1905. Севастопольское восстание
Если говорить то том, что было ровно 105 лет назад, то этот день, 11 (24) ноября, считается днём начала Севастопольского восстания. По этому поводу сегодня утром я полистала копию книги И. П. Вороницына.
Иван Петрович Вороницын (1885 - 1938), член РСДРП с 1902 года, меньшевик, участник Севастопольского восстания 1905 года, он был во время восстания председателем совета депутатов. Вообще, если говорить о личностях, то наиболее известной личностью связанной с этим восстанием был Пётр Петрович Шмидт (1867 - 1906). Но если говорить о 11 (24) ноября, то в тот день П. П. Шмидт к тем событиям практически отношения пока не имеет. Пётр Петрович вообще личность случайная в этой истории. Как писал о нём Вороницын: "...Шмидт помимо воли был поставлен обстоятельствами на пост вождя и играл роль, которая его убеждениям не соответствовала. Тем больше славы его героизму и его большому чувству революцион¬ного долга. Он сумел возвыситься до взгляда на свой суд и на свою казнь, как на служение делу освобождения родины. И соответственно с этим взглядом, не отрекаясь в то же время от своих убеждений, он держал себя". (Вороницын И. П. Лейтенант Шмидт. - М.; Л., 1925. С. 89.) Итак, Пётр Петрович "играл роль, которая его убеждениям не соответствовала"...
В 1922 году Вороницын издал свои воспоминания охватывающие период примерно с конца 1905 года до начала 1917 года. В начале этих воспоминаний Вороницын кратко рассказывает о Севастопольском восстании. В его рассказе есть различные неточности. Так часто бывает вообще в воспоминаниях, которые неизбежно являются в большей или меньшей степени субъективными; а когда эти воспоминания написаны уже после того, как с того времени, о котором вспоминают прошло немало лет, то тем более велика вероятность появления различных неточностей. В начале этих воспоминаний немного говорится о П. П. Шмидте. Говоря в воспоминаниях, о Шмидте, с которым Вороницын мало знаком, он искажает некоторые факты. Естественно, надо полагать, совсем ненамеренно... В 1925 году Вороницын издал книгу о П. П. Шмидте, там Вороницын уже старается проверять факты и избегать их возможного искажения. В книге дан список, использованной Вороницыным литературы, кроме того, естественно, Иван Петрович пользуется и личными воспоминаниями. Всё же некоторые неточности, несоответствия и т. п. есть и в этой книге, но их, как мне показалось, относительно немного, и книга эта, несомненно, очень ценна. Но в книге 1925 года кроме фактов есть ещё и некоторые оценки Вороницына, с которыми я не могу согласиться.
В книге 1922 года Вороницын, между прочим, сказал о Шмидте следующее: “Я говорил уже о фигуре Шмидта. Эта многогранная, сложная личность еще не в полной мере освещена историей. Его жизнь и трагическая смерть, его подъемы и падения - все это для нас психологически не прояснено, как-то затуманено. Но, как бы ни судить его, надо признать, что он был одной из самых ярких фигур революции 1905 года, выкинутых на поверхность прихотливой стихией. Его имя стало знаменем, вокруг которого преимущественно группировались втягивавшиеся в течение 1906 года в водоворот революции элементы интеллигентной молодежи. В течение нескольких месяцев после его смерти газеты пестрили сообщениями о тех манифестациях, которые были связаны с его казнью. Вероятно, не было газеты, которая не посвятила бы его памяти нескольких столбцов, часто с последствием в виде закрытия, конфискации, привлечения к суду редактора. Вокруг его имени возникла полемика, его память тянули каждая на свою сторону несколько партий”. (Вороницын И. П. Из мрака каторги 1905 - 1917. - Харкiв, 1922. С. 16.)
