Вот королевские сады, или Мировой воображариум, зарифмованный в XIX в.
Шарль Мари Рене Леконт де Лиль (1818-1894; последние три слова - это фамилия) - человек с самой классической для поэтов Нового времени биографией, но и собственно поэтически - классик из классиков. Происхождение с искринкой, мало чему помешавшей, но ставшей художественно и биографически значимым жизненным фактом: его мать была креолкой с Реюньона. Последовательная эволюция от борца за права и идеи, даже как-то участвовавшего в революции 1848 г., но отделавшегося кратким арестом, до персонального императорского пенсионера (во времена Второй империи) и яркой фигуры поэтического истеблишмента: свой литературный салон, орден Почётного легиона, членство в Французской Академии, титул "короля поэтов", своя литературная школа \ течение со всемирной известностью. Как и положено, важную часть жизни провёл за границей, в Англии.
В художественном смысле Леконт де Лиль - глава и корифей парнасцев, поэтов - соавторов сборника "Современный Парнас", которых часто определяют через продвигавшийся ими лозунг "Искусство для искусства". Как водится, потомки переврали всё: и лозунг придумали не парнасцы, и означал он не отказ от реальной жизни, а скорее отказ от поэтического самолюбования романтиков (в поэзии важно изображаемое, а не мятущийся дух автора). Главное, однако, осталось: поэзия должна быть красива, и трудно в радиусе пары веков найти кого-то, кто сравнился бы с парнасцами по завораживающему совершенству и чеканности поэтического слова, как и по разнообразию пейзажных и живописных исторических красот, из которых их произведения состоят едва ли не полностью, - при этом с вполне рассудочной ясностью и прозрачностью мысли, повествования и чуства. Впрочем, последнее всегда было свойством французской поэзии, пока под конец XIX в. резьбу не сорвало. В целом же парнасцы были вполне себе реалистами, просто изображать предпочитали не свинцовые мерзости, а что-то экзотическое или прекрасное, порой с драматическим надрывом.
Сам Леконт де Лиль бòльшую, наверное, часть стихов посвящал не просто историческим или заморским сюжетам - он порой зарифмовывал известные тексты, пересказывавшие тот или иной анекдот или легенду. Довольно чарующе, впрочем, - хотя, иногда совпадение почти дословное. При этом он ухитрялся средствами французского стиха, довольно бедными, передавать настрой и ритм оригинала - или того, что казалось образованному европейцу оригиналом, - будь то сюжеты античные, индийские, персидские, библейские или какие ещё. Из этого легко сделать вывод о том, что переводом он тоже занимался: весь Гомер, Гесиод и чуть ли не вся тогда известная древнегреческая драматургия. Увы, в рамках убогой французской традиции перевода стихов прозой - но зато в собственном творчестве отыгрался вовсю. В каком-то смысле его "Античные", "Варварские" и "Трагические" стихотворения продолжают линию Гюго с его "Легендой веков": всё значительное и легендарное, что в мире происходило, достойно стиха или поэмы, выявляющих истинный смысл. Или просто делающих это красивым. Кстати, именно Гюго лоббировал и продвигал Леконта де Лиля чуть ли не в качестве своего поэтического наследника.
Собственно к стихам: передать всё это своеобразие невыносимо сложно, но пытаться всегда стоит.
Шарль Леконт де Лиль (1818 - 1894)
Отмщение*
Я спал? Видение моё - ужасный сон?
Все эти мертвецы, с их смехом безъязыким,
Сломавшие земли кровавленый заслон -
Недвижный огнь зрачков угрюмо раскалён
И сверлит жаром диким.
Не их ли древле зрил пророк Езекииль,
И озарение студило ветром жилы:
Зияющий Шеол взвихрил свой тлен и пыль,
И переполнился, излив людскую гниль -
Тьму вставших из могилы.
Вздымались костяки под тяжестью оков,
Я слышал - к небесам из-за земного края,
Как нарастающий глухой приливный рёв,
Средь молний разнеслись раскаты грозных слов
Пространство содрогая.
Был глас: о алчное, хрипящее волчьё!
Полночные цари, что пьяны кровью чистых!
Неспешно сквозь века пришествие моё,
Но я гряду! Скрошу десницею в дрябьё
Оскал клыков неистых.
День гнева моего уже горит зарёй:
Вот сталь, и вот огонь, верёвка и отрава!
Я жажду утолю, и давний голод свой,
И ярости вино, взойдя, бурлит волной
И пенится кроваво.
Да, поздно сожалеть, да, запоздал ваш страх -
Единожды свершив, не сгладишь преступленье!
