Сознательный анахронизм, часть 2. Фома Опискин (предисловие)
Время выполнять обещание. Напоминаю - по результатам игры в "сознательный анахронизм" ваш покорный слуга получил задание от победителя - опознать в современности Фому Опискина из повести Достоевского "Село Степанчиково и его обитатели".
Надо сказать, что задача эта не столь уж и проста. Домашние тираны понятно что никуда за прошедшие полтора столетия не делись, но вот сама ниша, в которой они могли реализовать свои невинные капризы - патриархальная семья, включающая массу постороннего люда, от дворовых и приживальщиков до ближайших соседей-помещиков рангом пониже - сама эта ниша практически исчезла. Даже если представить себе в наши дни некий аналог помещика, содержащего внушительное хозяйство, с усадьбой, челядью, и теми же самыми бедными родственниками в качестве облагодетельствованных нахлебников - что-то не слишком там просматривается место для капризного тирана-демагога, поработившего всё семейство. Хотя бы из тех простых соображений, что благородного, но слабовольного отца семейства (полковника Ростанева) среди нынешних олигархов вряд ли найдётся. Такой тип возможен среди отдалённых, не меньше чем в три поколения, потомках основателя рода. Но уж никак не среди тех, кто разбогател и выжил в эпоху первоначального накопления капиталов - не тот матерьял-с. И даже если такого олигарха и вывести в виде художественной фикции (сняли же, в конце-концов, "Мою прекрасную няню" - именно по этому "буржуйскому" шаблону), то это будет нарочито нереалистичная ситуация, подходящая для лёгкой комедии и мелодрамы, но никак не для жёсткой сатиры. А соответственно, и сам Фома Фомич в данном водевиле будет... ну, той же няней, например. Или дворецким. Которые, при всех своих интригах, не обнаружат и намёка претензий на моральный авторитет, как это было у оригинала.
Так где же тогда проявить себя в современности столь незаурядной личности, как Фома Фомич Опискин? То есть давайте представим: перед нами стоит задача снять фильм - современную версию повести, - по нынешней же моде максимально осовременив героев и события. Я вижу как минимум два возможных решения. Но прежде чем перейти к собственно "сценариям", нужно всё же сказать несколько слов о самой повести. Те, кому это отступление покажется несущественным, могут смело пропустить текст ниже, и дождаться следующего поста - они ничего не потеряют.
Итак, следует понимать, что "Село Степанчиково" чрезвычайно ЖЖ-ный текст, несмотря на временную дистанцию. То есть это в первую очередь полемика с современниками, публицистика, облечённая в художественную форму. Сегодняшнему читателю этот контекст конечно же понятен не слишком, но наличие в тексте упоминаний Козьмы Пруткова, журнала "Отечественные записки" и неких совершенно неизвестных нам то критика, то писателя, то полемиста - совершенно не случайны. Несомненно, каждую такую отсылку нужно разбирать отдельно, и вероятно это давно уже кем-то да сделано (мне, правда, ничего подобного не попадалось, впрочем, я и не искал специально). Без подготовки же и понимания контекста понимаются разве что самые основные вещи.
То есть отчего упоминается тайное чтение Опискиным романов Поль де Кока, вполне понятно - это всё равно что нашему современнику держать у себя в библиотеке "Анжелику" или Дарью Донцову: то есть как бы и "что тут такого", но не в случае претензий на моральный авторитет. А вот на кого Достоевский намекает, устами полковника Ростанева расписывая острый ум и бойкий слог некого полемиста из популярного журнала - уже надо копать, хотя вроде как вполне понятно, что для современников фамилия не нужна - им и так всё было понятно. Или вот декламация Илюшенькой Козьмы Пруткова, постоянно перебиваемая комментариями полковника - это что? - глумление над Прутковым, или глумление над обывателем? Или и то, и другое вместе? (из сегодня это воспринимается именно так) Ещё немаловажно - насколько сами персонажи имеют прототипов? Тот же Видоплясов - очень похоже, что это кто-то из тогдашней художественной или околохудожественной тусовки - если так, то кто это?
Есть и "ложные друзья переводчика". Я вот был всю жизнь уверен, что гроза во время сцены изгнания Фомы из дома - это глумление над Островским. Но, как оказалось, "Степанчиково" написано на полгода раньше "Грозы", а опубликована повесть и вовсе годом ранее пьесы. То есть, вероятно оба произведения обращаются к одному и тому же источнику. Но если у Достоевского это откровенная пародия над неведомым нам оригиналом, то у Островского - что? Плагиат? Нормальное по тем временам воспроизведение архетипа? Или это такое невероятное совпадение, что два не последних писателя практически одновременно используют один образный ряд, призванный продемонстрировать нарастание в действии драматизма? - крайне сомнительно.
