Колдовской ребенок
У женщины были черные волосы и очень белая кожа. И ярко-алое кримпленовое платье без рукавов (кажется, похожее было в конце 70-х годов у моей матери). Я не могла оторвать от посетительницы глаз и почти не обращала внимания на ее ребенка - худенький мальчик лет семи-восьми в углу тихо рассаживал плюшевых зверюшек в вагоны игрушечного паровоза.
За окном стояла зима.
- Простите, вам не холодно? - не удержалась я.
- Нет, - улыбнулась женщина. - Я поваром работаю. Смена по 12 часов. Там возле плиты так нагреешься, что после и охолодеть не успеваешь.
- Понятно, - кивнула я. - Что привело вас ко мне? Как вас зовут?
- Да вот его учительница из школы гонит, - женщина мотнула треугольным подбородком в сторону сына. - Говорит, что он дефективный. А меня Ритой кличут.
- Так. Где ваша медицинская карточка? - прежде всего меня интересовали ранние вердикты невропатолога. Была ли родовая травма? Как шло развитие?
- Да у нас вот, - Рита показала мне жалкий листок с одним подклеенным анализом. - Мы ж без прописки тут. За деньги все. И в школу его с трудом устроили, не хотели брать. Если погонят, тогда как же?
Я представила себе, как она в своем пожарном (явно выходном) платье приходит к директору школы и со специфическим произношением (какой-то диалект из средней России?) просит взять в школу нигде не прописанного сына. Но, может быть, мальчик и вправду отстает в развитии? Я хороший интуитивный диагност, слабоумия у ребенка, за игрой которого наблюдаю уже с четверть часа, не вижу, но ведь здесь вполне может быть темповая задержка или, что еще более вероятно, педагогическая запущенность.
- Расскажите все с самого начала, - попросила я. - Состав семьи. Чем болел Миша из серьезных заболеваний? Не было ли травм головы?
- Мы с мужем тут. Он тоже поваром работает. А Миша ничем не болел, - сказала Рита. - Не глядите, что на вид хлипкий. И головкой не ударялся. Он вообще не хулиганистый, тихий, сидит все, книжки читает.
- Сам читает? - удивилась я. Заглянув в карточку, я уже знала, что Мише восемь лет.
- Да, сам, - кивнула Рита. - Книжки из библиотеки берем. Каждую неделю ходим. Иногда ему не хватает.
- Мишенька, а какие книги ты особенно любишь читать? - спросила я. - Сказки? Приключения?
- Про природу, - тихо ответил Миша.
- А! Про животных? - догадалась я. - Бианки читал, да?
- Мне больше всех Пришвин нравится.
- При... Пришвин?! - запнулась я и глупо спросила: А почему?
- Утешно очень, - ответил Миша. - Про красоту.
Та-а-ак. И этого, читающего Пришвина во втором классе ребенка записали в дефективные?
Я разозлилась. Быстренько протестировала Мишу обычной батареей тестов. Память слабенькая, но в норме, общая информированность даже хорошая, концентрация внимания снижена. И удивительная, какая-то напевная речь и мягкость оценок.
Рассказ о родной деревне: «Соловьи - деревня наша. На реке стоит, на двух берегах, как большие ворота...»
- Какое красивое название! - заметила я.
- А воздух какой вкусный! - с энтузиазмом подхватил Миша. - А река! А гроза в полях! Загляденье просто - краше мест во всем свете нету! А по весне и вправду соловьи в сиренях поют-заливаются - их там много-премного.
«Соловьи в сиренях» - офигеть можно!
В голове вертелись строчки из Гумилева:
«...некрасив и тонок, / Полюбивший только сумрак рощ, / Лист опавший, колдовской ребенок, / Словом останавливавший дождь».
- Что учительница-то говорит?
- Буквы пропускает. Задачки, как оформить, не понимает, - честно вспоминала Рита. - В основном: что он вечно витает где-то, ее не слышит.
«А ты скажи что-нибудь, что этому ребенку, тянущемуся к утешности и красоте, было бы интересно!» - злобно подумала я в адрес учительницы.
- Откуда вы здесь вообще взялись? - спросила я. - Без прописки и поварами?
