Турусы на колесах
Вались народ
От Яузских ворот!
Что честный люд повесил головушку на правую сторонушку? Иль плохо можется-нездоровится! Взглянь-ко глазиком, поздравь с праздником. Други иль забыли, как в старину жили? Ай люли-люли! встарину-встарину. Любо! народ простой, тороватой; хоть золото греби лопатой. Были, были времена! не то что ныне, от большого ума у каждого сума; и в дватцать лет постыл белой свет.
Лихих болестей не знали, вин заморских не пивали, лишь мадеру деверье, без посуды сорок две, медку, да русской бражки, сердца для отважки. Жили братцы не тужили, в пору други старались, в пору к красным девам ластились; за чужим добром не гонялись с богром; слову честному цену знали и на деньги совесть не меняли; вот как жили да поживали. Ахти старина-старина! Бывало крикнешь, гаркнешь: вались народ от Яузских ворот! - народ как волна и шапка полна.
Ну-же ребятушки встряхнитесь, встряпянитесь! Нам ли еще горевать? нам ли еще унывать! нам ли петь на голос слезной, с грудью железной. Иль страшен бой, коль сорок два под рукой? Ась родные ненаглядные! Послушайте-ка как дядя лясы точит, да людей морочит. Был ведь касатики и на море я - был касатики и за морем я: насмотрелся-нагляделся что ахти мне! Другому не приснится и восне: видел как честно немец добывает хлебец и как по одежке протягивает ножки. Как французик веселая голова, живет спустя рукава, сыт крупицей, пьян водицей; шилом бреется и дымом греется. И как иные бары, опустошив родные анбары за морем утех ищут, а дома в кулак свищут. Россеюшку нашу прошол вдоль и поперек, родных ножек не берег. Не раз встречался нос с носом с таким морозом, что беднаго немца, как муху свернет, на лету птицу бьет, железо рвет а нашему брату только жару поддает. Катался на таких коньках, что не ржут други а лают, а ножками лишь снег взметают. Сыпал на такой постелюшке, что стелют вьюги, да метелюшки. Да и там-то был, где песок вместо печи яица пек; взбирался, где орлы детей выводят и тучи под ногами ходят; откуда бесы Черкесы на добычу отправляются и в шашки забавляются. Гулял и по Крымским горам и по Херсонским долам; был и в батюшке Киеве и в батюшке Питере; и там где Швед от русского кулачка проплясал козачька; и где Татарин познал кто его барин; и где Француз со всей Европой сел на мель. - О ох! Тяжело слово, вымолвить нехочется, язык неворочется. Не раз был в белокаменной красавице, ел сайки да яица, пивцом бархотным запивал, горе житейское забывал. То-то матушка, то-то разлюбезная разлапушка! Уж куда хлеб соль водить умеет и гостей заезжих приголубить прилилеет.
Кому матушка белокаменная нехотелось хлеба-то соли твоего покушать, звону краснаго послушать! Были в гостях у тебя и Поляки Татары и Французы Сухопары, ласково ты их встречала приветливо провожала. Помнят их внучаты правнучаты, как их дедушки, бабушки пировали у тебя матушки; как ты им баньку натопила, напоила, накормила и спать уложила; как красавицы русския вьюжка да метелюшка, одеяльцами белыми их покрыли и песенками усыпили. Покой им вечной от душа сердечной! спите, спите дорогие гости, - мы не шевелим ваши кости; когда-же приснится други вам, что хотят на пир внучаты к нам, шепните им любя, чтоб не губили себя, что-де и деду было не до пляски, разтерял свои подвязки. Нешто залетные мои, хорош русак на ласки да только не замай загнет злодей салазки.
