Гроздья гнева
Первую волну беженцев было почти не заметно.
Ехали те, у кого были деньги на квартиры - просто пустовавшие месяцами и годами новостройки внезапно оказались заселенными.
Ехали те, у кого есть машины - просто на стоянках и улицах появилось много машин с донецкими номерами.
Ехали те, кому было куда ехать - на дачах внезапно стало людно, не только по выходным - всю неделю.
В маленьких домишках арендаторы перебирали свое добро, добро своих отцов, добро своих дедов. Ворошили свой скарб, готовясь к путешествию на Запад. Мужчины действовали без всяких сожалений,- ведь вся прошлая жизнь пошла насмарку; но женщины знали, что прошлое еще не раз подаст им свой голос...
Женщины сидели среди обреченных на гибель вещей, перебирали их, оглядывались в прошлое. Вот книжка. Отцовская. Отец любил книги. "Странствия пилигрима". Часто читал ее. С его надписью. А вот отцовская трубка - все еще пахнет табаком. А вот картинка - ангел. Я все на нее смотрела перед первыми тремя родами, да что-то не помогло. Как, по-твоему, взять эту фарфоровую собачку? Тетя Сэди привезла ее с выставки в Сент-Луисе. Видишь? Так и написано. Да нет, не стоит. Письмо от брата, писал за день до смерти. Шляпа - старомодная, с перьями, никогда ее не носила. Нет, некуда сунуть.
Как же мы будем жить, когда у нас отняли жизнь? Как мы узнаем самих себя, когда у нас отняли прошлое? Нет.
Брось.
Сожги.
Вторая волна заметнее.
По утрам возле администраций стоят люди с сумками, чемоданами, рюкзаками. Женщины, мужчины, дети. Ждут.
Волонтеры собирают деньги. Помогают найти жилье. Публикуют списки вещей, которые необходимы беженцам - и адреса, куда нести.
Создаются благотворительные организации. При ОГА. Волонтерские. Малопонятные. Некоторые ведут подробный отчет - некотрые нет.
Говорят, насчитали порядка тридцати пяти тысяч "переселенцев" - вероятно, считали вторую волну. Реальных беженцев, скорее всего, вдвое больше.
Из семи миллионов Донеччины и Луганщины - уже процент.
Двери пустых домов были распахнуты настежь и скрипели петлями на ветру...
Люди уехали днем... Наступила ночь, и летучие мыши, не смевшие раньше сунуться дальше освещенной двери, влетели в дома и стали кружить по опустевшим комнатам, а через несколько дней они уже забирались на день в угол, где потемнее, складывали крылья, повисали вниз головой, зацепившись за стропила, и в опустевших домах стоял смрад от их помета.
И мыши наводнили опустевшие дома и устроили склады семян по углам, за ящиками, в кухонных шкафах. А вслед за ними на мышиную охоту пришли ласки, и коричневые совы с уханьем то влетали в окна, то вылетали на волю.
Фирмы - например, по продаже запчастей для машин - были завязаны на торговлю на востоке.
Сейчас не хотят везти товары на восток - бояться за деньги, за товар, за машины, за жизнь.
Фирмы ужимаются, сокращают штаты.
Сотрудники ищут работу - снимаются с мест, едут на собеседования в Киев, Одессу, Львов...
Нам ніколи не повернутись до наших нічних крамниць.
Нам ніколи не пити з сухих криниць.
Нам ніколи більше не бачити знайомих облич.
Ми з тобою біженці. Нам з тобою бігти крізь ніч.
Візьми лише найважливіше. Візьми листи.
Візьми лише те, що зможеш сама нести.
Візьми рушники та ікони, візьми срібні ножі,
візьми дерев’яні розп’яття, золочені муляжі.
Візьми хліб і городину, потім іди.
Ми ніколи більше не повернемося сюди.
Ми ніколи більше не побачимо наші міста.
Візьми листи. Всі. До останнього злого листа.
Нам ніколи не повернутись до наших нічних крамниць.
Нам ніколи не пити з сухих криниць.
Нам ніколи більше не бачити знайомих облич.
Ми з тобою біженці. Нам з тобою бігти крізь ніч.
Нам з тобою бігти вздовж соняшникових полів.
Нам з тобою тікати від псів, спати поміж волів.
Нам збирати воду в долоні, чекаючи в таборах,
дратувати драконів на бойових прапорах.
Друзі не вернуться, і ти не прийдеш назад.
Не буде задимлених кухонь, не буде звичних посад,
не буде сонного світла серед нічних осель,
не буде зелених долин і заміських пустель.
Буде розмазане сонце за плацкартним вікном.
Буде холерна яма, залита вапном.
Буде криваве взуття на жіночих ногах,
вимучені вартові в прикордонних снігах,
підстрелений листоноша з порожнім мішком,
підвішений за ребро священик із безжурним смішком,
цвинтарна тиша, гамір комендатур,
списки загиблих, друковані без коректур,
такі безкінечні, що навіть часу не стає
шукати в них щоранку ім’я своє.
