Второй из написанных в больнице рассказов.

[lookatmyhands]

Наслаждайтесь, мазохисты %))

Some dance to remember,

some dance to forget...

(c) The Eagles

четыре сезона нелюбви

Была недружелюбная осень. Она портила настроение вязким дождём, срывала планы беспощадным ветром, разбрасывала направо и налево золотые перчатки-листья, вызывая на дуэль всех и каждого, осмелившегося дышать её воздухом. Она была отвратительна.

Она была прекрасна, потому что познакомила меня с Джин.

Я помню душный вечер в нашем клубе, нудный, ничего экстраординарного... пока не появилась Она. Я заметил её, едва вышел на сцену. Стройная, темноволосая, она смеялась и болтала в компании девчонок, любую из которых в иное время я счёл бы привлекательной; но сейчас и все вместе они составляли лишь робкую тень красоты, ведь рядом был идеал. Эталон.

Заиграла музыка - я сам её подбирал для этого номера, который сам же и поставил. Tito&Tarantula - After Dark. Разговоры стихли, зал погрузился в полумрак - весь свет был направлен на меня. Весь свет - и всё внимание.

Никогда ещё я не танцевал ТАК. Взгляды зрительниц будто бы облизывали каждый дюйм моего тела; меня хотели все женщины в зале; я соблазнял одну.

К концу номера она смотрела на меня, словно я стал центром её личной вселенной - точно, как я хотел. Шаг, поворот, протянутая рука - да, она из тех девушек, что не прочь выйти потанцевать со стриптизёром. Её пальцы не дрожали в моих, в зелёных глазах дикой кошки сверкал вызов. Я его принял.

Всё случилось быстро, на безлюдной автостоянке, в свете огромных прожекторов. Когда она кончала, я спросил: «Как тебя зовут?», и она выдохнула: «Джин». На прощание я спросил у неё номер телефона. Она записала семь аккуратных циферок губной помадой на моей правой лопатке. Потом вернулась в клуб, а я бросил рубашку на капот чужой машины, полуголый вскочил на байк и понёсся к круглосуточному тату-салону. Там мазки косметики превратились в чернила и поселились глубоко под эпидермисом. Я был пьян ароматом её тела, я был неадекватен, я молил вытатуировать имя Джин на моём сердце. Роб - хозяин салона - выставил меня вон.

Неделю я медитировал на отражение собственной спины в зеркале, но не звонил. По одной простой причине - не знал, как представиться. «Тот парень, с которым ты трахалась на автостоянке в четверг ночью»? Не катит. Это унижало меня и, в первую очередь, её. В конце концов решил назваться сценическим именем - «Ланселот» - и будь ,что будет. Едва не задыхаясь, набрал заветные цифры... холодный женский голос сказал мне, что Джин не существует.

Меня спасал танец. Я изгибался перед вожделеющей толпой и пытался увидеть Её глаза в круговороте искажённых похотью масок. А однажды я вышел из клуба в четыре утра и увидел мою мечту на парковке. Замер. Она бросилась мне на шею и жарко шептала в ухо: «Меня зовут Дженнифер, но ты называй меня Джин, называй меня Джин».

На этот раз на стоянке мы только целовались. Как только дело дошло до чего-то более серьёзного, Джин остановилась и буквально впихнула меня в свою машину - зелёный кадиллак. На водительское место.

- Поведёшь ты, - заявила она, садясь рядом и пристёгивая ремень безопасности, как хорошая девочка. - Отвези нас... куда-нибудь.

- Почему? - тупо спросил я. Она повела плечом.

- В школе все девчонки это делали, а мне даже не было, с кем.

Я понял и нажал на газ. Джин продолжала говорить:

- В колледже, конечно, наверстала. И навёрстываю. Но в машине - никогда. Все мои парни говорили, это слишком по-школьничьи. По-детски.

Я зачем-то сказал:

- Я не такой.

Джин улыбнулась.

Я остановил машину в каком-то тупичке в одном из фешенебельных кварталов. Дальше... дальше были самые горячие сорок минут в моей жизни. Горячие - это в прямом смысле. Я радостно умирал от адского жара в теле, в душе, в её глазах. Жар. Жара. Озноб. Горячка по имени Джин. «Никогда не думала, что у меня будет секс со стриптизёром,» шептала она, а я сцеловывал слова с её губ.

