МЕД АСОВ
Коллеги разработали незамысловатый ритуал: несколько раз на дню собираются с кружками в коридоре у большого окна. Прямо как мэнээсы и итээры советских НИИ. Те, как известно, тоже любили погонять чаи на работе. Кое-кто сегодня всерьез утверждает, что это пагубное пристрастие к чаепитиям советскую публику и сгубило.
Что ж, про нас, офисный планктон начала двадцать первого века, вскоре можно будет рассказывать то же самое. Перспективы у нас вряд ли более радужные, чем у безвременно почивших советских. А чаю мы выпиваем уж точно не меньше.
Я - тип малообщительный, но когда становится уж совсем невмоготу пялиться в монитор, беру кружку и выползаю в коридор вместе со всеми. Выползаем. А там уже поджидает комендант нашего офис-центра. Он ведет непримиримую борьбу за чистоту пластиковых подоконников, на которых донца чашек оставляют расплывающиеся коричневые кружочки.
Коллеги коменданта побаиваются, хотя на самом деле мужик он беззлобный и безвредный. Дружелюбная перебранка с ним давно уже превратилась в необходимый элемент нашей чайной церемонии.
Стоим. За окном густо валит снег. Хлопья гигантские, сверхъестественных просто размеров, вполне соответствующих представлениям европейцев о русской зиме. «Новогодняя прямо погода», - говорит кто-то. «Да, - соглашаюсь я для поддержания разговора, - действительно».
Хотя какая к черту новогодняя! Конец марта уже. Солнца не было недели две. Пасмурно, промозгло, валит снег. И мы стоим и смотрим на него из окна. И рабочий день в самом разгаре, за половину еще даже не перевалил.
В такие моменты если начнет что-нибудь вспоминаться, то почти всегда из детства. И вовсе не потому, что сейчас все так серо и тоскливо, а тогда было радужно и прекрасно. Мое-то детство, во всяком случае, на один сплошной сгусток счастья вовсе не походило. Да и вспоминается не обязательно что-нибудь хорошее. Школа, например. Вот уж точно никакой радости.
Но тут вдруг вспомнилось, как отец водил меня на детские утренние киносеансы. Как раз по той самой улице, на которую я смотрю сейчас из офисного окна. Одно из лучших воспоминаний, которое только могло придти. Я очень любил воскресные утренние поездки на трамвае и неспешные прогулки за руку с отцом до кинотеатра. И кинотеатр этот мне нравился как раз потому, что не самый близкий был к дому, что до него надо было ехать, а потом идти.
Я и подростком, когда ходил в кино чуть ни каждый день, по старой памяти предпочитал его. Как он назывался? «Спутник»? «Современник»? Прочно забылось.
После сеанса, если в карманах оставалась какая-нибудь мелочь, я любил зайти в книжный или в «Букинист», покопаться в стопке журналов «Техника молодежи».
Кинотеатр уже давным-давно не кинотеатр, а кегельбан с громким названием «Победа». Мы с коллегами время от времени собираемся туда сходить, но как-то все не соберемся.
И в книжном торгуют чем угодно, только не книгами.
А «Букинист» уцелел и даже процветает. Вон он, тоже виден из нашего окна: огромная вывеска «Антикварная лавка Нижегородская старина», дверь по новой моде с тонированными стеклами. Книг внутри правда стало поменьше - антикварная рухлядь потеснила, а старых журналов не найдешь теперь вовсе.
В этом «Букинисте» я впервые украл книгу. В начале девяностых, в эпоху первоначального накопления, когда все были одержимы идеей где-нибудь что-нибудь стащить.
Приятель рассказывал про своего старшего брата, который в те времена работал где-то в нефтегазовой сфере. Начальство у всех на глазах, никого особо не стесняясь, хапало миллионами, а ему вот статус не позволял. Так он вынашивал планы умыкнуть хоть какую-нибудь неучтенную хреновину со склада, головку от бура что ли. Она, впрочем, хоть и не миллионы стоила, но тоже порядочно.
А вот мой друг Павлик мечтал ограбить областную библиотеку. Он был уверен, что в библиотечных запасниках его ждет самая волшебная книга на свете - «Некрономикон». Павлик был большим любителем фильмов о живых мертвецах, вампирах и прочей чертовщине. В одном из них он этот «Некрономикон» и выцепил. «Настоящий должен быть из человеческой кожи сделан, - возбужденно рассказывал он. - Ну, такого у них нет. А бумажный есть! Точняк! Только его не выдают никому». «И зачем он тебе?» - спрашивал я. «Ну как! Ты че! Это ж круто!» Павлику хотелось, чтобы было интересно.