Итак, в этой книге для Вороницына в Шмидте многое “психологически не прояснено, как-то затуманено”. В книге же 1925 года, похоже, что для Вороницына уже многое стало прояснено... Насколько верно Вороницын многое прояснил для себя - это уже другой вопрос. А я напоминаю слова самого Шмидта. Эти слова были сказаны ещё до Севастопольского восстания, но их можно было сказать и по отношению ко времени Севастопольского восстания. Вот эти слова:
“Ведь я был одной из капель того грандиозного девятого вала народного протеста, который опрокинул, но ещё не смыл всю мерзость русской жизни, а потому меня нельзя рассматривать отдельно от движения, участником которого я был.
Такая изоляция меня не только помешает правильному пониманию моих поступков, но прямо сделает это понимание невозможным”.
(Севастопольское вооруженное восстание в ноябре 1905 года. Документы и материалы. - М., 1957. С. 398.)
Но оставим пока Петра Петровича, ведь 11 (24) ноября он находится пока в стороне от событий восстания.
В книге Вороницына, которую я просматривала сегодня, о начале восстания говорится так.
"11-го вечером буря прорвалась. Обычный матросский митинг не состоялся, так как начальство решило положить конец собраниям, и с этой целью все ворота экипажей были заперты и охранялись усиленными караулами. В засаде были приготовлены боевые роты.
Многим матросам, однако, удалось проскользнуть, и они присоединились к митингу портовых рабочих, происходившему недалеко от дивизии. Боевая рота от Белостокского полка, наименее затронутого пропагандой, была приготовлена для разгона этого митинга. Недалеко от этой роты стоял матросский патруль. Этому патрулю было слышно, как контр-адмирал Писаревский приказывал командовавшему пехотной ротой штабс-капитану прибегнуть к провокации, чтобы иметь повод применить оружие для разгрома собравшейся толпы.
Один из матросов патруля, Петров, возмущенный услышанным, на глазах у всех зарядил винтовку и тремя выстрелами тяжело ранил контр-адмирала и убил штабс-капитана. “Лучше погибнуть одному человеку, чем многим!”- воскликнул он. А затем сам предложил арестовать себя. Эти выстрелы развязали настроение и придали собы¬тиям неожиданный оборот.
Боевые роты из матросов были обезоружены, офицеры были изгнаны, Петров был освобожден. Восставшие немедленно из своей среды назначили караулы. На состоявшемся тут же, во дворе экипажа, митинге было постановлено немедленно выбрать депутатов. Выборы, сопровождавшиеся отдельными собраниями, происходили всю ночь. Так началось восстание на берегу. На судах эскадры, кроме “Очакова” и “Потемкина”, настроение, между тем, сильно отставало от настроения береговых команд.
“Очаков” был новый, заканчивавшийся постройкой, броненосный крейсер. В августе только на него была назначена команда в 385 человек матросов, в большинстве новобранцев, успевших до военной службы в той или иной степени воспринять бациллу революции, и еще не забитых казармой.
На крейсере продолжались работы, и среди рабочих находилось несколько человек социал-демократов, приехавших из Сормовского завода для установки машин. Время своего пребывания на корабле они с успехом употребили на агитацию.
Молодая разагитированная команда повышенно реагировала на возмутительно грубое отношение к себе со стороны командира крейсера, на притеснения боцманов и других “шкур”, как назывались во флоте сверхсрочнослужащие, на плохую пищу и пр.
Уже 8-го ноября на крейсере проявились первые признаки брожения. Кочегарная и машинная команда, собравшаяся на летучий митинг, отказалась повиноваться командиру, предложившему матросам разойтись по своим помещениям. Когда командир с обычной для него резкостью стал грозить наказанием, из толпы раздались возгласы возмущения, послышались даже крики: “долой командира!”
9-го ноября при поднятии флага команда не ответила командиру на его приветствие, а потом, собравшись на нижних шканцах, опять стала кричать: “долой!” Прибывшему на крейсер военно-морскому прокурору жаловались на грубость командира, на скверную пишу и требовали, чтобы офицеры ежедневно объясняли события и вообще беседовали с командой на политические темы. Весь этот день среди матросов наблюдалось брожение. Особенно выделился машинист Гладков, говоривший с прокурором и руководивший командой.