Когда мы уещжали оттуда, Джин сама села за руль. Мы молчали километра два, потом она спросила:

- Ты же не гей, нет?

Она меня просто убила этим вопросом. Я поперхнулся собственным дыханием и выдал первое, что пришло в голову:

- Я так плохо тебя трахнул, что ты засомневалась в моей ориентации?

Она хихикнула - очень нервно, очень по-девчачьи.

- Да нет, просто у меня папа... такой. Всё время ходит налево, только не по девочкам, а по мальчикам. Поэтому я ненавижу парней-геев и би. Постарайся понять меня правильно.

Я постарался.

- Скажи, что ты не такой. Что ты только по девочкам, - попросила она.

Я изгнал из памяти Вилли и Джона из элитной школы, где я проучился восемь лет; Дэвиса из колледжа, который я бросил на втором курсе; Лукаса, моего «особенного» друга. Я ответил:

- Клянусь.

Улыбка Джин была достойной наградой за ложь. А потом она резко затормозила.

- Вылезай.

В первую секунду я не догнал, с чего бы это. Вылупился на неё, как идиот. Джин вздохнула и принялась объяснять:

- Мне надо домой. Я хочу побыть одна, пока буду ехать, и не хочу, чтобы ты знал мой адрес. Но я загляну как-нибудь к тебе в клуб, окей?

В улыбке её было обещание. Я ещё не знал, что оно окажется обещанием сирены. Я кивнул и вылез. Захлопывая дверцу, спросил на одном дыхании:

- Сказать, как меня зовут?

- Нет, - ответила она и дала по газам.

- Патрик! - всё-таки крикнул я вслед и попёрся домой пешком через полгорода. Хотя метро уже работало.

Осень продолжалась. Каждый второй вечер я выходил на сцену и танцевал только для Джин, но её никогда не было в зале. Лукас как-то спросил, что за дерьмовая татуировка у меня на спине, и я послал его - во всех смыслах. Из-за Джин я стал бисексуалом-гомофобом.

Я танцевал. Дотанцевался до конца осени.

Джин не пришла.

Была больная зима. Она была простужена, ей вечно было холодно, и она отчаянно делилась этим холодом со всеми подряд, будто надеялась таким образом от него избавиться. Улицы превратились в скользкие коридоры. Воздух кристаллизировался.

Я устал танцевать для Джин, но не танцевать не мог. Назло моей пропавшей любимой я ушёл из клуба нашей встречи в другой - «Wrong Bend». Туда женщин не пускали.

На собеседовании менеджер смотрел на меня с брезгливой жалостью.

- Должен тебя предупредить, сынок, - сказал он. - Некоторые клиенты могут увлечься тобой и предложить станцевать для них тет-а-тет - ты понимаешь, о чём я. Соглашаться ты не обязан, но лучше бы лишний раз не отказывать.

Я пожал плечами. Мне было всё равно.

Из «Ланселота» я превратился в «Джокера». Работа в гей-клубе мало чем отличалась от прежней, просто здесь на меня смотрели мужчины. За осень мне так осточертело выходить на сцену ради Джин, что теперь я абсолютно честно танцевал только для них, моих зрителей. С некоторыми спал - так же страстно и без эмоций, как и соблазнял стриптизом. Говорю же, больная была зима.

И она уже шла к концу, когда в клуб вошёл Он.

Обычный мужчина лет сорока, ничего примечательного... но было в нём что-то от Джин, что-то неуловимое. Я попросил разрешения танцевать под «After Dark» и ни разу не посмотрел на него за время номера. Пущу всё на самотёк, решил я, и совсем не удивился, когда он выразил желание провести остаток ночи со мной. Наедине.

Он снял комнату в довольно пристойном мотеле - если подобные заведения бывают пристойными. Он назвался Майком, я сказал, что я Джек, и на этом слова закончились. На удивление, секс с ним был... менее безликим, что ли. Более похожим на что-то важное и интимное.