С тем, что происходит вокруг, разобраться толком мы еще не успели. Слишком были заняты драмой закончившегося вдруг детства. Судорожно цеплялись за последние привычные сказки. Сутками просиживали в видеосалонах, прятались в дешевый алкоголь и гитарное бренчание, грезили доступными бабами и волшебными книгами. Очередная опоздавшая молодежь.
Десять школьных лет нам вдалбливали: «Любите книгу - источник знаний». Просто задолбали культом печатного слова. Нормальный человек после такого проникается отвращением к чтению раз и навсегда.
А я из той немногочисленной группки идиотов, которые поверили и пристрастились. Читали все подряд и без разбора. Но это бы ладно. В конце концов, из этого даже пользу можно научиться извлекать. Это если без фанатизма.
Но я-то, я был отравлен дурацкой, путаной книжной мистикой, которую сам же тщательно изобретал. Есть просто книги, интересные и не очень, а есть книги особенные. Это не книги даже, а ключи от всех дверей мира. Прочитаешь, и для тебя станет возможным все. Примерно так мне представлялось. Но эти книги еще нужно было найти.
Павлик хотя бы знал, как называется его волшебная книга. Я же понятия не имел.
По улицам толпами шастали проповедники. Неповоротливый монстр РПЦ еще только начинал неуклюже ворочаться, а всевозможные сектанты уже стремились урвать кусок на новом рынке, шустрили вовсю. Апостолы Марии Деви Христос и агенты Аум Синрике, баптисты, мормоны, говорящие с нарочитым акцентом, кришнаиты - карнавал похлеще чем в Рио. Книжки «про духовное» просто раздавали на улицах. Очень быстро их начнут продавать, но поначалу раздавали бесплатно. Народ жадно хватал.
На прилавки в невообразимых количествах вывалили всевозможных мережковских и карсавиных. Религиозная философия входила в моду.
Но все это было явно не то. Ни Библия, ни «Бхаватгита» какая-нибудь, ни уж тем более «Оправдание добра». Слишком назойливо все это предлагалось. Нет уж, спасибо. Не надо.
Первейшая альтернатива была очевидна. Маркс был только что низвергнут с пьедестала и дружно всеми презираем. Значит за него и нужно было браться. «А ты «Капитал» читал вообще?» - «Ну читал… Первый том». Я, собственно, и до конца первого тома не добрался. Ощущал себя эдаким красноармейцем-пролетарием, который в промежутках между боями извлекает увесистую потертую книжку и со старательностью начетника водит по строчкам заскорузлым пальцем: «То-вар есть преж-де все-го… преж-де все-го внеш-ний пред-мет… внеш-ний пред-мет…» никакого чуда в этом не было. Искать надо было где-то в других местах.
И ладно б я один был такой. Нас подобралась целая компания, чтобы морочить друг друга. Обычные разговоры: «Гегеля читать надо с ручкой и тетрадкой, чтобы сразу конспектировать. Сразу же. Иначе не разобраться». Я и тогда еще был уверен, что никто за это не возьмется. Хорошо при свете лампы книжки умные читать, да.
Вокруг каждый второй мечтал, если не банкиром заделаться, то по крайней мере ларек открыть. А мы сомозабвенно решали, кого круче будет штудировать Леви-Стросса или Леви-Брюля. Все делали, чтобы не преуспеть в этой жизни.
Ассортимент книжных магазинов мы презирали. Он был для нас слишком попсов. Я, впрочем, вполне мог себе это позволить: все равно денег у меня почти никогда не было. Я даже пил частенько за чужой счет. Тем не менее, по книжным магазинам шлялся, просто поглазеть. А что еще оставалось?
«Букинист» (ведь я об этом уже сказал, да?) был из числа моих любимых. В один из заходов я был поражен, просто убит на месте. Все стеллажи были заставлены академической серией «Литературные памятники». Книг skj много, очень много. Они не только на полках стояли, но и на полу лежали стопками..
В стране в очередной раз настало время эмиграций. Перед отъездом люди избавлялись от всего ненужного, от книг в первую очередь. Их старались побыстрее распродать. Но покупателей находилось мало. Для большинства населения книги ценности не представляли, а те, кто все еще мог бы хотеть их купить, были по большей части нищи. Тогда их раздавали знакомым или просто выбрасывали на помойку.
