И еще про друзей.
(Начала писать заголовок - автозаполнение выдало мне прямым текстом:
А ТЫ, ХЭПА, БАЯНИСТ.
Ну, и ладно.)
Так вот про друзей:
В детстве, как любой советский ребенок(а мы ведь еще немножко же побыли советскими ребенками),
я пребывала в твердой уверенности, что "друг в беде не бросит, лишнего не спросит",
готова была выйти на медведя без испуга, если с другом буду я, а медведь, сами понимаете - без. Ну, и т.д.
Библиотека им.Салтыкова-Щедрина не по салтыковски щедро кормила меня соответствующей литературой. "Весенние перевертыши", "Девочка и птицелет", "Черемыш-брат героя", "партизанка Лара", "Динка", "Четвертая высота", Лондон, Крапивин, и прочие детские книги, похожие друг на друга особым библиотечным запахом и затертыми корешками четко формировали определение понятия "дружба".
Спорить с этим определением не хотелось - оно было сладким, как соевый батончик,
и в отсутствие сникерсов прекрасно канало за конфету.
Итак, что такое "друг" и какой он - настоящий друг, я знала наверняка.
Несоответствие моих школьных подруг заданным параметрам принималось как должное -
о том, что мир несовершенен, я узнала задолго до того возраста, когда меня записали в детскую библиотеку. Но дружбы, настоящей, чтоб "спина к спине у грота, против тысячи вдвоем" все равно хотелось. Я молча глотала горькие комки слез, когда моя лучшая подруга, боясь родительского гнева, запросто говорила "это ОНА сделала, я не при чем".
Мне казалось это предательством - я-то всегда говорила "МЫ", честно разделяя вину пополам.
А если вина за косяк целиком лежала на подруге - бывало даже брала ее на себя, понимая, что меня-то мама простит, а вот подруге от дома откажут, ну, и вообще - иначе ведь и не по-товарищески!
Моих подруг - Ольгу и Аньку такие тонкости человеческих взаимотношений не волновали.
Теперь я понимаю - это была дружба "от противного": лучше с ними, чем одной.
Как говорится, за неимением горничной, имеем дворника.
Кроме школьных были еще, конечно всякие другие: сокамерницы по фигурному катанию, дети маминых сослуживцев и прочие, но бытие определяет сознание: ходишь в школу каждый день - будь добр, выбирай подруг там.
А то, что дружба с ними с пятого по девятый класс превращала мою жизнь в каждодневный стресс..
Ну, что ж, добро пожаловать в реальный мир.
Мне двенадцать.
Мы с подругой Олей выходим из дверей ее квартиры на третьем этаже пятиэтажки-хрущевки.
Между вторым и третьим этажами сидит на корточках сосед - прыщавый уродливый парень по кличке Кент. С ним - еще пяток таких же отвислых нижних губ, пустых взглядов и сутулых спин.
На Ольгу здесь распространяется правило "наших", я - из дома напротив. Мне надеяться не на что. Ольга беспрепятственно скачет впереди меня вниз по лестнице, сопровождаемая хохотом и улюлюканьем, передо мной смыкается плотный ряд дешевых кожаных курток.
Им не нужны мои деньги (которых у меня, впрочем, все равно нет), лапать меня или насиловать они тоже не собираются. Все что им нужно - толкнуть, пнуть, поржать в лицо, выпустить струю вонючего сигаретного дыма мне в глаза... Поиздеваться и снисходительно расступиться, пропуская меня, зареванную, к выходу.
Я прижимаюсь спиной к перилам, выхватываю из сумки коньки, связанные шнурками, неумело размахиваюсь. Глаза застилает красная пелена ярости и я ору им что-то оооочень страшное и матом. "Психованная!..", говорит один из них (как мне кажется - неуверенно и даже - неужели же - испуганно). Меня пропускают без слов и я лечу вниз, к спасительному выходу...
Подруга Ольга ждет меня на качелях, лениво болтая ногой. Ей ничего не стоило заступиться за меня - она ведь "своя", у нее громкоголосая мама и внушительных размеров папа, они за дочку - горой! Но - нет. Она ждет меня на качелях, предоставляя мне самой выпутываться из сложных отношений с ее соседями.
Я не плачу. Еще чего! Не дождетесь! Я нарочито грубо говорю Ольге "пошли уже, чо сидишь!
Мне коньки надо еще домой занести..."
И мы идем гулять, шарахаться по крышам, покупать мармеладных червяков и учиться курить "взатяг" (а у тех, кто курит, не затягиваясь, бывает рак губы, да-да!).
И Анька будет смеяться надо мной, потому что я не знаю, что значит слово "децел"
(до сих пор не знаю, кстати), а потом расскажет всем, что я испугалась маленькой собачки, облаявшей меня во дворе и я буду неумело оправдываться и что-то жалкое врать.
Потому что правда боюсь мелких собачонок, но никогда не смогу признаться.
И мне будет даже почти по-настоящему хорошо, когда мы втроем будем смотреть с крыши 16-этажки на НАШ город и радоваться, что мы живем рядом друг с другом и так удачно учимся в одном классе...
А плакать я буду потом. Дома. Уже в кровати. Когда пойму вдруг перед тем, как провалиться в сон, что дружбы-то нет. И не было никогда. Да, наверное, и не бывает.