Начать с того, что он сам первый сделал мне минет. Никто из клиентов до него так не поступал, это меня дёргали за волосы и сухо командовали: «Давай». А этот тип почему-то решил, блин, сделать мне приятное. Причём дотянул до победного конца, да ещё и проглотил. А когда дело дошло до основного, он спросил, как мне будет удобнее. Я стал на четвереньки и честно сообщил: «Это потому что не хочу видеть твоего лица», и он не оскорбился. Потом вообще настал полный козец: он себя сдерживал, не кончал, пока у меня не случился оргазм. Получилось даже как-то нечестно: это он меня снял, а я получил больше удовольствия, чем он; только, конечно, в тот момент я об этом не думал.

После такого секса неловко было натягивать штаны и сбегать, так что я остался. Вытянулся на животе, закрыл глаза и расслабился. Почти кайфовал. «Майк лежал рядом, лениво водил рукой по моей спине. Даже не раздражало. А потом он положил ладонь на мою правую лопатку и спросил эдаким бесцветным голосом:

- Что у тебя здесь за цифры?

- Случайный набор, - ответил я, не открывая глаз. - Нумерологическая хрень.

- Забавно. - Я почувствовал на шее его дыхание. - Это мой телефонный номер.

Я притворился, что сплю.

А когда заснул он, я выбрался из постели, нарыл в кармане его куртки начатую пачку «Кэмела» и отправился в туалет. Спустя две сигареты курить хотелось ещё больше, а жить - ещё меньше. В конце концов, я натянул штаны и сбежал. И запил.

Когда недели через три у меня кончились водка, деньги и тараканы в голове, я решил наведаться на работу. Менеджер сказал, что я уволен, и дал мне конверт: «От твоего последнего клиента». С гаденькой улыбкой он наблюдал, как я достаю из конверта чек на полтысячи баксов (дорого же я стою... или дёшево?) и записку из трёх слов: «Звони, если что». Чисто чтобы удивить ублюдка, я оставил и то и другое у него на столе. Вернувшись домой, позвонил Лукасу.

Он сказал: «Приезжай».

Была безумная весна. Почки лопались в экстазе, в фонтанах плескалась водичка - через дождь весна выплёскивала туда свои эмоции. Она щедро раздавала газонам поцелуи-цветы, а её ветер разносил по городу споры сладкой шизофрении.

Я завязал со стриптизом и переехал к Лукасу. Первое время не делал ничего, просто готовил завтраки-обеды-ужины и оплачивал своё содержание натурой. Даже начал чувствовать себя грёбанным жиголо. Лукас, по-видимому, это понял и предложил мне работу в своей букинистической лавке. Всё равно выходило так, что зарплату мне платил он, но это хотя бы была зарблата. Нечто официальное. Нечто моё. Нечто без привкуса секса и хорошего поведения.

Дни перетекали один в другой так плавно и естественно, что я перестал их считать. Лукас задавал ритм нашей жизни, я подчинялся ему без колебаний. Мы вместе работали, вместе спали, по очереди готовили, вечерами гуляли по городу или играли в карты. Иногда я танцевал - только для него, импровизировал под наши любимые песни. Смешная романтика взрослых мальчиков. Наверное, я даже был счастлив.

Однажды Лукас снова спросил меня про татуировку, и на этот раз я всё откровенно рассказал. Он долго молчал, потом сказал: «Дурак» и молчал ещё дольше.

- Я её сведу, - сказал я, чувствуя себя полным дебилом. А у Лукаса глаза загорелись так, словно он был маленьким мальчиком, и к нему явился Санта-Клаус посреди лета.

Верный своему слову, наутро я отправился в тот самый салон, где устраивал истерику осенью. Вошёл... и понял, что не буду сводить тату. Потому что я увидел Джин.

Она лежала на топчане, подперев подбородок руками, и смотрела прямо на меня - или, скорее, сквозь меня в стенку. Короткая юбочка обтягивала зад, водопад волос - теперь рыжих - закрывал шею и плечи. Роб собственноручно накалывал ей что-то под коленкой.

Долгие две минуты я стоял и молчал. Потом она, наконец, заметила меня. Улыбнулась и сказала:

- Привет.