- Муж в другом месте работает: я на смене, он с Мишкой дома, в школу его, поесть готовит, и все. Потом наоборот. Из деревни мы оба, там и училище закончили.
- Отчего же уехали?
- Дак мы же не насовсем. Деньги нужны - дом новый в деревне построить. В Питере заработать быстрее. Старый-то дом, что от моих бабки с дедом остался, совсем в землю ушел, нельзя в нем жить. А мы хотим большой дом, светлый и чтобы с верандой и перед окнами цветник. Пруд расчистим. Детей еще родим, Мишка маленьких любит, просит все время братика и сестричку.
Я словно наяву увидела этот светлый, еще пахнущий смолой дом, полный детей, выбегающих на лужайку перед домом, играющих среди цветов или в тени на берегу пруда. Глаза защипало от сентиментального умиления. Потом расчетливо прикинула. Постройка дома в довольно глухой, судя по всему, деревне, да еще с применением своих собственных сил, не должна встать особенно дорого.
- Обязательно построите! - воскликнула я.
- Беда у нас, - нахмурилась Рита. Словно облачко набежало на белое лицо. - Деревня на двух берегах. На другом от нас - дорога с автобусом, садик, школа, все. Два года тому назад мост паводком снесло. Нового даже не обещают, колхоз развалился, денег нет. Летом на лодке можно, зимой по льду. А вот весной и осенью никак.
- Ну так построите дом в другой половине деревни. Или вообще где-нибудь в райцентре, чтобы детям...
- Не, этого мы никак не можем, - спокойно сказала Рита. - Там же земля наша, родина. Она к себе манит. Там пруд с березкой, которую моя мамочка сажала, дедули с бабулей могилка на взгорке, там все. Вы понять можете?
- Могу, - твердо сказала я. - Я ленинградка-петербурженка в восьмом поколении, мне почти везде в мире нравится, но после двух недель отсутствия всегда хочется домой.
- Хорошо, - сказала она. - А то многие над нами смеются. А вы с ним-то еще поговорите? Про деревню он хоть сто часов подряд готов, а вот наказ дадите? Чтобы он учительницу в школе слушал?
Сказать честно, мне не хотелось давать Мише никаких наказов. Чтобы успокоить Риту, я что-то такое пробубнила и даже дала одно упражнение на развитие концентрации внимания.
Потом решительно сказала:
- Я вашей учительнице письмо напишу. Свое заключение про Мишу. Запечатанное. Такой порядок. Вы передадите.
- Конечно, конечно, - закивала Рита.
Я написала, что Миша ужасно талантливый, что он читает книги, говорит, чувствует и мыслит, опережая возраст, что главное - это внимательно к нему присмотреться и тогда... Я сослалась на все свои регалии и чуть ли не на печатные работы. Я заляпала письмо всеми печатями, которые нашла в родной поликлинике и едва удержалась, чтобы в конце не шлепнуть «я/глист не обнаружены».
Я хорошо помнила соответствующие работы психологов. Учительница должна была впечатлиться.
- Придете ко мне через два месяца, - сказала я. - Если не поможет, раньше.
Они пришли. И удивленно сказали, что все наладилось. Учительница теперь Мишу почти всегда хвалит, часто вызывает рассказывать и ставит другим в пример, а задачки задает на дом.
- Возьмите Мише в библиотеке стихи Гумилева, - не удержалась я. - Ему должно понравиться. «Далеко, далеко на озере Чад изысканный ходит жираф...»
- Мне больше другое нравится, - сказал Миша и прорычал, не убирая с лица лукавой улыбки: «... Или бунт на бор-рту обнар-ружив, из-за пояса р-рвет пистолет, так что сыплется золото с кр-ружев р-розоватых бр-рабантских манжет!»
- Ур-ра! - тихо сказала я.
Это было в перестройку, много лет назад. Но и сейчас я иногда вспоминаю их и думаю: вернулись ли все они в деревню Соловьи? Построили ли дом с цветником и березой? Каким вырос «колдовской ребенок» Миша? И наконец: восстановили ли снесенный паводком мост через реку, соединяя две, так долго разделенные, стороны?
Источник