10-го ноября командир с командой уже не здоровался. Волнение продолжалось.
11-го “Очаков” вышел в море для пробы башенных, орудий. Хотели воспользоваться этим и убить командира, но почему-то не вышло. Удержали, вероятно, благора¬зумные элементы. Вечером узнали о событиях в эки¬пажах".
(Вороницын И. П. Лейтенант Шмидт. - М.; Л., 1925. С. 63 - 65.)
"Один из матросов патруля, Петров..." Константин Петров, "матрос с "Варяга", георгиевский кавалер", социал-демократ. О нём мне известно очень немного, даже точность его имени его вызывает сомнение, например, его могут спутать с матросом А. М. Петровым (1882-1905), который тоже был социал-демократом. Приходилось читать несколько страниц его собственных воспоминаний, но это очень немного, там практически сказано только о днях восстания... А интересно было бы узнать ещё о нём... Может, когда-нибудь удастся всё-таки узнать гораздо больше...
О Петрове как раз строки из поэмы Пастернака.
http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=4570
Все заслонилось передрягой.
Изгладилось, как, поболев,
"Ты прав!" - Bскричал матрос с "Варяга".
Георгиевский кавалер.
Как, дважды приложась с колена, -
Шварк об землю ружье, и вмиг
Привстал и, точно куртка тлела,
Стал рвать душивший воротник.
И слышал: одного смертельно,
И знал - другого наповал,
И рвал гайтан, и тискал тельник,
И ребер сдерживал обвал.
А уж перекликались с плацем
Дивизии. Уже копной
Ползли и начинали стлаться
Сигналы мачты позывной.
И вдруг зашевелилось море.
Взвились эскадры языки
И дернулись в переговоре
Береговые маяки.
"Ведь ты - не разобрав, без злобы?
Ты стой на том и будешь цел".
- "Нет, вашество, белить не пробуй.
Я вздраве наводил прицел".
Иван Петрович Вороницын (1885 - 1938), член РСДРП с 1902 года, меньшевик, участник Севастопольского восстания 1905 года, он был во время восстания председателем совета депутатов. Вообще, если говорить о личностях, то наиболее известной личностью связанной с этим восстанием был Пётр Петрович Шмидт (1867 - 1906). Но если говорить о 11 (24) ноября, то в тот день П. П. Шмидт к тем событиям практически отношения пока не имеет. Пётр Петрович вообще личность случайная в этой истории. Как писал о нём Вороницын: "...Шмидт помимо воли был поставлен обстоятельствами на пост вождя и играл роль, которая его убеждениям не соответствовала. Тем больше славы его героизму и его большому чувству революцион¬ного долга. Он сумел возвыситься до взгляда на свой суд и на свою казнь, как на служение делу освобождения родины. И соответственно с этим взглядом, не отрекаясь в то же время от своих убеждений, он держал себя". (Вороницын И. П. Лейтенант Шмидт. - М.; Л., 1925. С. 89.) Итак, Пётр Петрович "играл роль, которая его убеждениям не соответствовала"...
В 1922 году Вороницын издал свои воспоминания охватывающие период примерно с конца 1905 года до начала 1917 года. В начале этих воспоминаний Вороницын кратко рассказывает о Севастопольском восстании. В его рассказе есть различные неточности. Так часто бывает вообще в воспоминаниях, которые неизбежно являются в большей или меньшей степени субъективными; а когда эти воспоминания написаны уже после того, как с того времени, о котором вспоминают прошло немало лет, то тем более велика вероятность появления различных неточностей. В начале этих воспоминаний немного говорится о П. П. Шмидте. Говоря в воспоминаниях, о Шмидте, с которым Вороницын мало знаком, он искажает некоторые факты. Естественно, надо полагать, совсем ненамеренно... В 1925 году Вороницын издал книгу о П. П. Шмидте, там Вороницын уже старается проверять факты и избегать их возможного искажения. В книге дан список, использованной Вороницыным литературы, кроме того, естественно, Иван Петрович пользуется и личными воспоминаниями. Всё же некоторые неточности, несоответствия и т. п. есть и в этой книге, но их, как мне показалось, относительно немного, и книга эта, несомненно, очень ценна. Но в книге 1925 года кроме фактов есть ещё и некоторые оценки Вороницына, с которыми я не могу согласиться.