Ну, и т.д. То есть, если называть вещи своими именами, "Степанчиково" это очень постмодернистская вещь. Которая написана за десятилетия до постмодернизма как задекларированного метода, но одновременно с этим в уже постпросвещенческие времена, когда в общем-то подобные игры тоже были вполне обычным делом. Неудивительно поэтому, что современниками повесть была принята довольно прохладно. То есть это сейчас Пелевину нормально писать об историке Голгофском, имея в виду Галковского; или Галковскому вывести в "Друге утят" пресловутого Козлачкова - все всё понимают, "это стёб такой". Это нормально было и во времена Яна Потоцкого, "Рукопись, найденная в Сарагосе" которого можно в общем-то смело называть первым постмодернистским романом в мире. А вот в промежутке между Просвещением и модерном такие вещи были не комильфо. Это и воспринималось, и было НАЕЗДОМ.
Который мог себе позволить Пушкин, например - со своими язвительными эпиграммами, и со своим железобетонным статусом. Или прочие лицеисты меж собою - это были разборки своих. Или аноним (Толстой и Ко не зря прятались за "Прутковым"). Или же - бунтарь, эпатажник и ниспровергатель основ. Революционер. Каковым в общем-то молодой Достоевский и являлся. Причём если в политике это с ним произошло случайно, от сырости и общего брожения умов, то в эстетике он был революционером совершенно сознательным и последовательным: более концептуального автора, который с каждой новой книгой лишь уточнял и усугублял свой разрушительный (относительно как устоявшихся, так и только формируемых канонов) метод, ещё поискать.
Эта сторона творчества Фёдора Михайловича постоянно умалчивается и ретушируется. Достаточно почитать школьную критику на его язвительнейших "Униженных и оскорблённых", например - полное и беспросветное непонимание сути. Там, где Достоевский берёт каноны романтизма, и в крайне издевательской и глумливой манере их попросту выворачивает наизнанку (его "романтические" обиженные влюблённые именно что ничтожны, и в ничтожестве своём смешны и жалки; но и это лишь в том числе), официоз видит полный сурьёз и социальное обличение. Для советской эпохи это было хотя бы понятно - советским нужно было высосать борьбу с ненавистным царизмом из всего, из чего оно хоть как-то высасывалось. Но и прошедшее время вряд ли что-то в этом смысле изменило и изменит - Достоевский FM это уже нерушимая глыба, исторический бренд, запретный для переосмысления - низзя.
На первый взгляд может показаться, что пространные рассуждения выше имеют небольшое отношение к нашей задаче. Однако это не так: в наш воображаемый "фильм" как раз весьма соблазнительно вернуть настоящего раннего Достоевского, а не того, что знаком нам из школьных учебников и из экранизаций и тетральных постановок ("Степанчиково" и вообще ужасно ставят - не встречал ни одной приличной постановки, вплоть до полного несовпадения с месседжем автора). Не знаю, что из этого получится, но давайте хотя бы попробуем, моделируя нашего современного Фому Опискина, держать вышесказанное в голове.
Надо сказать, что задача эта не столь уж и проста. Домашние тираны понятно что никуда за прошедшие полтора столетия не делись, но вот сама ниша, в которой они могли реализовать свои невинные капризы - патриархальная семья, включающая массу постороннего люда, от дворовых и приживальщиков до ближайших соседей-помещиков рангом пониже - сама эта ниша практически исчезла. Даже если представить себе в наши дни некий аналог помещика, содержащего внушительное хозяйство, с усадьбой, челядью, и теми же самыми бедными родственниками в качестве облагодетельствованных нахлебников - что-то не слишком там просматривается место для капризного тирана-демагога, поработившего всё семейство. Хотя бы из тех простых соображений, что благородного, но слабовольного отца семейства (полковника Ростанева) среди нынешних олигархов вряд ли найдётся. Такой тип возможен среди отдалённых, не меньше чем в три поколения, потомках основателя рода. Но уж никак не среди тех, кто разбогател и выжил в эпоху первоначального накопления капиталов - не тот матерьял-с. И даже если такого олигарха и вывести в виде художественной фикции (сняли же, в конце-концов, "Мою прекрасную няню" - именно по этому "буржуйскому" шаблону), то это будет нарочито нереалистичная ситуация, подходящая для лёгкой комедии и мелодрамы, но никак не для жёсткой сатиры. А соответственно, и сам Фома Фомич в данном водевиле будет... ну, той же няней, например. Или дворецким. Которые, при всех своих интригах, не обнаружат и намёка претензий на моральный авторитет, как это было у оригинала.
Так где же тогда проявить себя в современности столь незаурядной личности, как Фома Фомич Опискин? То есть давайте представим: перед нами стоит задача снять фильм - современную версию повести, - по нынешней же моде максимально осовременив героев и события. Я вижу как минимум два возможных решения. Но прежде чем перейти к собственно "сценариям", нужно всё же сказать несколько слов о самой повести. Те, кому это отступление покажется несущественным, могут смело пропустить текст ниже, и дождаться следующего поста - они ничего не потеряют.