Но «Литературные памятники» на помойке очутиться не могли, разумеется. Несколько дней мы ходили в «Букинист» как на работу, за ворожено перебирали строгие зеленые корешки, открывали одну книгу за другой, чтобы взглянуть на цену и разочаровано цокнуть языком. Покупать что-либо особого смысла не было. Забирать надо было все, а это было невозможно.
Мы выходили из магазина и шли за портвейном. В продаже как раз появился напиток с экзотическим названием «Тарибана».
День на третий-четвертый ситуация стала непереносимой. Я почувствовал это, когда снимал с полки очередную книгу. Ее непременно нужно было украсть, просто чтобы справиться с шоком. Книжица была мягкая, маленькая, карманного формата. В карман я ее и засунул, даже не посмотрев на название, и в полном ужасе от того, что делаю, на подгибающихся ногах направился к выходу. Наверняка я слишком суетился. Удивительно, что никто не обратил на меня внимания.
Только Лешка Коровашко, который пришел вместе со мной, понял, что я сделал. Он выскочил из магазина, как раз когда я прямо на крыльце извлек книжку и принялся ее разглядывать. Это оказалась «Младшая Эдда».
«Что ж ты делаешь! - прошипел Леха, подхватил меня под локоть и повлек в ближайший двор. - Убери книгу!» Я послушно переставлял ноги, ничего уже толком не соображая.
Дворами мы добежали до остановки. Трамвай как раз подъезжал. Леха втолкнул меня в вагон. Двери закрылись, трамвай звякнул и тронулся. Коровашко шумно выдохнул.
Меня больше не дергали за руку, не тянули, не пихали - я смог наконец-то раскрыть книжку. Она открылась на странице, где Один похищал мед поэзии. «Один украл мед Суттунга!» - возбужденно прокричал я в лицо Коровашко. На меня обернулись все пассажиры. Тетка с ребенком неопределенного пола поспешно отсела подальше. «Мам, он че? Пьяный?» - услышал я. Тетка что-то неразборчиво пробормотала в ответ, опасливо косясь в мою сторону.
Ладно. Повспоминали, и будет. Чай допит. Снег по-прежнему валит. А работа ждет. Надо идти.
Да! А последнюю книжную кражу я совершил не так давно. Из современного магазина с хитрой системой зеркал для наблюдения за покупателями, с камерами и электронной сигнализацией. На обложке крупно было написано: «Сопри эту книгу!»
Что ж, про нас, офисный планктон начала двадцать первого века, вскоре можно будет рассказывать то же самое. Перспективы у нас вряд ли более радужные, чем у безвременно почивших советских. А чаю мы выпиваем уж точно не меньше.
Я - тип малообщительный, но когда становится уж совсем невмоготу пялиться в монитор, беру кружку и выползаю в коридор вместе со всеми. Выползаем. А там уже поджидает комендант нашего офис-центра. Он ведет непримиримую борьбу за чистоту пластиковых подоконников, на которых донца чашек оставляют расплывающиеся коричневые кружочки.
Коллеги коменданта побаиваются, хотя на самом деле мужик он беззлобный и безвредный. Дружелюбная перебранка с ним давно уже превратилась в необходимый элемент нашей чайной церемонии.
Стоим. За окном густо валит снег. Хлопья гигантские, сверхъестественных просто размеров, вполне соответствующих представлениям европейцев о русской зиме. «Новогодняя прямо погода», - говорит кто-то. «Да, - соглашаюсь я для поддержания разговора, - действительно».
Хотя какая к черту новогодняя! Конец марта уже. Солнца не было недели две. Пасмурно, промозгло, валит снег. И мы стоим и смотрим на него из окна. И рабочий день в самом разгаре, за половину еще даже не перевалил.
В такие моменты если начнет что-нибудь вспоминаться, то почти всегда из детства. И вовсе не потому, что сейчас все так серо и тоскливо, а тогда было радужно и прекрасно. Мое-то детство, во всяком случае, на один сплошной сгусток счастья вовсе не походило. Да и вспоминается не обязательно что-нибудь хорошее. Школа, например. Вот уж точно никакой радости.
Но тут вдруг вспомнилось, как отец водил меня на детские утренние киносеансы. Как раз по той самой улице, на которую я смотрю сейчас из офисного окна. Одно из лучших воспоминаний, которое только могло придти. Я очень любил воскресные утренние поездки на трамвае и неспешные прогулки за руку с отцом до кинотеатра. И кинотеатр этот мне нравился как раз потому, что не самый близкий был к дому, что до него надо было ехать, а потом идти.
