Мамины воспоминания
Через некоторое время из дома вышел старик по своим делам, увидев нас, испугался, стал креститься. Я подняла голову. Он увидел, что это живые дети, успокоился, позвал нас в дом. Поднялась и его жена. Я им все рассказала о нас, что с нами случилось. Старик дал нам по куску хлеба с маслом и медом. Он рассказал нам, что его сын полицай ушел на дежурство по деревне и мы случайно с ним не столкнулись. Когда мы поели, стал спрашивать: куда мы пойдем теперь. Я сказала первое попавшееся мне на ум: « В Соколовку пойдем.» Тогда старик показал нам дорогу на Соколовку через огороды. Там был высокий снег. Мы пробирались с трудом и плакали т.к. выбились из сил. Изя устал и просился на руки, но я даже поднять его не могла, не то что нести. С большим трудом мы все-таки выбрались на утрамбованную дорогу. Шли вперед и вперед, не зная где же заворачивать на Соколовку.
Уже светало. Навстречу нам ехали возы и шли люди. Наверное, было воскресенье, и люди ехали на ярмарку. Один воз остановился , с него соскочили два парубка, одетые в свитки и высокие шапки. Они стали нас ловить , чтоб сдать в полицию. Мы кричали , отбивались. Подошли женщины и нас отбили. Потом мы пошли опять вперед, никого ни о чем не спрашивая. Неизвестно сколько бы мы шли так, но одна женщина спросила нас, куда мы идем. Когда узнала, что в Соколовку, то повернула нас обратно и показала дорогу на Соколовку через поле. Мы свернули и пошли по глубокому снегу. Когда вышли на край села , то я его не узнала, т.к. мы вышли к Соколовке с другой стороны. Из одного дома вышла женщина и направилась к нам. Она спросила: что случилось и откуда мы так рано. Завела нас в дом и оставила до вечера. Вечером отправила нас к дому, где мы с бабушкой жили. У дома уже стояли Яша с Пиней. Я была удивлена и очень рада, расплакалась и все им рассказала. Они молча выслушали нас. Потом они повели нас на чердак этого дома. Посадили нас за дымоходом и укрыли соломой. Ночью было очень холодно. Рано утром они куда-то ушли, а вечером опять вернулись. Окликнули нас, на месте ли мы. Дали нам по блинчику. Когда мы поли, они подняли нас и повели в поле. Там посадили нас в скирду и сами зарылись. Рано утром. Вывели нас на дорогу. Подвели к какому-то селу и сказали: «Идите в это село и никуда отсюда не уходите. Кончится война и мы вас заберем. А сейчас сходим в Новую Синяву и оттуда пойдем за линию фронта.» Мне стало очень страшно. Душили спазмы в горле. Они отвернулись и ушли. Я кричала, но звука не было. Вдруг прорвался голос : «Пиня!» Они остановились, повернулись. Пиня тоже заплакал. Яша его торопил : «Поздно уже!» И они ушли.
Всю жизнь я помню эти удаляющиеся фигурки моих братьев среди зимней степи.
Мы вошли в село. Подошли к домам, что-то чужое, настораживающее шло от незнакомой местности. Я взяла Изю за руку и мы побежали вон из села. Хотели догнать братьев, но в поле уже никого не было. Я кричала . звала их. Никого вокруг не было видно. Дороги тоже никакой. Меня охватило отчаяние. Что делать? Вдруг мы услышали песню… Мы побежали на этот голос. По дну глубокого оврага ехал воз. Мы стали звать. Но, сидевший на возу мужчина , не слышал нас. Тогда мы скатились по склону оврага и побежали за возом. Мы опять оказались в Соколовке.
Может быть на следующее утро или несколько позже, когда мы стояли на улице, к нам подошла женщина из этого села. Она рассказала нам шепотом, что вчера была в Новой Синяве и видела . как полицаи схватили Яшу и Пиню. Они били их прикладами по голове, а братья просили : «Дядя , не бей!» Потом их посадили на воз и увезли из села. Я не поверила, так как мне казалось. Что так быстро не могло с ними ничего произойти, и они обязательно живы и спасутся. Много лет мы жили надеждой, что братья живы и найдут нас. Это было в марте 1943 года.