Сергій Жадан
Ехали те, у кого были деньги на квартиры - просто пустовавшие месяцами и годами новостройки внезапно оказались заселенными.
Ехали те, у кого есть машины - просто на стоянках и улицах появилось много машин с донецкими номерами.
Ехали те, кому было куда ехать - на дачах внезапно стало людно, не только по выходным - всю неделю.
В маленьких домишках арендаторы перебирали свое добро, добро своих отцов, добро своих дедов. Ворошили свой скарб, готовясь к путешествию на Запад. Мужчины действовали без всяких сожалений,- ведь вся прошлая жизнь пошла насмарку; но женщины знали, что прошлое еще не раз подаст им свой голос...
Женщины сидели среди обреченных на гибель вещей, перебирали их, оглядывались в прошлое. Вот книжка. Отцовская. Отец любил книги. "Странствия пилигрима". Часто читал ее. С его надписью. А вот отцовская трубка - все еще пахнет табаком. А вот картинка - ангел. Я все на нее смотрела перед первыми тремя родами, да что-то не помогло. Как, по-твоему, взять эту фарфоровую собачку? Тетя Сэди привезла ее с выставки в Сент-Луисе. Видишь? Так и написано. Да нет, не стоит. Письмо от брата, писал за день до смерти. Шляпа - старомодная, с перьями, никогда ее не носила. Нет, некуда сунуть.
Как же мы будем жить, когда у нас отняли жизнь? Как мы узнаем самих себя, когда у нас отняли прошлое? Нет.
Брось.
Сожги.
Вторая волна заметнее.
По утрам возле администраций стоят люди с сумками, чемоданами, рюкзаками. Женщины, мужчины, дети. Ждут.
Волонтеры собирают деньги. Помогают найти жилье. Публикуют списки вещей, которые необходимы беженцам - и адреса, куда нести.
Создаются благотворительные организации. При ОГА. Волонтерские. Малопонятные. Некоторые ведут подробный отчет - некотрые нет.
Говорят, насчитали порядка тридцати пяти тысяч "переселенцев" - вероятно, считали вторую волну. Реальных беженцев, скорее всего, вдвое больше.
Из семи миллионов Донеччины и Луганщины - уже процент.
Двери пустых домов были распахнуты настежь и скрипели петлями на ветру...
Люди уехали днем... Наступила ночь, и летучие мыши, не смевшие раньше сунуться дальше освещенной двери, влетели в дома и стали кружить по опустевшим комнатам, а через несколько дней они уже забирались на день в угол, где потемнее, складывали крылья, повисали вниз головой, зацепившись за стропила, и в опустевших домах стоял смрад от их помета.
И мыши наводнили опустевшие дома и устроили склады семян по углам, за ящиками, в кухонных шкафах. А вслед за ними на мышиную охоту пришли ласки, и коричневые совы с уханьем то влетали в окна, то вылетали на волю.
Фирмы - например, по продаже запчастей для машин - были завязаны на торговлю на востоке.
Сейчас не хотят везти товары на восток - бояться за деньги, за товар, за машины, за жизнь.
Фирмы ужимаются, сокращают штаты.
Сотрудники ищут работу - снимаются с мест, едут на собеседования в Киев, Одессу, Львов...
Нам ніколи не повернутись до наших нічних крамниць.
Нам ніколи не пити з сухих криниць.
Нам ніколи більше не бачити знайомих облич.
Ми з тобою біженці. Нам з тобою бігти крізь ніч.
Візьми лише найважливіше. Візьми листи.
Візьми лише те, що зможеш сама нести.
Візьми рушники та ікони, візьми срібні ножі,
візьми дерев’яні розп’яття, золочені муляжі.
Візьми хліб і городину, потім іди.
Ми ніколи більше не повернемося сюди.
Ми ніколи більше не побачимо наші міста.
Візьми листи. Всі. До останнього злого листа.
Нам ніколи не повернутись до наших нічних крамниць.
Нам ніколи не пити з сухих криниць.
Нам ніколи більше не бачити знайомих облич.
Ми з тобою біженці. Нам з тобою бігти крізь ніч.
Нам з тобою бігти вздовж соняшникових полів.
Нам з тобою тікати від псів, спати поміж волів.
Нам збирати воду в долоні, чекаючи в таборах,
дратувати драконів на бойових прапорах.
Друзі не вернуться, і ти не прийдеш назад.
Не буде задимлених кухонь, не буде звичних посад,
не буде сонного світла серед нічних осель,
не буде зелених долин і заміських пустель.
Буде розмазане сонце за плацкартним вікном.
Буде холерна яма, залита вапном.
Буде криваве взуття на жіночих ногах,
вимучені вартові в прикордонних снігах,
підстрелений листоноша з порожнім мішком,
підвішений за ребро священик із безжурним смішком,
цвинтарна тиша, гамір комендатур,
списки загиблих, друковані без коректур,
такі безкінечні, що навіть часу не стає
шукати в них щоранку ім’я своє.
Сергій Жадан