В книге 1922 года Вороницын, между прочим, сказал о Шмидте следующее: “Я говорил уже о фигуре Шмидта. Эта многогранная, сложная личность еще не в полной мере освещена историей. Его жизнь и трагическая смерть, его подъемы и падения - все это для нас психологически не прояснено, как-то затуманено. Но, как бы ни судить его, надо признать, что он был одной из самых ярких фигур революции 1905 года, выкинутых на поверхность прихотливой стихией. Его имя стало знаменем, вокруг которого преимущественно группировались втягивавшиеся в течение 1906 года в водоворот революции элементы интеллигентной молодежи. В течение нескольких месяцев после его смерти газеты пестрили сообщениями о тех манифестациях, которые были связаны с его казнью. Вероятно, не было газеты, которая не посвятила бы его памяти нескольких столбцов, часто с последствием в виде закрытия, конфискации, привлечения к суду редактора. Вокруг его имени возникла полемика, его память тянули каждая на свою сторону несколько партий”. (Вороницын И. П. Из мрака каторги 1905 - 1917. - Харкiв, 1922. С. 16.)
Итак, в этой книге для Вороницына в Шмидте многое “психологически не прояснено, как-то затуманено”. В книге же 1925 года, похоже, что для Вороницына уже многое стало прояснено... Насколько верно Вороницын многое прояснил для себя - это уже другой вопрос. А я напоминаю слова самого Шмидта. Эти слова были сказаны ещё до Севастопольского восстания, но их можно было сказать и по отношению ко времени Севастопольского восстания. Вот эти слова:
“Ведь я был одной из капель того грандиозного девятого вала народного протеста, который опрокинул, но ещё не смыл всю мерзость русской жизни, а потому меня нельзя рассматривать отдельно от движения, участником которого я был.
Такая изоляция меня не только помешает правильному пониманию моих поступков, но прямо сделает это понимание невозможным”.
(Севастопольское вооруженное восстание в ноябре 1905 года. Документы и материалы. - М., 1957. С. 398.)
Но оставим пока Петра Петровича, ведь 11 (24) ноября он находится пока в стороне от событий восстания.
В книге Вороницына, которую я просматривала сегодня, о начале восстания говорится так.
"11-го вечером буря прорвалась. Обычный матросский митинг не состоялся, так как начальство решило положить конец собраниям, и с этой целью все ворота экипажей были заперты и охранялись усиленными караулами. В засаде были приготовлены боевые роты.
Многим матросам, однако, удалось проскользнуть, и они присоединились к митингу портовых рабочих, происходившему недалеко от дивизии. Боевая рота от Белостокского полка, наименее затронутого пропагандой, была приготовлена для разгона этого митинга. Недалеко от этой роты стоял матросский патруль. Этому патрулю было слышно, как контр-адмирал Писаревский приказывал командовавшему пехотной ротой штабс-капитану прибегнуть к провокации, чтобы иметь повод применить оружие для разгрома собравшейся толпы.
Один из матросов патруля, Петров, возмущенный услышанным, на глазах у всех зарядил винтовку и тремя выстрелами тяжело ранил контр-адмирала и убил штабс-капитана. “Лучше погибнуть одному человеку, чем многим!”- воскликнул он. А затем сам предложил арестовать себя. Эти выстрелы развязали настроение и придали собы¬тиям неожиданный оборот.
