....
Манон Жанна Флипон - Леонарду Бюзо!
Как часто я перечитаваю Ваши письма! Я прижимаю их к сердцу, покрываю поцелуями...Я не хочу ничего посылать Вам напрямую, потому что одного Вашего имени достаточно, чтобы письмо перехватили. В итоге я могу навлечь на Вас подозрения. Как горда и спокойна я была, когда явилась сюда, желая удачи защитникам свободы и возлагая на них надежды. Когда я услышала обнародованный декрет об аресте двадцати двух, я воскликнула: "Пропала моя страна!"Я пребывала в мучительной тревогеб пока не узнала наверняка, что Вы бежали, но декрет о Вашем аресте вновь напугал меня. Весь этот ужас объясняется, несомненно, Вашей отвагой. С тех пор как я узнала, что Вы в Кальвадосе, хлоднокровие вернулась ко мне. Не бросайте своих благородных устремлений, мой друг. Брут слишком рано впал в отчаяние, слишком быстро разуверился в безопасности Рима в битве при Филиппах. Пока хоть один республиканец дышит, находится на свободе и не утратил смелости, он может, он обязан приносить пользу. В слюбом случае на юге Франции Вам обеспечено убежище, он станет приютом достойных людей. Там Вы сможете выжить, послужить своим товарищам и найти применение своим добродетелям.
Что до меня, либо нацчсь тихо ждать, пока не вернется власть правосудия, либо подвергнусь такому насилию тирании, что мой пример не пропадет даром...
Мой друг! Спасая наше отечество, Вы можете способствовать и моему спасению. Я охотно отдам свою жизнь, если буду знать, что Вы деятельно служите родине. Смерть, мучения, боль - не значат для меня ничего, я принимаю их вполне. Пусть будет так, - я буду жить до последнего часа, не потратив даже мгновенья на беспокойство недостойного возмущения.
Друг мой! Ваше письмо от 15-го написано в том мужественном тоне, по которому я узнаю Вашу свободолюбивую душу, занятую грандиозными проектами, возвышенную судьбою, способную на великодушные решения, на обоснованные требования, - по всему этому я снова узнала моего друга, и снова пережила все чувства, связывающие меня с ним. Письмо от 17-го очень печально. Какими мрачными мыслями кончается оно! Нет, в самом деле, разве важно знать, будет ли жить после тебя или нет известная женщина! Дело идет о том, чтобы сохранить Вашу жизнь и направит ее на благо отечеству, - остальное уже решит время.
Пусть совершится! Мы не можем перестать быть достойными тех чувств, которые мы внушали друг другу. С этим нельзя быть несчастным. Прощай, мой друг, прощай, мой многолюбимый!
Из прощального письма 13 октября 1793 г.(перед казнью)
И ты, которого я не осмеливаюсь назвать, ты, которого когда-нибудь лучше узнают, ты, которому самая могучая из страстей не помешала чтить добродетель, - огорчишься ли ты тем, что я раньше тебя отхожу в те области, где уже ничто не помешает нам быть вместе? Там безмолвствуют пагубные предубеждения, произвольные отлучения, исполненные ненависти страсти, и все виды тирании. Я отхожу и буду тебя ожидать в вечном покое. Оставайся еще здесь, на земле, если есть еще прибежище открытое для честных, оставайся, чтобы изобличать несправедливость, изгнавшую тебя. Но если упрямая судьба устремит врагов по твоим следам, не потерпи, чтобы на тебя поднялась наемная рука, - умри свободным, как ты умел жить, чтобы увенчать этим последним деянием высокую отвагу, которая поддерживает меня... Прощай... Нет, только с тобой я не расстаюсь... Нам покинуть землю, - значит только приблизиться друг к другу!
Как часто я перечитаваю Ваши письма! Я прижимаю их к сердцу, покрываю поцелуями...Я не хочу ничего посылать Вам напрямую, потому что одного Вашего имени достаточно, чтобы письмо перехватили. В итоге я могу навлечь на Вас подозрения. Как горда и спокойна я была, когда явилась сюда, желая удачи защитникам свободы и возлагая на них надежды. Когда я услышала обнародованный декрет об аресте двадцати двух, я воскликнула: "Пропала моя страна!"Я пребывала в мучительной тревогеб пока не узнала наверняка, что Вы бежали, но декрет о Вашем аресте вновь напугал меня. Весь этот ужас объясняется, несомненно, Вашей отвагой. С тех пор как я узнала, что Вы в Кальвадосе, хлоднокровие вернулась ко мне. Не бросайте своих благородных устремлений, мой друг. Брут слишком рано впал в отчаяние, слишком быстро разуверился в безопасности Рима в битве при Филиппах. Пока хоть один республиканец дышит, находится на свободе и не утратил смелости, он может, он обязан приносить пользу. В слюбом случае на юге Франции Вам обеспечено убежище, он станет приютом достойных людей. Там Вы сможете выжить, послужить своим товарищам и найти применение своим добродетелям.
Что до меня, либо нацчсь тихо ждать, пока не вернется власть правосудия, либо подвергнусь такому насилию тирании, что мой пример не пропадет даром...
Мой друг! Спасая наше отечество, Вы можете способствовать и моему спасению. Я охотно отдам свою жизнь, если буду знать, что Вы деятельно служите родине. Смерть, мучения, боль - не значат для меня ничего, я принимаю их вполне. Пусть будет так, - я буду жить до последнего часа, не потратив даже мгновенья на беспокойство недостойного возмущения.
Друг мой! Ваше письмо от 15-го написано в том мужественном тоне, по которому я узнаю Вашу свободолюбивую душу, занятую грандиозными проектами, возвышенную судьбою, способную на великодушные решения, на обоснованные требования, - по всему этому я снова узнала моего друга, и снова пережила все чувства, связывающие меня с ним. Письмо от 17-го очень печально. Какими мрачными мыслями кончается оно! Нет, в самом деле, разве важно знать, будет ли жить после тебя или нет известная женщина! Дело идет о том, чтобы сохранить Вашу жизнь и направит ее на благо отечеству, - остальное уже решит время.
Пусть совершится! Мы не можем перестать быть достойными тех чувств, которые мы внушали друг другу. С этим нельзя быть несчастным. Прощай, мой друг, прощай, мой многолюбимый!
Из прощального письма 13 октября 1793 г.(перед казнью)
И ты, которого я не осмеливаюсь назвать, ты, которого когда-нибудь лучше узнают, ты, которому самая могучая из страстей не помешала чтить добродетель, - огорчишься ли ты тем, что я раньше тебя отхожу в те области, где уже ничто не помешает нам быть вместе? Там безмолвствуют пагубные предубеждения, произвольные отлучения, исполненные ненависти страсти, и все виды тирании. Я отхожу и буду тебя ожидать в вечном покое. Оставайся еще здесь, на земле, если есть еще прибежище открытое для честных, оставайся, чтобы изобличать несправедливость, изгнавшую тебя. Но если упрямая судьба устремит врагов по твоим следам, не потерпи, чтобы на тебя поднялась наемная рука, - умри свободным, как ты умел жить, чтобы увенчать этим последним деянием высокую отвагу, которая поддерживает меня... Прощай... Нет, только с тобой я не расстаюсь... Нам покинуть землю, - значит только приблизиться друг к другу!