книжки с неразрезанными страницами
1 и 2
Я приходила в библиотеку, выбирала шкаф, складывала на полу башни книг из первого ряда - кому и зачем они были нужны. Ну да, чтобы читать. Ну, читайте.
А те, что стояли во втором - уносила домой, дважды. Первый раз - чтобы ненадолго. Чтобы с записью в формуляре. Чтобы строчка в карточке читателя. Чтобы удивленные кивки головы тетеньки-библиотекаря - неуложенные волосы, и перхоть падает на стойку выдачи. Чтобы по дороге домой - отрывающиеся ручки полиэтиленового пакета, черного, с нелепой надписью «Алена», вчера вечером мама несла в нем банку сметаны и вафельный торт. Чтобы принести через несколько дней - в ту же библиотеку, той же тетеньке-библиотекарю, со все еще неуложенными волосами, под те же удивленные кивки - «так быстро?». А послезавтра - вернуться, прокрасться, затолкать в пустой рюкзак и унести навсегда. Не все, но почти все, - те, что с неразрезанными страницами.
Третьего ряда книг в библиотечных шкафах не было.
Давно забытое ощущение: ночью, мама наверняка спит, кухонным ножом, которым разрезали тот самый вафельный торт, а может, и другим (чистили картошку?) резать книгу. Никаких ран - ни колотых, ни рваных. Сначала - карман формуляра. Осторожно. Все равно, что засохшие бинты с разбитой об асфальт коленки. Безо всяких перекисей, безо всяких водородов - но никакой крови. Осторожно. Потом - страницу за страницей - их много, несколько десятков, разрезать, бегло прочесть, остановить взгляд, увидеть текст, влюбиться в реплику, запомнить слово, фразу, предложение, многоточие. Разрезать. Дернулась рука, не рассчитала силы - уголок страницы теперь мой.
64 и «Сл
Она п
- Добро
- Доброй
И она ушла.
- Вы ее знает
- Я ее знаю, -
Этажом ниже се»
Кажется, «Правосудие» Дюрренматта. А, может быть, не оно.
Сколько таких уголков сложено в конверт из-под письма старшего брата. «13.04.1989 - северный морской флот - сестренке Наташеньке». Сколько уголков сложено в пустые конверты - большие, из-под несуразно огромных открыток с красными гвоздиками на голубом фоне.
Формуляр - в догорающую печку. И вот тогда - книга, страницы, текст, слова - мои и ничьи больше. И чистые, пустые, белые-желтые-серые, поля. Слева-справа-снизу-сверху.
Ничьи больше и навсегда мои. Четыре сотни книг, n тысяч страниц, m миллионов слов, - любовь к которым, наверное, единственная моя любовь всей жизни. Я это знала уже тогда.
Давно забытое ощущение: а вдруг случится так? На полях - знак вопроса, знак восклицания, «не верю», «проверить по», «если он честно хотел ее не заметить, зачем же вернулся», «все должно быть по-другому - сначала она пишет письмо, а он ей не отвечает, потому что оно не дошло и только потом они понимают», «про это уже было», что-нибудь! И вовсе не обязательно, чтобы карандашом, и даже наплевать, если ручкой. Но вдруг - в этом неразумном мире разумных текстов - окажется некто? Вот как я! Мальчик ли, девочка ли, одиннадцати ли лет, тридцати ли двух, подобравший эту книгу случайно или искавший ее последние три недели, пролиставший ее за полчаса или читавший четыре ночи подряд. Как я - захотевший «истории с узелками», «занимательной этимологии», «лунного камня», «вина из одуванчиков», «путешествия на кон-тики», «пролегоменов», «комедиантов», «вечера в Византии», «теории воображения», да «мифов древней Греции» в конце концов.
Не чтобы - ответить ему, написать, поспорить, дать понять, доказать, заявить о себе. Вовсе нет. Только бы знать - что есть не видимая ни на расстоянии вытянутой руки, ни на каком другом расстоянии сущность, в которой можно разглядеть себя саму. Не тексты и слова, любимые мною. Человек.
И тогда я бы возвращала книжки - каждое утро, по дороге в школу. А по ночам - в спешке зарисовывала бы поля книжных страниц знаками вопроса и восклицания, возмущалась бы недостоверности - сюжетной и фабульной - и восхищалась недосказанностью, подчеркивала бы лишнее и вычеркивала важное, и задавала бы вопросы - не автору, а ему, не подозревающему о моем существовании кандидату быть мной, и бесконечно отвечала бы на его вопросы - каверзные, наивные, вежливые и злые. На не требующие ответов - дважды бесконечно.
Родное мое сослагательное наклонение! Прошло десять лет и не появилось ни одного обменника, где тебя возьмутся конвертировать из «а вот если бы» в «случилось так, что». Пятипроцентная комиссия? Я бы согласилась и на большую.
Книжки с неразрезанными страницами - давно забытое ощущение. Время от времени я спускаюсь за ним в метро - совсем ночью в пустом вагоне пристально смотрю на себя. Поезд в туннеле - и я есть, поезд на станции - и вместо меня указатели переходов, скамейки на платформе, ну и пассажиры, иногда. Поезд в туннеле - и я снова есть. Сколько - минуту, две? Я не считаю - просто хочу чтобы «просто». Чтобы - так просто - взять и разглядеть.
Дома лежит книжка из школьной библиотеки, страницы которой не разрезаны. Единственная, из тех четырех сотен, не прочитанная мной. Ни тогда, ни сейчас, ни когда-нибудь.