Ахти старина-старина! уходила старика. Кабы теперь-то мне побывать в тебе матушке Москве, - полюбоваться на тебя с высокаго кремля, - овось бы помолодел я; свиснул бы гаркнул по-старому по-удалому, вались народ от Яузских ворот! и ах! Что кому до нас, когда праздничек у нас - мы зароемся в саломушку, на найдут нас. Тюх-тюх-тюрюрюшечки, ах вы душечки! ведь наша матушка все беднела да бледнела, все хромала да головушкой хворала, пришла к ней правда не от Петра и Павла а от Воскресения в Кадашах и стала матушка в барышах; перестала матушка хромать, перестала матушка хворать. Други! вот почет - так почет, не денежкам в зачет. Молвить в добрый час, кабы каждой-то из нас жил, как дедушка Андрей, было б дело поспорей; а то всякой Иван смотрит только в свой карман; вот нешто и наш староста, стянул у батюшки свитку, а у матушки свинку, да и прощай левушка забубенная головушка: махнул любезный друг от Севера на Юг. Неча други молвить - хорош мастер, хорошо и мастерством правил, да и славных подмастерьев оставил: один с темной ночи оброк брал, а другой записнаго плута оправдал. Живите-ка лучше не так как хочется, а как Бог велел; не горюйте что от трудов праведных не наживешь палат каменных. Ведь всем придется в тот домик влезть, где ни стать ни сесть, и там в жизни дать ответ, где ни судов ни следствий нет.
Так-то други сердечные, тораканы запечные! наша матушка Москва бьет родимая с носка, город так город! от заставы до заставы пройдешь, не раз вздохнешь; - народ затейной - что ни шаг то съестной до питейной, есть где вздохнуть, есть где мошной тряхнуть. Бывало в старые годы с базару прямехонько на теплы воды к назару, чайку покушать варганчика послушать; невзначаем, ерошки хватишь перед чаем, распаришся разжаришся, как боров в знойный день и встать-то лень, и думать позабыл что жена и дети дома ждут хозяина похома, знай пируй да покатывай, да мошной потряхивай.
А гульбищ гульбищ! и счету нету. Видал братцы как поясы заморские не на живот а на смерть перегибаются, русскаго грошика домагаются; как куколки заграничныя задают на ящике пляски различныя; как наши красныя девицы на качелях качаются - орешками забавляются, как пострелы ребятишки ломают ковришки, как квасник молодой продает квас медовой, и как народ простодушной русской пирует за полштофиком с закуской - кушает ветчинку ржавчинку и всяку всячинку.
Будет что-ли други с вас, напервый раз? Пора и мне на покой, хоть пусть горшок да сам большой. И то братцы укатали бурку крутыя горки, уездили молодца трактиры легкокрылы, да кабачки дурачки.
Любо вам в своей деревне при матушке сохе-андревне, сам и сеешь - сам ореш, сам и песенки поешь; жена как лебедь птица да детей станица, жить не умирать а негоре горевать; нужды нет что мужичок да серой армячок. Когда придет касатики пора, что курносая турнет гостей со двора, тогда не спросят кто в чем явился и в чем принарядился, кто сладко ел и сладко пил, а кто как жил? Станут все там рядом, и в свите, и жупане, и в кафтане, и енералы, и капралы, и в звездах, и в лаптях: быват еще мужичок то иной станет к енералу-то спиной, особенно к тому, который маслино маслил кашу, да забижал милость нашу.
Да что долеко ходить, хорошим людям почет и на земле идет; ведь знаете сами и дедушка Минин разве не наш брат с бородою да с усами; за то, что для Россиюшки не жалел-то ничего, иж куда голубчика вздернули его! а иной и енерал да коли ближних обирал умрет, как трава завянет, никто и не помянет.
Разсказал бы еще кой что вам, да пора братцы кодворам. Благодарим за пирог, за горох, за щи да кашу, за милость вашу; к нам милости просим с копейкой на восемь - то-то уважу то-то покуражу? Свисну гаркну раздайся народ, старик идет в хоровод; красны девы ленточки снимайте, старикову шляпу украшайте. Тюх-тюх-тюрюрюшечки ах вы душечки! запоете у меня пора-пора матушка - пора-пора батюшка, косу русу разплетать фатою бранной убирать а дядя-то Ипат тому и рад, на свадебке попьем, поедим, придут люди да подивуются; молвят то-то простота, то-то пито едино без хитрости.
КОНЕЦ.
Книжка издана в 1846 году без указания автора. В 1890 году была перепечатана в журнале "Русская старина" с двумя небольшими купюрами (в экземпляре редакции один лист книги сохранился не полностью).