Вот злобные сердца шипят в моих зубах,
Вот мой народ восстал, воздвигся войском прах,
Услышав повеленье!
О нет, цари, не спать вам сонным забытьём
В могилах прадедов, в величьи и в покое,
Под пурпуром плащей, под золотым шитьём,
С короной на главе, и с боевым копьём,
Как почиют герои!
Нет, ярые орлы накроют вихрем вас,
Склюют чумную плоть, сомнут в зобу тяжёлом,
И жилы разорвут, и раздробят каркас,
А ваши потроха растащат псы, грызясь,
По всем холмам и долам.
Я сам вершитель, я - отмщения закон!
Встарь, препоясавшись для мерзостной отрады,
Вы продирались сквозь несомый ветром стон,
И блеск мечей не знал, восходом озарён,
Ни меры, ни пощады.
Как на прилавке, где в базарный день мясник
Свой громоздит товар, и в этой куче рудой -
Ободранный баран, свинья, телёнок, бык, -
Так жёны и юнцы, младенец и старик
Лежали общей грудой.
Безумные цари, о, род ваш знаменит -
Своим обычаем отцеубийство сделав,
Пожрали вы народ, что вами перебит,
Текли, как из жерла речной поток бежит
Из северных пределов!
Но пробил час, пора, я здесь, - и горе вам!
О факел мой, пылай, о меч, лети из ножен!
Цветок возмездия украсит мести храм,
Яви нам свой оскал, о, ненависть к врагам,
Чей жалкий вопль ничтожен!
Вой будет поглощён пожарами дворцов -
Вы, мёртвые вчера, вы, жертвы их глумлений,
В безжалостную ночь гоните подлецов,
Ловите яростно своих былых ловцов,
Не смывших преступлений!
______________________________
* Стихотворение представляет собой парафраз некоторых мест «Книги Иезекииля» (Иез.1:4, 25, 26; 6:1-14; 32:1-32; 37:1-28; 38:1-22) - преимущественно главы 38. Название стихотворения буквально переводится как «закон Талиона», отмщение тем же за то же.
Полночные цари ...из северных пределов - племена Гога, которые должны обрушиться на Иудею «от пределов севера, со всеми отрядами его» (Иез.38:6).
Своим обычаем отцеубийство сделав, / Пожрали вы народ, что вами перебит - Леконт, в соответствии с традицией, связывает племена Гога и Магога с историческими скифами. В данном случае цитируются представления о скифах, которыми христианская традиция обязана Оригену: «У скифов считается прекрасным употребление в пищу людей» (Против Цельса, V, 34) и «у скифов, у которых отцеубийство совершается как бы по закону» (О началах, II, 9, 5).
В художественном смысле Леконт де Лиль - глава и корифей парнасцев, поэтов - соавторов сборника "Современный Парнас", которых часто определяют через продвигавшийся ими лозунг "Искусство для искусства". Как водится, потомки переврали всё: и лозунг придумали не парнасцы, и означал он не отказ от реальной жизни, а скорее отказ от поэтического самолюбования романтиков (в поэзии важно изображаемое, а не мятущийся дух автора). Главное, однако, осталось: поэзия должна быть красива, и трудно в радиусе пары веков найти кого-то, кто сравнился бы с парнасцами по завораживающему совершенству и чеканности поэтического слова, как и по разнообразию пейзажных и живописных исторических красот, из которых их произведения состоят едва ли не полностью, - при этом с вполне рассудочной ясностью и прозрачностью мысли, повествования и чуства. Впрочем, последнее всегда было свойством французской поэзии, пока под конец XIX в. резьбу не сорвало. В целом же парнасцы были вполне себе реалистами, просто изображать предпочитали не свинцовые мерзости, а что-то экзотическое или прекрасное, порой с драматическим надрывом.
Сам Леконт де Лиль бòльшую, наверное, часть стихов посвящал не просто историческим или заморским сюжетам - он порой зарифмовывал известные тексты, пересказывавшие тот или иной анекдот или легенду. Довольно чарующе, впрочем, - хотя, иногда совпадение почти дословное. При этом он ухитрялся средствами французского стиха, довольно бедными, передавать настрой и ритм оригинала - или того, что казалось образованному европейцу оригиналом, - будь то сюжеты античные, индийские, персидские, библейские или какие ещё. Из этого легко сделать вывод о том, что переводом он тоже занимался: весь Гомер, Гесиод и чуть ли не вся тогда известная древнегреческая драматургия. Увы, в рамках убогой французской традиции перевода стихов прозой - но зато в собственном творчестве отыгрался вовсю. В каком-то смысле его "Античные", "Варварские" и "Трагические" стихотворения продолжают линию Гюго с его "Легендой веков": всё значительное и легендарное, что в мире происходило, достойно стиха или поэмы, выявляющих истинный смысл. Или просто делающих это красивым. Кстати, именно Гюго лоббировал и продвигал Леконта де Лиля чуть ли не в качестве своего поэтического наследника.