Мы остались одни на всем белом свете. До освобождения был целый год.
Никто не брал нас к себе, так как было опасно, да и прокормить двоих детей было тяжело. Для большей безопасности мы ходили из Соколовки в Мазуривку, из Мазуривки в Соколовку. Однажды мы были в доме учителя Мазуривской школы. Его жена нагрела воды , я помыла голову и расчесывала свои длинные волосы. Вдруг в дом вбежал перепуганный учитель. Его трясло. Он закричал : «Немедленно уходите! По улице ходит пьяный полицай и ищет вас : «Где тут жыдинята!?» И выпроводил нас за огороды к реке. Но и тут шныряли полицаи. Была облава на девушек, прятавшихся от угона в Германию. Перепуганные, мы подошли к детям, которые пекли картошку и, по-видимому. Пасли коров. Было очень холодно, но снега уже не было. Мы хотели спрятаться в их толпе, но вдруг я поднял глаза и вижу, что в нашу сторону идет полицай. Сердце упало.
Он подошел к нашей компании, спрашивает : «Вы видели тут девушек?» Мы дружно закричали. Что нет. Он постоял и пошел в сторону нор, где добывают красную глину. После ухода полицая, мальчишки вспомнили о нас и стали прогонять. Я медлила. Тогда один поднял кнут и стал нас бить. Нам пришлось уйти от них. Мы не знали куда нам податься. Я была перепугана. У меня начались галлюцинации. Иду, а впереди вроде никого нет и вдруг , как из-под земли вырастает полицай. Идет навстречу в полном обмундировании. Закрою глаза, открою. Опять никого нет. На этот раз мы в село не пошл. Нашли место в каком-то рву и просидели всю ночь.
Тяжело нам было, когда наступала ночь. Мы не знали, где же нам переночевать.
Чаще всего спали под крышами погребов, в сараях, в коровниках, если двери были открыты. А однажды мы залезли в собачью будку. Было очень тесно, но тепло. Но тут нас напугал подвыпивший гость этого дома. Он нагнулся и вместо собаки увидел детей. А мы проснулись от шума и увидели лицо во всю дырку и тяжелый запах водки дыхнул на нас. Днем мы ходили по деревне и только думали о еде. Люди часто нас приглашали и давали по тарелке борща с хлебом. Но случались и такие, которые говорили : «Что вы тут бродите, идите в свою Палестину.» Что такое Палестина я не понимала, но понимала, что это место для евреев. Мне было горько : «Почему в Палестину. Ведь родилась я здесь!» И как туда попасть никто не говорил.
Еще однажды подошла ко мне молодая женщина и тихо сказала : «Женя взяла бы я тебя к себе гусей пасти, да брат твой мешает. Давай утопим его.» Я испугалась : «Нет! Нет!» Может она и пошутила, но мне стало страшно. Это было в Соколовке примерно летом 1943 года.
Днем мы старались ходить за огородами, чтоб нас поменьше видели. Так нам подсказывали люди.
Было уже тепло, а мы все ходили в своей одежде, которую носили и зимой, что надела на нас мама.
Был апрель, май или июнь 1943 года. Точно я не знаю. Я заболела. Лежала у дороги. Страшная слабость и сонливость одолели меня. Изя сидел возле меня и плакал. Он хотел есть, а я не могла подняться. Чем бы все это кончилось , не знаю. Но к нам подошла одна женщина, видно знала нашу семью. Она напоила меня молоком и сказала, что на днях ее родственник поедет в Жмеринку по делам, что-то продавать и возьмет нас туда, а то здесь умрем или кто-нибудь сдаст нас в полицию. Сказала когда и куда прийти. В назначенное время мы сели на воз, укрылись соломой и поехали. Примерно мы ехали день и ночь. Ранним утром воз остановился в лесу. Мы слезли с воза и месте с женщиной пошли в сторону Жмеринки. Она привела нас в гетто. Комендант там был еврей, доктор Гершман. Когда мы пришли к нему, там застали двух взрослых мужчин. Один из них был с семьей. Комендант их не принимал, так как был очень напуган. Евреи со всей Винницкой области, кто остался еще живой, как могли пробирались в Жмеринку. Комендант очень боялся немцев, что они могут предъявить претензии к румынским властям.