Боевые роты из матросов были обезоружены, офицеры были изгнаны, Петров был освобожден. Восставшие немедленно из своей среды назначили караулы. На состоявшемся тут же, во дворе экипажа, митинге было постановлено немедленно выбрать депутатов. Выборы, сопровождавшиеся отдельными собраниями, происходили всю ночь. Так началось восстание на берегу. На судах эскадры, кроме “Очакова” и “Потемкина”, настроение, между тем, сильно отставало от настроения береговых команд.
“Очаков” был новый, заканчивавшийся постройкой, броненосный крейсер. В августе только на него была назначена команда в 385 человек матросов, в большинстве новобранцев, успевших до военной службы в той или иной степени воспринять бациллу революции, и еще не забитых казармой.
На крейсере продолжались работы, и среди рабочих находилось несколько человек социал-демократов, приехавших из Сормовского завода для установки машин. Время своего пребывания на корабле они с успехом употребили на агитацию.
Молодая разагитированная команда повышенно реагировала на возмутительно грубое отношение к себе со стороны командира крейсера, на притеснения боцманов и других “шкур”, как назывались во флоте сверхсрочнослужащие, на плохую пищу и пр.
Уже 8-го ноября на крейсере проявились первые признаки брожения. Кочегарная и машинная команда, собравшаяся на летучий митинг, отказалась повиноваться командиру, предложившему матросам разойтись по своим помещениям. Когда командир с обычной для него резкостью стал грозить наказанием, из толпы раздались возгласы возмущения, послышались даже крики: “долой командира!”
9-го ноября при поднятии флага команда не ответила командиру на его приветствие, а потом, собравшись на нижних шканцах, опять стала кричать: “долой!” Прибывшему на крейсер военно-морскому прокурору жаловались на грубость командира, на скверную пишу и требовали, чтобы офицеры ежедневно объясняли события и вообще беседовали с командой на политические темы. Весь этот день среди матросов наблюдалось брожение. Особенно выделился машинист Гладков, говоривший с прокурором и руководивший командой.
10-го ноября командир с командой уже не здоровался. Волнение продолжалось.
11-го “Очаков” вышел в море для пробы башенных, орудий. Хотели воспользоваться этим и убить командира, но почему-то не вышло. Удержали, вероятно, благора¬зумные элементы. Вечером узнали о событиях в эки¬пажах".
(Вороницын И. П. Лейтенант Шмидт. - М.; Л., 1925. С. 63 - 65.)
"Один из матросов патруля, Петров..." Константин Петров, "матрос с "Варяга", георгиевский кавалер", социал-демократ. О нём мне известно очень немного, даже точность его имени его вызывает сомнение, например, его могут спутать с матросом А. М. Петровым (1882-1905), который тоже был социал-демократом. Приходилось читать несколько страниц его собственных воспоминаний, но это очень немного, там практически сказано только о днях восстания... А интересно было бы узнать ещё о нём... Может, когда-нибудь удастся всё-таки узнать гораздо больше...
О Петрове как раз строки из поэмы Пастернака.
http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=4570
Все заслонилось передрягой.
Изгладилось, как, поболев,
"Ты прав!" - Bскричал матрос с "Варяга".
Георгиевский кавалер.
Как, дважды приложась с колена, -
Шварк об землю ружье, и вмиг
Привстал и, точно куртка тлела,
Стал рвать душивший воротник.
И слышал: одного смертельно,
И знал - другого наповал,
И рвал гайтан, и тискал тельник,
И ребер сдерживал обвал.
А уж перекликались с плацем
Дивизии. Уже копной
Ползли и начинали стлаться
Сигналы мачты позывной.
И вдруг зашевелилось море.
Взвились эскадры языки
И дернулись в переговоре
Береговые маяки.
"Ведь ты - не разобрав, без злобы?
Ты стой на том и будешь цел".
- "Нет, вашество, белить не пробуй.
Я вздраве наводил прицел".