Сказка. По ходу, про песню Gabriel группы Lamb О_о
"А еще ты наверное умеешь летать - украдкой, пока все остальные спят в акварельной ночи под задернутыми занавесками" (с)
Они живут вдвоем, высоко под самой крышей, в квартире, где по углам вечно жмутся сумерки. Они горячо любят друг друга, а стены их жилища снаружи оплетены трубами дымоходов, несущих излишки чужого тепла к низкому городскому небу - так что глубокой зимой у них распускаются розы в кадках, алые и белые. Решили, что ни к чему на такой высоте громоздкая мебель, поэтому у них нет ни кровати, ни платяного шкафа, ни стульев. Зато большой матрац можно запросто перетащить к окну и, лежа на спине, следить, как вьется снег, стекает по стеклу дождь или бешено несутся облака. Окно в квартире всего одно, но такое огромное, что занимает целую нишу, где так здорово пировать, сидя на мягких пуфах; а если гадать, раскладывая карты на широком подоконнике, они непременно покажут правду. Престарелые книги, незаконченные рисунки, черно-белые фотографии, виниловые пластинки, тетради с пропитанными чаем страницами рассыпаны по полу, как сокровища в пещере Аладдина. С перекрытий свисают покачиваясь нити стеклянных бус, нежно звенит "музыка ветра", шелестят легкие занавески. Здесь не любят резкого света, предпочитая небольшие уютные светильники, и еще свечи - расставлены повсюду, на каждой подходящей поверхности.
Дым и зеркала - и все же ни на какой комфорт не променяют возможность жить в одном шаге от неба.
Они просыпаются в синеющих предрассветных тенях. Не зажигая света, наскоро купаются в похожей на хтоническое чудовище ванне, оставшейся в наследство от кого-то из предыдущих жильцов. Пока она сушит волосы, он варит кофе на маленькой плитке. Они завтракают, сидя на подоконнике и наблюдая, как где-то внизу волны тумана бьются об угловатые черные рифы соседних домов, и постепенно множатся желтые квадраты окон. Утреннее время - не для разговоров вслух, только для коротких нежных улыбок, или чтобы невзначай стукнуться коленками, или соприкоснуться кончиками пальцев. Это время тянется и тянется, пока вдруг не заканчивается. Тогда она поднимается, расправляет свои молодые порывистые солнечные крылья, настежь распахивает окно - и, предчувствуя новый день, звонко-радостно смеется. Потом всякий раз она оглядывается на него через плечо, и во взгляде совсем немного сожаления и совсем немного превосходства. И - всё, улетела в светлеющее небо.
Он еще немного постоит у открытого окна, посмотрит ей вслед, выкурит сигарету. Тяжело вздохнет и поворчит о том, как только некоторые умудряются быть бодрыми в такую рань. Зевнёт. Прикроет раму. Уберет чашки. Побродит по квартире. Еще покурит. Без нее пасмурно. Ничего не остается как натянуть куртку, спуститься на тысячу ступенек вниз по темной извилистой лестнице и нырнуть в очередной день.
Она летает до вечера где-то там, в небесном сиянии - слепит глаза так, что не разглядеть с земли. Всякий раз тысяча новых дел, тысяча лиц вокруг, такие же яркие, легкие, дневные. Ей весело с ними, они милые, понятные - равные. Правда, чересчур похожие один на другого. Неудивительные - всегда знаешь, чего от них ожидать. Просто товарищи по дневным играм. Она готова оставаться с ними ровно до тех пор, пока не начинает темнеть. Тогда она торопится домой. Она точно знает: там уже приоткрыто для нее окно. А когда она врывается, принося с собой запах пушистых облаков, он снимает ее с подоконника и обнимает крепко-крепко. В эту секунду она в очередной раз понимает: оказывается, с самого утра она только и делала, что скучала по нему, а вот теперь, наконец, всё встало на свои места. Ей хочется поделиться всеми сегодняшними событиями и впечатлениями, посмеяться и понегодовать вместе, ей важно узнать его мнение, а потом уснуть обнявшись.
…когда она засыпает, он бережно укутывает ее одеялом, а сам закуривает, убредает к стене, смотрит на спящую, и в темноте не разобрать, о чем он улыбается. Потом он просачивается в форточку, встает на карниз - и только тут становится видно, что у него вкрадчивые бесшумные ночные крылья. Он внимательно слушает, что происходит в этот миг впереди и внизу. Там кряхтит и ворочается, засыпая, город, ветер с обреченным свистом носится вдоль опустевших улиц, и недобро посмеивается ночь, которая расставила ловушки в каждой подворотне, в каждой аллее - теперь ждет, кто в них увязнет. Услышав достаточно, он резко отталкивается от края и растворяется во тьме.
Он знает ночь, и она знает его. Ее мучает ревность всякий раз, когда она видит в небесах крылатый силуэт; она хотела бы сдернуть его с небес и оставить навечно при себе. Ему это прекрасно известно, поэтому он старается не опускаться на землю в тёмные часы. Впрочем, выше уровня облаков он тоже не поднимается: пусть там нет плебейского света фонарей, а только огромные бледные огни на черном и вселенский покой, зато там холодно и одиноко.
Он летает в декабрьский снегопад, когда снежинки падают так густо и так медленно, что если обернешься, можно увидеть черный силуэт, который ты оставил, пролетая сквозь стену снега; в грозу, когда молнии бьют, кажется, прицельно в тебя, а ты лавируешь, уворачиваешься и дико хохочешь; в последние осенние ночи, когда зима вплотную подобралась к стенам города, скребется под дверью, ждет удобного случая.
Самые красивые вещи всегда происходят в глубине ночи, когда стихает суетливый шум. Остальные могут об этом лишь смутно догадываться хотя бы потому, что они в это время спят. А он знает наверняка, как весенней ночью, в самый глухой час, в сердце старого заброшенного парка из почки проклевывается первый во всем городе молодой листик. И первый лепесток падает с вишни в то же тихое время ночи, никем не услышанный. Ночью распускаются самые душистые цветы. Осенью лучше не оставаться с ночью один на один, если ты в отчаянии, в тоске, во власти тяжелых мыслей или болезненного вдохновения - от пряного аромата опавших листьев и звенящего хрусталем воздуха так легко потерять рассудок…
Есть такие же как он, гордые ночные. Они редкий вид, и, упорствуя, дорожат своей исключительностью, хотя платить за это приходится вечным одиночеством. Единственные, кого они готовы признать ровней себе и к кому их непреодолимо тянет - это им подобные. Но они не могут позволить себе сказать об этом напрямую. Поступить так значит потерять лицо. Поэтому они с болезненным любопытством следят за остальными, постоянно ищут во всем скрытый смысл и бесконечно всё усложняют.
Их смущает, что он единственный из круга не играет в эти игры. Когда они время от времени слетаются вместе - чтобы вбросить новый намек, или куртуазно покрутить хвостом, - рано или поздно это вопрос всплывает. Настойчиво, негодующе, панибратски требуют ответа, как может он?.. На что он молчит, лишь улыбается уголком губ. Потому что он знает, что никакое, даже самое гордое одиночество не выдерживает сравнения со сладкой тишиной в комнате у тебя за спиной. И даже ночные чудеса не перевешивают.