Итак, следует понимать, что "Село Степанчиково" чрезвычайно ЖЖ-ный текст, несмотря на временную дистанцию. То есть это в первую очередь полемика с современниками, публицистика, облечённая в художественную форму. Сегодняшнему читателю этот контекст конечно же понятен не слишком, но наличие в тексте упоминаний Козьмы Пруткова, журнала "Отечественные записки" и неких совершенно неизвестных нам то критика, то писателя, то полемиста - совершенно не случайны. Несомненно, каждую такую отсылку нужно разбирать отдельно, и вероятно это давно уже кем-то да сделано (мне, правда, ничего подобного не попадалось, впрочем, я и не искал специально). Без подготовки же и понимания контекста понимаются разве что самые основные вещи.
То есть отчего упоминается тайное чтение Опискиным романов Поль де Кока, вполне понятно - это всё равно что нашему современнику держать у себя в библиотеке "Анжелику" или Дарью Донцову: то есть как бы и "что тут такого", но не в случае претензий на моральный авторитет. А вот на кого Достоевский намекает, устами полковника Ростанева расписывая острый ум и бойкий слог некого полемиста из популярного журнала - уже надо копать, хотя вроде как вполне понятно, что для современников фамилия не нужна - им и так всё было понятно. Или вот декламация Илюшенькой Козьмы Пруткова, постоянно перебиваемая комментариями полковника - это что? - глумление над Прутковым, или глумление над обывателем? Или и то, и другое вместе? (из сегодня это воспринимается именно так) Ещё немаловажно - насколько сами персонажи имеют прототипов? Тот же Видоплясов - очень похоже, что это кто-то из тогдашней художественной или околохудожественной тусовки - если так, то кто это?
Есть и "ложные друзья переводчика". Я вот был всю жизнь уверен, что гроза во время сцены изгнания Фомы из дома - это глумление над Островским. Но, как оказалось, "Степанчиково" написано на полгода раньше "Грозы", а опубликована повесть и вовсе годом ранее пьесы. То есть, вероятно оба произведения обращаются к одному и тому же источнику. Но если у Достоевского это откровенная пародия над неведомым нам оригиналом, то у Островского - что? Плагиат? Нормальное по тем временам воспроизведение архетипа? Или это такое невероятное совпадение, что два не последних писателя практически одновременно используют один образный ряд, призванный продемонстрировать нарастание в действии драматизма? - крайне сомнительно.
Ну, и т.д. То есть, если называть вещи своими именами, "Степанчиково" это очень постмодернистская вещь. Которая написана за десятилетия до постмодернизма как задекларированного метода, но одновременно с этим в уже постпросвещенческие времена, когда в общем-то подобные игры тоже были вполне обычным делом. Неудивительно поэтому, что современниками повесть была принята довольно прохладно. То есть это сейчас Пелевину нормально писать об историке Голгофском, имея в виду Галковского; или Галковскому вывести в "Друге утят" пресловутого Козлачкова - все всё понимают, "это стёб такой". Это нормально было и во времена Яна Потоцкого, "Рукопись, найденная в Сарагосе" которого можно в общем-то смело называть первым постмодернистским романом в мире. А вот в промежутке между Просвещением и модерном такие вещи были не комильфо. Это и воспринималось, и было НАЕЗДОМ.
Который мог себе позволить Пушкин, например - со своими язвительными эпиграммами, и со своим железобетонным статусом. Или прочие лицеисты меж собою - это были разборки своих. Или аноним (Толстой и Ко не зря прятались за "Прутковым"). Или же - бунтарь, эпатажник и ниспровергатель основ. Революционер. Каковым в общем-то молодой Достоевский и являлся. Причём если в политике это с ним произошло случайно, от сырости и общего брожения умов, то в эстетике он был революционером совершенно сознательным и последовательным: более концептуального автора, который с каждой новой книгой лишь уточнял и усугублял свой разрушительный (относительно как устоявшихся, так и только формируемых канонов) метод, ещё поискать.
Эта сторона творчества Фёдора Михайловича постоянно умалчивается и ретушируется. Достаточно почитать школьную критику на его язвительнейших "Униженных и оскорблённых", например - полное и беспросветное непонимание сути. Там, где Достоевский берёт каноны романтизма, и в крайне издевательской и глумливой манере их попросту выворачивает наизнанку (его "романтические" обиженные влюблённые именно что ничтожны, и в ничтожестве своём смешны и жалки; но и это лишь в том числе), официоз видит полный сурьёз и социальное обличение. Для советской эпохи это было хотя бы понятно - советским нужно было высосать борьбу с ненавистным царизмом из всего, из чего оно хоть как-то высасывалось. Но и прошедшее время вряд ли что-то в этом смысле изменило и изменит - Достоевский FM это уже нерушимая глыба, исторический бренд, запретный для переосмысления - низзя.
На первый взгляд может показаться, что пространные рассуждения выше имеют небольшое отношение к нашей задаче. Однако это не так: в наш воображаемый "фильм" как раз весьма соблазнительно вернуть настоящего раннего Достоевского, а не того, что знаком нам из школьных учебников и из экранизаций и тетральных постановок ("Степанчиково" и вообще ужасно ставят - не встречал ни одной приличной постановки, вплоть до полного несовпадения с месседжем автора). Не знаю, что из этого получится, но давайте хотя бы попробуем, моделируя нашего современного Фому Опискина, держать вышесказанное в голове.