Взрослым он отказал. Им нужно было прописаться в каком-нибудь селе, а нас с Изей взял. Но нас должен был взять кто-то из жителей гетто. Доктор Гершман упросил одну женщину, чтоб она взяла нас, она жила одна. Была она из Вапрянки. Звали ее тетя Маня. Кормить нас ей помогали и другие. Мы были очень слабы и завшивлены. Она решила привести нас в порядок. Вывела меня на улицу за сарай и стала расчесывать мои слипшиеся волосы. Вши сыпались. Как будто кто сыпал пшено из стакана. Образовалась целая желтая дорожка. Потом ножницами кое-как остригла. Так мы остались жить в Жмеринском гетто. Это было летом 1943 года. Меня удивляло, что здесь все было как у людей: кровати с постелями, чисто, тепло. Люди зарабатывали на жизнь. Кто как мог. Кто шил обувь, кто одежду, кто шапки. Мы прожили так лето, осень. Зиму 1943 года. Я очень болела. Опять покрылась фурункулами и язвами. Никуда не ходила. Была здесь и школа, но я ее не посещала. Тревог здесь тоже хватало. Без конца поднималась паника, что немцы предъявят претензии румынам насчет гетто. На воротах гетто было написано, что немцам вход запрещен.
Наступил март 1944 года. Наша армия наступала. Уже шли бои недалеко от нас, на железной дороге и вокзале. Люди. Кто был не из Жмеринки, стали собираться в дорогу. Мы тоже решили идти в Хмельник. Мы были уверены, что в Хмельнике найдем своих родных. Тетя маня шла с нами. Она уговаривала идти с ней в Вапрянку. Но я отказалась, так как думала найти маму.
Была страшная грязь со снегом. Кругом свистели пули. Однажды, когда мы застряли в грязи, а сверху свистели пули. Нас кто-то окликнул. Но мы никого не видели. Тогда из землянки показалась голова солдата. Он позвал нас. Мы спустились в землянку, там было много солдат. Они нас поругали чтоб мы не лезли под пули. Расспросили нас, откуда мы идем и куда. Мы все им рассказали. Они утирали слезы и кормили нас сухарями. Когда кончился обстрел, отпустили нас. По Литинскому шоссе с несколькими взрослыми добрались до Хмельника. Это было в марте-апреле 1944 года.
Пришли в город. Сразу же направились в гетто. Мы были уверены. Что сейчас войдем в дом, где жили в гетто и увидим маму. Но, когда подошли к гетто, то горе и недоумение охватили меня. Гетто лежало в руинах. В руинах был и наш дом. Вернее фундамент один торчал, а кругом был мусор. Не зная, что делать дальше. Мы пошли к дому наших родственников. Он был за пределами гетто и был цел. Я хотела зайти и посмотреть, что там внутри? Но из дома вышла женщина с выстиранным бельем. Я обратилась к ней : «Тетя, а здесь жили наши родственники, где они?» Она сказала : «Я беженка из Таганрога. Дом был пустой, когда я поселилась здесь».
Какая-то пустота образовалась вокруг нас. Мы опять стали бродить, но уже по развалинам. Кушать бегали в Мазуривку. Люди удивлялись 6 «Почему вы бродите? Идите в милицию».
Однажды беженка из Таганрога встретила нас на улице и сказала : «Приходите ко мне в детский сад».
Мы пришли и стали жить в детском саду. В детском саду мы быстро подхватили коклюш. За детьми приходили родители каждый вечер. Праздновали 1 Мая 1944 года. Все шло так, как будто не было войны и ничего не случилось.
Скоро в сопровождении одной воспитательницу мы поехали в детский дом. Нас посадили на открытую платформу, груженную лесом и велели держаться за ничем не привязанные бревна. Воспитательница села к машинисту в кабину. Нас спасло то, что состав ехал очень медленно. Воспитательница особой ответственности за нас не несла, так как у нее не было на нас никаких документов.