Я и подростком, когда ходил в кино чуть ни каждый день, по старой памяти предпочитал его. Как он назывался? «Спутник»? «Современник»? Прочно забылось.
После сеанса, если в карманах оставалась какая-нибудь мелочь, я любил зайти в книжный или в «Букинист», покопаться в стопке журналов «Техника молодежи».
Кинотеатр уже давным-давно не кинотеатр, а кегельбан с громким названием «Победа». Мы с коллегами время от времени собираемся туда сходить, но как-то все не соберемся.
И в книжном торгуют чем угодно, только не книгами.
А «Букинист» уцелел и даже процветает. Вон он, тоже виден из нашего окна: огромная вывеска «Антикварная лавка Нижегородская старина», дверь по новой моде с тонированными стеклами. Книг внутри правда стало поменьше - антикварная рухлядь потеснила, а старых журналов не найдешь теперь вовсе.
В этом «Букинисте» я впервые украл книгу. В начале девяностых, в эпоху первоначального накопления, когда все были одержимы идеей где-нибудь что-нибудь стащить.
Приятель рассказывал про своего старшего брата, который в те времена работал где-то в нефтегазовой сфере. Начальство у всех на глазах, никого особо не стесняясь, хапало миллионами, а ему вот статус не позволял. Так он вынашивал планы умыкнуть хоть какую-нибудь неучтенную хреновину со склада, головку от бура что ли. Она, впрочем, хоть и не миллионы стоила, но тоже порядочно.
А вот мой друг Павлик мечтал ограбить областную библиотеку. Он был уверен, что в библиотечных запасниках его ждет самая волшебная книга на свете - «Некрономикон». Павлик был большим любителем фильмов о живых мертвецах, вампирах и прочей чертовщине. В одном из них он этот «Некрономикон» и выцепил. «Настоящий должен быть из человеческой кожи сделан, - возбужденно рассказывал он. - Ну, такого у них нет. А бумажный есть! Точняк! Только его не выдают никому». «И зачем он тебе?» - спрашивал я. «Ну как! Ты че! Это ж круто!» Павлику хотелось, чтобы было интересно.
С тем, что происходит вокруг, разобраться толком мы еще не успели. Слишком были заняты драмой закончившегося вдруг детства. Судорожно цеплялись за последние привычные сказки. Сутками просиживали в видеосалонах, прятались в дешевый алкоголь и гитарное бренчание, грезили доступными бабами и волшебными книгами. Очередная опоздавшая молодежь.
Десять школьных лет нам вдалбливали: «Любите книгу - источник знаний». Просто задолбали культом печатного слова. Нормальный человек после такого проникается отвращением к чтению раз и навсегда.
А я из той немногочисленной группки идиотов, которые поверили и пристрастились. Читали все подряд и без разбора. Но это бы ладно. В конце концов, из этого даже пользу можно научиться извлекать. Это если без фанатизма.
Но я-то, я был отравлен дурацкой, путаной книжной мистикой, которую сам же тщательно изобретал. Есть просто книги, интересные и не очень, а есть книги особенные. Это не книги даже, а ключи от всех дверей мира. Прочитаешь, и для тебя станет возможным все. Примерно так мне представлялось. Но эти книги еще нужно было найти.
Павлик хотя бы знал, как называется его волшебная книга. Я же понятия не имел.
По улицам толпами шастали проповедники. Неповоротливый монстр РПЦ еще только начинал неуклюже ворочаться, а всевозможные сектанты уже стремились урвать кусок на новом рынке, шустрили вовсю. Апостолы Марии Деви Христос и агенты Аум Синрике, баптисты, мормоны, говорящие с нарочитым акцентом, кришнаиты - карнавал похлеще чем в Рио. Книжки «про духовное» просто раздавали на улицах. Очень быстро их начнут продавать, но поначалу раздавали бесплатно. Народ жадно хватал.
На прилавки в невообразимых количествах вывалили всевозможных мережковских и карсавиных. Религиозная философия входила в моду.
Но все это было явно не то. Ни Библия, ни «Бхаватгита» какая-нибудь, ни уж тем более «Оправдание добра». Слишком назойливо все это предлагалось. Нет уж, спасибо. Не надо.
