают те же влюбленные. Вот семизвездие Плеяд; это как бы небесные нимфы. Они, как "голубицы" (peleiades), приносят Зевсу амброзию; Вот Арктур, или Боот: он приставлен охранять Медведицу. Вот Орион: это великий охотник и страстный "любовник", осмелившийся посягнуть на Артемиду. И много, много таких рассказов ходит про значение таинственных фигур, в которые собираются небесные звезды.
Небо прежде всего должно ублажать молитвой и жертвой...
Жертвой! Но как?
Небо - не земля и не море, его не коснется дарящая рука.
Да, мы были бы вечно разобщены с царем эфира, если бы друг человечества, титан Прометей, не принес нам небесного Огня.
Огонь стремится обратно в свою небесную обитель, - пусть же он унесет с собой и дым нашей жертвы.
Огненная жертва - настоящая дань небесным богам.
Говоря о небесных явлениях, нельзя умолчать и о Ветрах: они тоже божественны.
Их различают по направлению и соответственно характеризуют: "загорный" ветер Борей приносит стужу, но зато разгоняет тучи.
Его противник, Нот, дует с раскаленных пустынь Африки и, проносясь над морем, забирает с собой его влагу, которую и опускает в виде дождя.
Западный, Зефир, - ветер страстный и бурный, так же как и его противник Евр.
И если читатель утомился, присматриваясь к отдельным частям этой божественной природы, пусть он теперь соберет свои впечатления, пусть сосредоточит свое чувство благоговения на двух великих господствующих началах - отце Зевсе и матери Земле.
Там - оплодотворяющая, здесь - оплодотворяемая сила.
Их влечение друг к другу и есть та самая предвечная Святая Любовь, которая создала Всю Жизнь живого мира, она первообраз и человеческой любви.
Ведь любит Небо Землю покрывать
- так защищает Афродита у Эсхила смертную любовь Гипермнестры к Линкею, нарушившей строгий наказ своего отца.
Да, небо оплодотворяет землю - своим теплородом, своим светом, своим дождем; оно - вечно мужское, она - вечно женское начало.
Греческий язык вполне отчетливо выразил это отношение - у него uranos мужского, gaia женского рода - гораздо отчетливее, чем латинский (caelum - ср. р.) и славянский (небо - ср. р.); хотя, с другой стороны, "земля" во всех арийских языках женского рода.
Почему, однако, Эсхил называет мировым оплодотворителем Небо (Урана), а не Зевса?
Он мог смело назвать и его: и индийские, и латинские, и германские аналогии доказывают нам, что первоначальное значение имени Zeus и есть "небо". Когда-то дуализм Зевса и Земли чувствовался особенно сильно в греческой религии; на нем основаны ее древнейшие и прекраснейшие мифы, и еще знаменитый догмат Сивиллы в Додоне признает его:
Есть Зевс, был он и будет; воистину молвлю, велик Зевс!
Зиждет плоды вам Земля; величайте же матерью Землю!
Но как для непосредственного чувства человека родившая и вскормившая его мать физически ближе, чем косвенный виновник его жизни, отец - так и из обоих в непосредственной близости к людям пребывала она, мать Земля.
Она древнейшая в сонме олимпийских богов, много храмов построила ей Греция, просто как Матери (Meter) - в Афинах, в Олимпии - задолго до того, как из Малой Азии был принесен культ родственной, но все же варварской богини, Великой Матери богов, или Кибелы. Изображали ее полногрудой женщиной материнского облика.
И эллин питал истинно сыновние чувства к этой своей родительнице и кормилице - и любовь, и почтение -
в такой степени, которая прямо непостижима для извращенного сознания современного человека.
Конечно, и мы способны пойти в бой за родную землю; но что этот "физический патриотизм" в сравнении с тем, который воодушевлял эллина при мысли о его матери-Земле, с тем, который нашел себе выражение в дивных стихах Эсхила:
Не выдавайте города родного
И алтарей заступников-богов!
Не допустите, чтоб забвенья мглою
Их почести покрылись! И детей
Не выдавайте, и милейшей сердцу
Из всех кормилиц - матери-Земли!
Вы некогда на лоне благодатной
Младенцами играли; и она
Всю приняла обузу воспитанья,
Чтоб щитоносцев-жителей взрастить,
Чтоб верную в годину бедствий службу
Вы сослужили матери своей.
Аграрные реформы и у нас на очереди, причем клич "Земля - народу!" считается верхом демократизма.
Эллину он показался бы кощунственным: нет, не земля для народа, а народ для земли!
На первом плане должны стоять Ее интересы.
Их имел в виду Солон, производя первую аграрную реформу, о которой знает история; ее милость хотел он заслужить:
Свидетельницей на суде времен
Да будет мне она, из всех богов
Древнейшая, что ведает Олимп -
Кормилица Мать - черная Земля!
Удивительна ли после этого та гордость, которую испытывали афиняне при мысли, что они "автохтоны", т.е. что их предки были в буквальном смысле рождены той землей, которую они поныне населяют?
Но Мать-Земля теперь уже отражалась, она более не производит ни людей, ни других живых существ, кроме низких пород.
Но в пору ее плодовитой молодости было иначе: тогда она произвела и первых людей непосредственно из своего лона.
И тотчас после этого акта рождения в ней произошло то же явление, что и в теле родительницы-женщины: избыток соков обратился в молоко, повсюду возникли бугры, из которых полились живительные струи для новорожденного.
Quare etiam atque etiam maternum nomen adepta
Terra tenet merito - ... *
заключает Лукреций.
( * "Поэтому, опять и опять, совершенно заслуженно Земля носит имя Матери, - которое она приобрела,
потому что она сама создала человеческий род и произвела в определенное время каждое животное, которое дико обитает по великим горам, и птиц небесных, и всех существ, во всех их разнообразных формах!"
De rerum natura («О природе вещей») - поэма римского философа Лукреция Кара, I века до н.э.
Поэма говорит о том, что Материя вечна, что она состоит из атомов, о безграничности вселенной, её постоянном движении и изменении.)
И понятно также, что под любовной опекой этой своей матери, окруженный ее участливыми детьми, язычник-эллин никогда не чувствовал себя одиноким.
Он не знал того безотрадного чувства покинутости, которое так часто испытывает современный человек как заслуженную кару за свою неблагодарность и свое нечестье.
Но это чувство осиротелости - было только одной карой Матери ее отступникам-сынам.
Страшнее была другая.
Прямою противоположностью язычникам - был древний Израиль!
Бездомный изгой, ведомый своим богом-Саваофом, он пришел чужестранцем и завоевателем в свою "обетованную землю".
Он не знал никаких сыновних отношений к этой земле, которая никогда не была ему матерью - ее населяли "злые духи".
И это свое властное, злобное, хищническое отношение к земле он привил и тем религиям, которые от него пошли, - христианству и исламу.
Земля из матери стала рабой - покорной, но и мстительной!
Пусть читатель справится в античных источниках, какими цветущими землями были в эпоху языческой культуры Малая Азия, "страна о пятистах городов", Сирия, Северная Африка.
И пусть он вспомнит, чем они стали теперь!
Поистине теперь эта огромная область "богом сожжена".
А вот античные боги ее любовно берегли".
(с) 1918 г.
2020 г.