Мы приехали на станцию Калиновка и пешком добрались до села Яновка, где был детский дом. Итак по высокой лестнице средневековой польской усадьбы, мы поднялись на площадку детского дома. Это было 11 июня 1944 года.
В Яновке нас не принимали из-за коклюша, а так же из-за отсутствия документов. Сопровождающая нас доказывала. Что мы не ее дети. В конце-концов она нас оставила , а сама ушла на вокзал. Нам приказала никуда не уходить. К нам подошли директор, медсестра и воспитательница. Директор спросил меня сколько мне лет. Я растерялась. Так как в течении 2-х лет мне никто не говорил сколько мне лет. Потом я вспомнила, что в детском саду мне говорили 8 или 9 лет. Я так и сказала 8-9 лет тогда директор сказал: «будет 10 лет». Женщины стали возражать. Но директор был непреклонен. Он формировал старшую группу. Тоже повторилось и с братом.
Нас поместили в изолятор. Каждое утро нас выводили на речку, сажали на камень в одних рубашках в 4-5 утра. Мы сидели до тех пор пока кто-нибудь не приходил за нами, было очень холодно. Мы громко плакали. Через несколько таких сеансов коклюш прошел. Я получила плеврит и меня положили в больницу. Когда я вернулась из больницы, то застала Изю в изоляторе, у него была корь. Когда мы ходили в столовую. То встречались с пленными немцами. Их кормили вместе с нами. Они смотрели на нас, а мы на них.
Когда я бегала во дворе с другими ребятами, меня позвал директор детского дома и сказал : «Сейчас поедешь в другой детский дом». Сердце у меня упало. Я ничего не понимала : «Как же я поеду, у меня брат болеет» «Выздоровеет мы его тоже отправим». - был ответ. Это было в октябре -ноябре 1944 года.
Был уже иней на траве, а нас отправляли в одних платьях, босиком. Мы ехали всю ночь в товарном вагоне. А утром мы вышли из вагона и 12 км шли пешком, подгоняемые жгучим ледяным ветром. Мы плакали. Воспитательница нас уговаривала. Что скоро придем. Сама она была тепло одета. В пальто платке и сапогах. С тех пор у меня стали болеть ноги. А моя подружка Лена середа умерла от пиелонефрита. Так мы оказались с братом в разных детских домах. Меня отправили в Брацлав. Мы не виделись 7 лет.
Летом 1951 года группа детей из нашего детского дом приехала в г. Винницу на Олимпиаду. Вместе с нами в школе остановились ребята из другого детского дома.
Однажды в помещение ко мне прибегают наши девочки и говорят : «Иди, там тебя спрашивает какой-то мальчик, говорит, что твой брат». Я очень разволновалась, но вышла. Передо мной стоял худенький мальчик лет 11-12. Лицо его было все в шрамах. Я испугалась и убежала. Девочки стали меня уговаривать, ведь это твой брат. Я вернулась. Он подошел ко мне и я его пригласила к нам. Обняться постеснялись, ведь столько глаз смотрело на нас. Его воспитательница рассказала мне, что после кори у него началось воспаление мозговой оболочки и его чудом спасли врачи из Киева, сделавшие ему неоднократные операции на черепе. Теперь он остался со мной в детском доме.
Прошло много лет. Я стала бабушкой. Когда в 1987 году решилась съездить на родину в г. Хмельник. Было страшно. Но вот я приехала в Хмельник. Боже мой, что случилось со мной! Время отступило. Как будто вчера здесь были мои родные, ходили по этому тротуару, улице, мосту. Слезы душили меня. Позвонила брату. Он приехал и мы посетили могилы безвинно уничтоженных наших соплеменников. Одна могила в поле на ТРИ ТЫСЯЧИ человек. Остальные 5- 6 могил водной стороне леса и еще три в другой. На бордюрах могил написано : «Смерть жидам»
Где же здесь наши родные бабушка и мама? Где лежат братья?!
В лесу между Старой и Новой Синявой или в могильниках на сахарном заводе?
Где расстреливали их?!
И мы поставили скромный памятник своей семье на еврейском кладбище в г. Хмельнике, где был похоронен наш отец. Его могила тоже затерялась.
Они все теперь только в нашей памяти…
Октябрь 1996 года.