«Привет». Вот так просто: «Привет». Мы виделись третий раз в жизни, мы не виделись полгода, а она говорит мне: «Привет!», как старому другу. Угу. Привет. Полный привет.

Чтобы ошарашить её в ответ, я выдал:

- Я зимой вроде с твоим отцом переспал.

Тоненькие брови взметнулись вверх.

- Ты же не гей. И даже не би.

Я пожал плечами.

- Соврал.

Джин вдруг засмеялась.

- Ну и ладно. Я пять месяцев не живу дома, и мне уже пофигу всё это. А ты что здесь делаешь?

- Пришёл татуировку сводить. Но уже передумал. А тебе ещё долго? - Я кивнул на её ногу.

- Минут десять-пятнадцать, - ответил за неё Роб. Я хмыкнул.

- Ну ладно, я пошёл.

Я уже направлялся к выходу, когда Джин меня окликнула:

- А как тебя зовут? Я в тот раз не расслышала.

Это уже было просто смешно. Мелодрама на грани фарса.

- Патрик, - ответил я, не оборачиваясь. Но всё-таки остановился.

- Пат-рик, - повторила она, будто пробуя моё несчастное имя на вкус. - Слушай, может встретимся в четверг? В кино меня сводишь.

Тут уж я повернулся.

- Ты мне, что же, свидание назначаешь?

- Типа того.

Мы договорились встретиться возле старенького кинотеатра, который я не любил, а она обожала. Домой я летел, как на крыльях, с абсолютно идиотским выражением лица. В квартире в первую очередь ломанул на кухню, где Лукас мыл посуду. Плеснул себе воды. При виде моей кретинской улыбке Лукас уронил тарелку.

- Только не говори, что ты встретил её.

Я пожал плечами. Улыбнулся шире. Засмеялся.

- Ну? - напирал он.

- Ты же сказал не говорить.

Лукас опустился на пол, чтобы собрать осколки. Его голос звучал глухо:

- Я так понял, татуировку ты сводить не будешь.

У меня в мозгу что-то щёлкнуло.

- Лукас...

Он поднял голову и улыбнулся.

- Да ничего, Пат. Я же всё понимаю. И потом, у нас же свободные отношения, помнишь?

Я не помнил. Даже не знал.

На свидание я пришёл на десять минут раньше назначенного срока - как раз, чтобы купить билеты и выскочить в фойе. Джин ждала меня там, одетая в платье шоколадного цвета, очень открытое, без рукавов, зато юбка целомудренно прикрывала колени. Я вручил ей помятую розочку, она улыбнулась и попросила купить попкорн. Выполнив поручение, я заработал милый поцелуй в щёку. Остро сознавая, что мы ведём себя, как школьники на первом свидании, я взял Джин за руку и увёл в темноту кинозала.

Мы смотрели «Великолепную четвёрку». Вернее, Джин смотрела, и попкорн ела тоже она. А я деликатно положил ладонь ей на запястье и любовался на её профиль на протяжение всего фильма.

Когда мы вышли из кинотеатра и вдохнули вечерний воздух, настроение изменилось. Из «школьников» мы как бы перевоплотились, ну, в школьников постарше. В «выпускников». И это меня почему-то смутило. Я неловко предложил Джин зайти в кофейню неподалёку. Она скромно согласилась.

Уже сидя за столиком и потягивая шоколадный коктейль (говорю же - школьники...) я снова почувствовал себя как-то неуклюже. Чтобы не обнаружить своего состояния, я закурил и попробовал начать светскую беседу:

- Тебе не кажется, что здесь отлично пахнет кофе? Таким настоящим, крепким, благородным...

Джин посмотрела на меня своими невозможными кошачьими глазами.

- Здесь пахнет ментолом твоей сигареты, - сказала она с придыханием. - И это возбуждает.

С минуту мы просто смотрели друг на друга, и эта «игра в гляделки» была для меня круче любой виагры. Потом Джин резко поднялась на ноги.

- Я пошла в туалет. В мужской, - чётко, раздельно проговорила она. - Ты со мной?

Что я могу сказать? Во-первых, у меня не было выбора. Во-вторых, я и не хотел, чтобы он у меня был.

