new year
До двенадцати мы пили глинтвейн и собирали паззл из картины Ван Гога. Когда на улице начали пускать фейерверки, мы лежали на полу в темноте, слушали, как разрываются ракеты и смотрели в сверкающее небо за окном. Лежали и молчали. А потом она вдруг спросила шепотом - а чего ты хочешь в новом году? Какие у тебя желания? Мне было неприятно нарушать эту тишину, разрывать созданный нами кокон, и я ответил "да ничего особенного, просто ничего". И тут она взвилась: да что ты за человек такой, ты не человек вообще, потому что ты никогда ничего не хочешь, у тебя нет ни мечты, ни желаний, ни цели. Ты всё время так рьяно со всеми споришь, отстаиваешь свою точку зрения, высмеиваешь глупых людей, но на самом деле - тебе всё равно, это всё тебе нужно только чтобы прикрыть свое безразличие. Тебе все равно, есть вокруг мир или нет, и все равно, есть ли ты в мире. Невозможно поверить в то, что для тебя не существует ни одной значимой вещи в этом мире, ни одного важного человека. Ты рисуешься, ерепенишься перед людьми, на которых тебе наплевать. И, что самое ужасное, ты заставляешь людей привязываться к тебе и страдать - ни за что, просто потому что они ждут от тебя большего. Но мы люди, нам это свойственно. А ты вообще как будто не человек. Как неживой. Иногда я ловлю себя на мысли, что, если у тебя закончится еда, то ты просто подохнешь с голоду в своей квартире, потому что у тебя не будет мотивации из неё выйти. Тебе всё равно, как жить, потому что ты ни к чему не стремишься и ничего не хочешь. Тебе так проще или ты ничего не можешь с собой поделать? - Она поднялась, схватила со стола пачку сигарет и вышла на балкон.
Я пошел в коридор, обулся, надел пальто и вышел из дома. Сделал пару кругов по дворику, посмотрел, как народ запускает петарды. Потом сидел на лавочке - снег шел крупными хлопьями - ко мне часто подходили просить прикурить. Кто-то угостил пивом, через десять минут меня спросили, умею ли я играть на гитаре, и после утвердительного ответа потащили на какой-то квартирник. Там мы много пили, подбирали на пианино - а было там и пианино - песни queen и со страшными муками что-то из deep purple. Около пяти утра девушка Вика положила мне в карман клочок бумаги со своим телефонным номером, и в глазах у нее была какая-то я бы даже сказал "неизбывная" грусть. Я вышел из чужого подъезда и неспеша, докуривая пачку подаренных папирос, дошел до дома. Она спала сидя, положив голову на край кровати. Ее каштановые кудри растрепались, она тихо всхлипывала. Я пошёл на кухню, поставил чайник, сделал кофе и принес чашки в комнату. Она уже проснулась: сидела, надувшись, на кровати. На её лице было то самое выражение, которое так обычно нравится мужчинам, когда очевидно, что через несколько секунд тебя простят и наступит чудесное примирение. "Дурак" - сказала она, и мы начали пить кофе.
Я пошел в коридор, обулся, надел пальто и вышел из дома. Сделал пару кругов по дворику, посмотрел, как народ запускает петарды. Потом сидел на лавочке - снег шел крупными хлопьями - ко мне часто подходили просить прикурить. Кто-то угостил пивом, через десять минут меня спросили, умею ли я играть на гитаре, и после утвердительного ответа потащили на какой-то квартирник. Там мы много пили, подбирали на пианино - а было там и пианино - песни queen и со страшными муками что-то из deep purple. Около пяти утра девушка Вика положила мне в карман клочок бумаги со своим телефонным номером, и в глазах у нее была какая-то я бы даже сказал "неизбывная" грусть. Я вышел из чужого подъезда и неспеша, докуривая пачку подаренных папирос, дошел до дома. Она спала сидя, положив голову на край кровати. Ее каштановые кудри растрепались, она тихо всхлипывала. Я пошёл на кухню, поставил чайник, сделал кофе и принес чашки в комнату. Она уже проснулась: сидела, надувшись, на кровати. На её лице было то самое выражение, которое так обычно нравится мужчинам, когда очевидно, что через несколько секунд тебя простят и наступит чудесное примирение. "Дурак" - сказала она, и мы начали пить кофе.