А ТЫ, ХЭПА, БАЯНИСТ.
Ну, и ладно.)
Так вот про друзей:
В детстве, как любой советский ребенок(а мы ведь еще немножко же побыли советскими ребенками),
я пребывала в твердой уверенности, что "друг в беде не бросит, лишнего не спросит",
готова была выйти на медведя без испуга, если с другом буду я, а медведь, сами понимаете - без. Ну, и т.д.
Библиотека им.Салтыкова-Щедрина не по салтыковски щедро кормила меня соответствующей литературой. "Весенние перевертыши", "Девочка и птицелет", "Черемыш-брат героя", "партизанка Лара", "Динка", "Четвертая высота", Лондон, Крапивин, и прочие детские книги, похожие друг на друга особым библиотечным запахом и затертыми корешками четко формировали определение понятия "дружба".
Спорить с этим определением не хотелось - оно было сладким, как соевый батончик,
и в отсутствие сникерсов прекрасно канало за конфету.
Итак, что такое "друг" и какой он - настоящий друг, я знала наверняка.
Несоответствие моих школьных подруг заданным параметрам принималось как должное -
о том, что мир несовершенен, я узнала задолго до того возраста, когда меня записали в детскую библиотеку. Но дружбы, настоящей, чтоб "спина к спине у грота, против тысячи вдвоем" все равно хотелось. Я молча глотала горькие комки слез, когда моя лучшая подруга, боясь родительского гнева, запросто говорила "это ОНА сделала, я не при чем".
Мне казалось это предательством - я-то всегда говорила "МЫ", честно разделяя вину пополам.
А если вина за косяк целиком лежала на подруге - бывало даже брала ее на себя, понимая, что меня-то мама простит, а вот подруге от дома откажут, ну, и вообще - иначе ведь и не по-товарищески!
Моих подруг - Ольгу и Аньку такие тонкости человеческих взаимотношений не волновали.
Теперь я понимаю - это была дружба "от противного": лучше с ними, чем одной.
Как говорится, за неимением горничной, имеем дворника.
Кроме школьных были еще, конечно всякие другие: сокамерницы по фигурному катанию, дети маминых сослуживцев и прочие, но бытие определяет сознание: ходишь в школу каждый день - будь добр, выбирай подруг там.
А то, что дружба с ними с пятого по девятый класс превращала мою жизнь в каждодневный стресс..
Ну, что ж, добро пожаловать в реальный мир.
Мне двенадцать.
Мы с подругой Олей выходим из дверей ее квартиры на третьем этаже пятиэтажки-хрущевки.
Между вторым и третьим этажами сидит на корточках сосед - прыщавый уродливый парень по кличке Кент. С ним - еще пяток таких же отвислых нижних губ, пустых взглядов и сутулых спин.
На Ольгу здесь распространяется правило "наших", я - из дома напротив. Мне надеяться не на что. Ольга беспрепятственно скачет впереди меня вниз по лестнице, сопровождаемая хохотом и улюлюканьем, передо мной смыкается плотный ряд дешевых кожаных курток.
Им не нужны мои деньги (которых у меня, впрочем, все равно нет), лапать меня или насиловать они тоже не собираются. Все что им нужно - толкнуть, пнуть, поржать в лицо, выпустить струю вонючего сигаретного дыма мне в глаза... Поиздеваться и снисходительно расступиться, пропуская меня, зареванную, к выходу.
Я прижимаюсь спиной к перилам, выхватываю из сумки коньки, связанные шнурками, неумело размахиваюсь. Глаза застилает красная пелена ярости и я ору им что-то оооочень страшное и матом. "Психованная!..", говорит один из них (как мне кажется - неуверенно и даже - неужели же - испуганно). Меня пропускают без слов и я лечу вниз, к спасительному выходу...
Подруга Ольга ждет меня на качелях, лениво болтая ногой. Ей ничего не стоило заступиться за меня - она ведь "своя", у нее громкоголосая мама и внушительных размеров папа, они за дочку - горой! Но - нет. Она ждет меня на качелях, предоставляя мне самой выпутываться из сложных отношений с ее соседями.
Я не плачу. Еще чего! Не дождетесь! Я нарочито грубо говорю Ольге "пошли уже, чо сидишь!
Мне коньки надо еще домой занести..."
И мы идем гулять, шарахаться по крышам, покупать мармеладных червяков и учиться курить "взатяг" (а у тех, кто курит, не затягиваясь, бывает рак губы, да-да!).
И Анька будет смеяться надо мной, потому что я не знаю, что значит слово "децел"
(до сих пор не знаю, кстати), а потом расскажет всем, что я испугалась маленькой собачки, облаявшей меня во дворе и я буду неумело оправдываться и что-то жалкое врать.
Потому что правда боюсь мелких собачонок, но никогда не смогу признаться.
И мне будет даже почти по-настоящему хорошо, когда мы втроем будем смотреть с крыши 16-этажки на НАШ город и радоваться, что мы живем рядом друг с другом и так удачно учимся в одном классе...
А плакать я буду потом. Дома. Уже в кровати. Когда пойму вдруг перед тем, как провалиться в сон, что дружбы-то нет. И не было никогда. Да, наверное, и не бывает.