Собственно к стихам: передать всё это своеобразие невыносимо сложно, но пытаться всегда стоит.
Шарль Леконт де Лиль (1818 - 1894)
Отмщение*
Я спал? Видение моё - ужасный сон?
Все эти мертвецы, с их смехом безъязыким,
Сломавшие земли кровавленый заслон -
Недвижный огнь зрачков угрюмо раскалён
И сверлит жаром диким.
Не их ли древле зрил пророк Езекииль,
И озарение студило ветром жилы:
Зияющий Шеол взвихрил свой тлен и пыль,
И переполнился, излив людскую гниль -
Тьму вставших из могилы.
Вздымались костяки под тяжестью оков,
Я слышал - к небесам из-за земного края,
Как нарастающий глухой приливный рёв,
Средь молний разнеслись раскаты грозных слов
Пространство содрогая.
Был глас: о алчное, хрипящее волчьё!
Полночные цари, что пьяны кровью чистых!
Неспешно сквозь века пришествие моё,
Но я гряду! Скрошу десницею в дрябьё
Оскал клыков неистых.
День гнева моего уже горит зарёй:
Вот сталь, и вот огонь, верёвка и отрава!
Я жажду утолю, и давний голод свой,
И ярости вино, взойдя, бурлит волной
И пенится кроваво.
Да, поздно сожалеть, да, запоздал ваш страх -
Единожды свершив, не сгладишь преступленье!
Вот злобные сердца шипят в моих зубах,
Вот мой народ восстал, воздвигся войском прах,
Услышав повеленье!
О нет, цари, не спать вам сонным забытьём
В могилах прадедов, в величьи и в покое,
Под пурпуром плащей, под золотым шитьём,
С короной на главе, и с боевым копьём,
Как почиют герои!
Нет, ярые орлы накроют вихрем вас,
Склюют чумную плоть, сомнут в зобу тяжёлом,
И жилы разорвут, и раздробят каркас,
А ваши потроха растащат псы, грызясь,
По всем холмам и долам.
Я сам вершитель, я - отмщения закон!
Встарь, препоясавшись для мерзостной отрады,
Вы продирались сквозь несомый ветром стон,
И блеск мечей не знал, восходом озарён,
Ни меры, ни пощады.
Как на прилавке, где в базарный день мясник
Свой громоздит товар, и в этой куче рудой -
Ободранный баран, свинья, телёнок, бык, -
Так жёны и юнцы, младенец и старик
Лежали общей грудой.
Безумные цари, о, род ваш знаменит -
Своим обычаем отцеубийство сделав,
Пожрали вы народ, что вами перебит,
Текли, как из жерла речной поток бежит
Из северных пределов!
Но пробил час, пора, я здесь, - и горе вам!
О факел мой, пылай, о меч, лети из ножен!
Цветок возмездия украсит мести храм,
Яви нам свой оскал, о, ненависть к врагам,
Чей жалкий вопль ничтожен!
Вой будет поглощён пожарами дворцов -
Вы, мёртвые вчера, вы, жертвы их глумлений,
В безжалостную ночь гоните подлецов,
Ловите яростно своих былых ловцов,
Не смывших преступлений!
______________________________
* Стихотворение представляет собой парафраз некоторых мест «Книги Иезекииля» (Иез.1:4, 25, 26; 6:1-14; 32:1-32; 37:1-28; 38:1-22) - преимущественно главы 38. Название стихотворения буквально переводится как «закон Талиона», отмщение тем же за то же.
Полночные цари ...из северных пределов - племена Гога, которые должны обрушиться на Иудею «от пределов севера, со всеми отрядами его» (Иез.38:6).
Своим обычаем отцеубийство сделав, / Пожрали вы народ, что вами перебит - Леконт, в соответствии с традицией, связывает племена Гога и Магога с историческими скифами. В данном случае цитируются представления о скифах, которыми христианская традиция обязана Оригену: «У скифов считается прекрасным употребление в пищу людей» (Против Цельса, V, 34) и «у скифов, у которых отцеубийство совершается как бы по закону» (О началах, II, 9, 5).