В туалете, к счастью, никого не было - вне кабинок, по крайней мере. В одну из них зашли и мы. Вернее, Джин меня туда толкнула. И зашла сама. И захлопнула дверь, за которой остался мир, а здесь были только мы.

Должен сказать, давненько я не занимался сексом в общественных сортирах. И на тот момент весьма искренне надеялся, что больше и не придётся. Секс в общественном сортире - это... унизительно. В прошлом во всех подобных ситуациях я находился в позиции шлюхи-хастлера-мальчика на подсосе, нужное подчеркнуть. И в тот момент, с Джин, я чувствовал себя, прямо скажу, отвратно. Словно бы я остался «школьником-выпускником», а она поднялась на пару-тройку ступеней выше и стала «умудрённой опытом женщиной», и это было даже хуже, чем если бы она была мужчиной. Тем не менее, я закрыл глаза, подумал об Англии и сделал всё, от меня требуемое. И Джин было хорошо со мной, судя по царапинам, которые она оставила у меня на спине, на лопатках. Прямо по татуировке.

Позже я провожал Джин до метро.

- Мне казалось, у тебя был байк, - сказала она. Я пожал плечами и ответил коротко:

- Продал, когда был в запое.

Джин мой ответ вроде бы не удивил. Я сказал:

- Мне казалось, у тебя была машина.

Она покачала головой.

- Кадиллак мамин. Уходя из дома, я благородно оставила его ей.

До этого вечера я был уверен, что больше мы не увидимся. Даже телефона Джин у меня больше не было; татуировка стала бесполезной, поэтому я её таки свёл. Потом я купил диск Velvet Revolver с трэком «Come On, Come In» и поставил номер под эту песню. Я станцевал его семь раз - за каждую циферку, покинувшую мою кожу. Я танцевал в пустой комнате в квартире Лукаса только для Джин. А потом выбросил диск в помойку и поклялся забыть всю эту хрень.

Лукас за ту весну переспал с несколькими знакомыми парнями, особо ничего не скрывая. Я его понимал, не сказал ни слова. Лукасу правда надо было отыграться, а я - заслужил.

Было дурацкое лето. Оно косило то под осень, то под весну, иногда пыталось сойти за зиму, но таланта не хватало. Как и индивидуальности.

Джин, звонко цокая каблучками, снова вошла в мою жизнь через дверь пыльной букинистической лавки «Oldies». К счастью, Лукаса в тот момент в торговом зале не было - отлучился в хранилище. А то был бы экстрим, а я с некоторых пор экстрим разлюбил.

- Как же долго я тебя искала! - воскликнула Джин, бесцеремонно бросаясь мне на шею. Голова закружилась от запаха её духов, и на секунду магазин превратился в автостоянку, а мы - в осенних Патрика и Джин. Но наваждение прошло, и я аккуратно отстранил её от себя. И спросил только:

- Зачем?

Она посмотрела мне в глаза.

- Помнишь пляж и следы на песке?

Вероятно, моё недоумение в полной мере отразилось у меня на лице, потому что Джин засмеялась и махнула рукой.

- Забей. Это же был не твой сон. Слушай, может, дашь мне номер твоего мобильного или электронный адрес?

Обалдев в конце, я написал на бумажке всё, о чём она просила плюс номер аськи. Джин улыбнулась мне, чмокнула в щёку и ушла, покачивая бёдрами. На ней снова была короткая юбка и мне удалось, наконец, рассмотреть весеннюю татуировку. Под коленом у Джин жил большой розовый паук.

С детства ненавижу пауков и розовый цвет.

Дни шли. Можно сказать, бежали. Мы с Джин занимались сексом по смс и по интернету, а с Лукасом - любили друг друга. Однажды вечером он сказал, что не хочет больше свободных отношений. Хочет настоящих. «Дурачок, - сказал я ему, - уж у нас-то с тобой точно всё по-настоящему». А потом у нас была лучшая в мире ночь, но это не так важно. Важно то, что в то лето нам удалось стать друг для друга тихой гаванью, приняли друг друга, как есть. В наших отношениях в равных пропорциях смешались нежность и страсть, но превыше всего было тепло, которое мы делили-умножали на двоих. Лукас сделал меня счастливым, а я - его. Несмотря на Джин. В кои-то веки - не назло ей.