Первейшая альтернатива была очевидна. Маркс был только что низвергнут с пьедестала и дружно всеми презираем. Значит за него и нужно было браться. «А ты «Капитал» читал вообще?» - «Ну читал… Первый том». Я, собственно, и до конца первого тома не добрался. Ощущал себя эдаким красноармейцем-пролетарием, который в промежутках между боями извлекает увесистую потертую книжку и со старательностью начетника водит по строчкам заскорузлым пальцем: «То-вар есть преж-де все-го… преж-де все-го внеш-ний пред-мет… внеш-ний пред-мет…» никакого чуда в этом не было. Искать надо было где-то в других местах.
И ладно б я один был такой. Нас подобралась целая компания, чтобы морочить друг друга. Обычные разговоры: «Гегеля читать надо с ручкой и тетрадкой, чтобы сразу конспектировать. Сразу же. Иначе не разобраться». Я и тогда еще был уверен, что никто за это не возьмется. Хорошо при свете лампы книжки умные читать, да.
Вокруг каждый второй мечтал, если не банкиром заделаться, то по крайней мере ларек открыть. А мы сомозабвенно решали, кого круче будет штудировать Леви-Стросса или Леви-Брюля. Все делали, чтобы не преуспеть в этой жизни.
Ассортимент книжных магазинов мы презирали. Он был для нас слишком попсов. Я, впрочем, вполне мог себе это позволить: все равно денег у меня почти никогда не было. Я даже пил частенько за чужой счет. Тем не менее, по книжным магазинам шлялся, просто поглазеть. А что еще оставалось?
«Букинист» (ведь я об этом уже сказал, да?) был из числа моих любимых. В один из заходов я был поражен, просто убит на месте. Все стеллажи были заставлены академической серией «Литературные памятники». Книг skj много, очень много. Они не только на полках стояли, но и на полу лежали стопками..
В стране в очередной раз настало время эмиграций. Перед отъездом люди избавлялись от всего ненужного, от книг в первую очередь. Их старались побыстрее распродать. Но покупателей находилось мало. Для большинства населения книги ценности не представляли, а те, кто все еще мог бы хотеть их купить, были по большей части нищи. Тогда их раздавали знакомым или просто выбрасывали на помойку.
Но «Литературные памятники» на помойке очутиться не могли, разумеется. Несколько дней мы ходили в «Букинист» как на работу, за ворожено перебирали строгие зеленые корешки, открывали одну книгу за другой, чтобы взглянуть на цену и разочаровано цокнуть языком. Покупать что-либо особого смысла не было. Забирать надо было все, а это было невозможно.
Мы выходили из магазина и шли за портвейном. В продаже как раз появился напиток с экзотическим названием «Тарибана».
День на третий-четвертый ситуация стала непереносимой. Я почувствовал это, когда снимал с полки очередную книгу. Ее непременно нужно было украсть, просто чтобы справиться с шоком. Книжица была мягкая, маленькая, карманного формата. В карман я ее и засунул, даже не посмотрев на название, и в полном ужасе от того, что делаю, на подгибающихся ногах направился к выходу. Наверняка я слишком суетился. Удивительно, что никто не обратил на меня внимания.
Только Лешка Коровашко, который пришел вместе со мной, понял, что я сделал. Он выскочил из магазина, как раз когда я прямо на крыльце извлек книжку и принялся ее разглядывать. Это оказалась «Младшая Эдда».
«Что ж ты делаешь! - прошипел Леха, подхватил меня под локоть и повлек в ближайший двор. - Убери книгу!» Я послушно переставлял ноги, ничего уже толком не соображая.
Дворами мы добежали до остановки. Трамвай как раз подъезжал. Леха втолкнул меня в вагон. Двери закрылись, трамвай звякнул и тронулся. Коровашко шумно выдохнул.
Меня больше не дергали за руку, не тянули, не пихали - я смог наконец-то раскрыть книжку. Она открылась на странице, где Один похищал мед поэзии. «Один украл мед Суттунга!» - возбужденно прокричал я в лицо Коровашко. На меня обернулись все пассажиры. Тетка с ребенком неопределенного пола поспешно отсела подальше. «Мам, он че? Пьяный?» - услышал я. Тетка что-то неразборчиво пробормотала в ответ, опасливо косясь в мою сторону.
Ладно. Повспоминали, и будет. Чай допит. Снег по-прежнему валит. А работа ждет. Надо идти.
Да! А последнюю книжную кражу я совершил не так давно. Из современного магазина с хитрой системой зеркал для наблюдения за покупателями, с камерами и электронной сигнализацией. На обложке крупно было написано: «Сопри эту книгу!»