И еще о поэзии
Уважаемый dip_c напомнил.
Фотограф ПМ был замечательным и весьма трудолюбивым мастером. Для души он снимал лошадей и обнаженную натуру. Для заработка не гнушался никакой работой. На ставку его брать опасались - мог напиться и забыть в какой-нибудь забегаловке кофр с дорогой аппаратурой (такое было как минимум дважды). Но заработать давали, ибо знали - не подведет, все сделает в срок и с наивысшим качеством.
В конце восьмидесятых его взяли в "Правду", и на последней странице главной партийной газеты стали регулярно появляться невозможно красивые лошади. Невозможно красивых женщин он продолжал снимать для души. А для первой и второй полос делал роскошные индустриальные снимки.
Летом 1986 года, когда ПМ о работе в "Правде" даже не мечтал, мы с коллегой Б. встретили его у памятника Энгельсу (того самого, который большинство населения Москвы считало памятником Кропоткину). Увидев нас, замечательный фотограф улыбнулся. Движения лицевых мускулов давались ему с трудом.
- Двое суток не спал, - сообщил он. - Работал. Сейчас деньги получил. Не ел тоже двое суток, пойдемте-ка пообедаем!
И повел нас в ресторан ЦДЛ. Там быстро организовали столик, и с той же расторопностью водрузили на стол чашки с бульоном, корзинку с гренками и графинчик ледяной водки - с них ПМ решил начать трапезу.
Опрокинув рюмку и запив бульоном, фотограф взял гренку, ласково помял ее - и немедленно заснул с выражением блаженства на посветлевшем лице. И тут случилось страшное.
Это был человек из Нечерноземья, довольно молодой и жаждущий общения. До нас он подсаживался к кому-то еще. Пока ПМ спал, мы с Б. были вынуждены услышать, что у поэта вышли уже две книжки стихов, одна в областном издательстве, вторая - в московском. Что его приняли в Союз писателей... А затем он начал читать свои стихи. По-моему, очень плохие. Да и читал он их не очень хорошо.
Официант принес квадратные плошки с салатом и известил, что горячее скоро будет. Поэт продолжал читать. ПМ продолжал спать. Я время от времени обменивался многозначительными взглядами с Б., но прекратить это словоизвержение у нас почему-то духу не хватило.
ПМ открыл один глаз. Закрыл. Потом открыл сразу оба. Выпрямился, внимательно посмотрел на поэта. Наклонился к нему и с приветливой улыбкой произнес:
- Знаете, что я вам скажу, любезный?
- Что? - с надеждой спросил поэт.
- А не пошли-ка бы вы на хуй отсюда!
Голос у ПМ был красивый, низкий и громкий. Стихотворец обернулся. Все присутствующие в зале смотрели на него. Вот оно, признание!
Очевидно, новоиспеченный член Союза хотел какого-то иного признания. Потому что быстро покинул ресторан.
Фотограф ПМ был замечательным и весьма трудолюбивым мастером. Для души он снимал лошадей и обнаженную натуру. Для заработка не гнушался никакой работой. На ставку его брать опасались - мог напиться и забыть в какой-нибудь забегаловке кофр с дорогой аппаратурой (такое было как минимум дважды). Но заработать давали, ибо знали - не подведет, все сделает в срок и с наивысшим качеством.
В конце восьмидесятых его взяли в "Правду", и на последней странице главной партийной газеты стали регулярно появляться невозможно красивые лошади. Невозможно красивых женщин он продолжал снимать для души. А для первой и второй полос делал роскошные индустриальные снимки.
Летом 1986 года, когда ПМ о работе в "Правде" даже не мечтал, мы с коллегой Б. встретили его у памятника Энгельсу (того самого, который большинство населения Москвы считало памятником Кропоткину). Увидев нас, замечательный фотограф улыбнулся. Движения лицевых мускулов давались ему с трудом.
- Двое суток не спал, - сообщил он. - Работал. Сейчас деньги получил. Не ел тоже двое суток, пойдемте-ка пообедаем!
И повел нас в ресторан ЦДЛ. Там быстро организовали столик, и с той же расторопностью водрузили на стол чашки с бульоном, корзинку с гренками и графинчик ледяной водки - с них ПМ решил начать трапезу.
Опрокинув рюмку и запив бульоном, фотограф взял гренку, ласково помял ее - и немедленно заснул с выражением блаженства на посветлевшем лице. И тут случилось страшное.
Это был человек из Нечерноземья, довольно молодой и жаждущий общения. До нас он подсаживался к кому-то еще. Пока ПМ спал, мы с Б. были вынуждены услышать, что у поэта вышли уже две книжки стихов, одна в областном издательстве, вторая - в московском. Что его приняли в Союз писателей... А затем он начал читать свои стихи. По-моему, очень плохие. Да и читал он их не очень хорошо.
Официант принес квадратные плошки с салатом и известил, что горячее скоро будет. Поэт продолжал читать. ПМ продолжал спать. Я время от времени обменивался многозначительными взглядами с Б., но прекратить это словоизвержение у нас почему-то духу не хватило.
ПМ открыл один глаз. Закрыл. Потом открыл сразу оба. Выпрямился, внимательно посмотрел на поэта. Наклонился к нему и с приветливой улыбкой произнес:
- Знаете, что я вам скажу, любезный?
- Что? - с надеждой спросил поэт.
- А не пошли-ка бы вы на хуй отсюда!
Голос у ПМ был красивый, низкий и громкий. Стихотворец обернулся. Все присутствующие в зале смотрели на него. Вот оно, признание!
Очевидно, новоиспеченный член Союза хотел какого-то иного признания. Потому что быстро покинул ресторан.