Наша идиллия продолжалась до самого августа, а потом Джин написала мне е-мейл: «У моей близкой подруги скоро свадьба, а перед ней - девичник. Очень нужен стриптизёр. Пожалуйста, согласись». Ниже шли детали относительно времени и места. Я выключил компьютер и позвонил Джин на мобильный. Без всяких предисловий сказал:

- Я давно ушёл из стриптиза.

- Я знаю, - ответила она. - Но, пожалуйста, последний раз... ради меня. Я же тебя люблю, Патрик. - И повесила трубку.

Я бы никуда не пошёл, если бы не Патрик. На следующий день мы завтракали, и он читал газету - ежеутренний ритуал. Вдруг он коротко рассмеялся и протянул мне один лист со словами:

- Это, случаем, не твоя Джин?

Я уставился на чёрно-белое фото, не желая даже думать о том, откуда Лукас может знать, как выглядит Джин. Но на фотографии и правда была она. В колонке рядом сообщалось о скорой свадьбе Гарри Маллена - сына мэра - и некоей мисс Дженнифер Чадмин, с которой они давно уже совместно проживают.

Я, наверное, слишком долго молчал, потому что Лукас пнул меня ногой под столом. Я поднял глаза.

- Не моя, - ответил, - но Джин.

А потом я всё ему выложил про утренний е-мейл. Лукас выслушал меня спокойно, потом сказал:

- Иди.

- Что? - не понял я.

- Иди, - повторил он. - Ты должен пойти, чтобы, наконец, выпутаться из этой сетки.

- Она сказала, что меня любит, - невпопад ляпнул я. Лукас нахмурился.

- Ну да, конечно.

- А я люблю тебя.

Он меня поцеловал.

На девичник я пришёл во всеоружии: сексуальный, деловой профессионал без комплексов. Даже не удивился, когда в качестве саундтрека девочки врубили эту долбанную «After Dark». Я сделал всё, чего хотели озорные малышки: станцевал, соблазнил, свёл с ума. А потом оделся и потребовал себе коктейль за боевые заслуги. Кажется, все мною остались довольны, только Джин смотрела задумчиво и немного грустно. Примерно через полчаса она достала из сумочки какой-то диск.

- Патрик, пожалуйста, ещё один танец. Прошу тебя. Мы все просим.

Я ожидал подвоха. Я его дождался.

Заиграла трижды проклятая «Come On, Come In». Саундтрек к «Фантастической четвёрке». Саундрек к моей весне. Я замер.

- Поимпровизируй, - бросила Джин.

Импровизировать? У меня был готов настоящий номер! И я его исполнил.

Я танцевал, как никогда не танцевал ни один стриптизёр до меня. Я выложился на полную, вылил, выдохнул, выжал всего себя в очерёдность движений. Я обнажился полностью - и я говорю не только об одежде. Я стал пучком оголённых нервов. Сердце бешено билось в прозрачной груди. Душа посетила грань бытия, заглянула за неё и неохотно вернулась обратно. Мир перевернулся для меня одного. Ради меня одного.

Когда я закончил, Джин подошла ко мне, попыталась поцеловать. Я удержал её, крепко сжав хрупкие запястья. Потребовал:

- Скажи, что ты меня любишь.

Джин опустила глаза. Я встряхнул её хорошенько.

- Скажи.

- Я люблю тебя, - пробормотала она.

- Неубедительно. - Я умею быть жестоким. - Попробуй ещё.

Джин ухитрилась таки прижаться ко мне. Вокруг нас была тишина и смешки.

- Я люблю тебя, - жарко зашептала маленькая испуганная девочка Джин, уткнувшись мне в плечо. - Безумно люблю, ты самый лучший, ты мне так нужен, я без тебя не могу, я... я... Да скажи ты хоть что-нибудь, сволочь!

Она смотрела на меня с бессильной яростью. В этот миг я понял: всё кончено. И вздохнул с облегчением.

Меня зовут Патрик Николсон. Я люблю Лукаса Уэйнса.

Я не танцую.