Забытый в мертвой деревне: 55 дней голода и 30 дней морга...
Дневник смерти В. Есютина...
Может быть, эта история покажется читателю шокирующей, но тем не менее она случилась совсем рядом с нами не так давно. Родился человек в северной столице России - Ленинграде (ныне Санкт-Петербург) и по стечению жизненных обстоятельств оказался в лесных краях Костромской области. Близких родственников не было. Работал в Якшангском леспромхозе Поназыревского района сторожем. Звали его Есютин Владимир Иванович, а в народе - Питерский, поскольку уроженец города Петербурга. Обычный мужчин 57 лет, трудился как остальные, любил выпить. Последние два-три года он сторожил пустой поселок Сосновка, находящийся в 15 км. от ближайшего населенного пункта деревни Матвеевское и 36 км. от Якшанги.
Ежегодно зимой около Сосновки отводили места под делянки. Бригады по заготовке леса проминали заснеженные дороги тракторами. Есютин принимал рабочих в одном из домов поселка, грел воду для техники. Частенько к нему заглядывали рыбаки и охотники. Работники Якшангского леспромхоза наведывались к Питерскому по узкоколейке на самодельном транспортном средстве «пионерке». Привозили ему одежду, еду, иногда получали зарплату, сами и покупали макароны, крупы, чай, сахарный песок.
Но зима 2002-2003 года оказалась суровой. Лесозаготовители не решились в 30-градусный мороз за десятки километров валить лес. По этой же причине охотники забыли сосновские охотничьи места. Последние бригады ушли в ноябре, Есютин ждал мантуровских или матвеевских бригад. Уже в конце ноября выпал обильный снег, и узкоколейки замело, дороги на жилые деревни тоже не стало...
Работники леспромхоза знали, что в Сосновке остался Питерский, но не могли и предположить, что тот, в силу своей то ли слабости, то ли болезни, не смог выйти к людям. Первые два года Есютин иногда по нескольку дней в сильные морозы жил в близлежащей деревне. Были силы и здоровье поймать рыбу, купить спиртного в соседней деревне и вернуться обратно. Но годы и частые выпивки дают о себе знать. Ноги ломило, ходить куда-либо с каждым днем становилось труднее, да из теплой одежды была только старая телогрейка и обрезанные валенки. В таком наряде по заметенным дорогам далеко не уйдешь. Но надежда на то, что люди придут на заготовку леса или забредут охотники, не покидал его до последних минут.
Небольшие запасы еды закончились. Голод мучил Есютина с каждым днем все больше и больше. Об этом он написал в дневнике. В течение 55 дней, с конца ноября до последних дней января, Питерский ел непонятно что и при этом еще жил.
Весна приходит каждый год, но иногда таяние снега запаздывает. Лишь 23 апреля этого года шарьинский охотник забрел в пустой поселок и решил навестить сторожа Есютина, но… В одном из домов лежал труп мужчины. Ужасный вид провалившихся глазниц, усохшее тело не давало возможности разобраться, кто именно покойный.
Сотрудники Поназыревского РОВД и прокуратуры района, получив сообщение об обнаружении трупа, выехали в поселок Якшанга. Единственной дорогой, по которой можно было привезти тело, оказалась узкоколейка от поселка Якшанга протяженностью в 36 километров. Еще лежавший на рельсах снег не давал возможности проехать на тепловозе к Сосновке. Добирались до места на «пионерках». В Сосновке Питерского нашли в другом доме, а не там, где он жил. Он лежал у входа со сложенными руками, а на столе обнаружили паспорт и дневник.
На следующий день труп В.И. Есютина направили на судебно-медицинскую экспертизу в Шарью, где он пролежал в морге после экспертизы ровно 30 дней. Бесхозное, никому не нужное тело гнило, вокруг него вились мухи, а Якшангская администрация никак не могла найти денег на погребение жителя своего поселка, хотя по закону похоронить человека, не имеющего родственников, в течение трех суток была обязана. Со стороны ОВД и прокуратуры района неоднократно поступала в Якшангу информация о необходимости забрать из морга и захоронить за счет средств местного бюджета тело В.И. Есютина.
До сих пор Есютин числился работником Якшангского леспромхоза, в связи со смертью не был исключен из списков личного состава. Судьба его мало кого интересовала. В этой истории трудно найти виновных лиц. Кто-то рассказывает, что Есютин на полученные деньги ящиками покупал водку, а не продукты, ленился заготовить дров, не запасался теплой одеждой, и вообще, если бы он хотел, мог бы выжить. Кто-то отзывается о нем как об обычном человеке, которого просто забыли в заброшенном поселке…
По результатам проверки прокуратурой Поназыревского района по факту смерти В.И.Есютина принято решение об отказе в возбуждении уголовного дела.
Т.ВЯТКИНА, и.о. заместителя прокурора Поназыревского района
Нет слов. Мучительно хочется найти их и кричать. Криком кричать, чтобы УСЛЫШАЛИ. Не в пустыне, не в таежной глухомани за тысячи верст от цивилизации, не в войну и блокаду умер от голода всеми забытый человек. Владимир Есютин (Питерский, как сам он себя называл), пятидесяти семи лет от роду, сторож заброшенного леспромхозовского поселка Сосновка, что в Поназыревском районе Костромской области. Не люмпен, не беспаспортный бомж - «трудовая единица», умер, можно сказать, на рабочем месте. Он не был праведником, жил как мог, как умел, но, похоже, и худого никому не делал. Напротив, многие пользовались его гостеприимством, с ними делил он кров и нехитрое достояние свое.
Пятьдесят пять долгих дней ждал он помощи, отчаянно сопротивлялся смерти и верил - за ним придут. Да и как иначе? Есть товарищи, начальники, сослуживцы («коллектив леспромхоза») - знают, что человек в лесу остался. Вначале искал объяснения, оправдания отсутствию спасителей. А потом наступил момент истины. Жуткой и беспощадной - он НИКОМУ НЕ НУЖЕН. Ждать некого. Даже муки голодной смерти не страшнее этого открытия. С мыслью о своем вселенском одиночестве в полутора десятках километров от ближайшего человеческого жилья он не смог смириться до самого конца. Прокуратура отказала в возбуждении уголовного дела по факту смерти гражданина Есютина - нет в ней конкретных виновников, а значит, не будет и уголовного суда. Но существует другой - Суд Совести. Правда, подлежат ему лишь те, кто совесть имеет. Есть ли она у облеченных властью и достатком областных бонз, «упакованных» со всеми присными по полной программе, с «мерседесами», «при акциях», готовых руководить нами и впредь (видимо, до полного и окончательного «осчастливливания» местного электората)? Именно с их благословения был обанкрочен Якшангский леспромхоз, где работал погибший. Ими же был определен и покупатель ЛПХ. Знакомо ли понятие «совесть» этому московскому банкиру, который Якшангу «поматросил и бросил», через девять месяцев после сделки отказавшись от нее? Так и не удостоилось производство лесного поселка чести вложения в него «столичных» средств. Совпадение не случайное: в то время как в своем одиноком жилище умирал от голода беспомощный сторож Есютин, умирало и само предприятие - 36 километров между Якшангой и Сосновкой оказались непреодолимыми ни с той, ни с другой стороны.
И все же, если ставить «окончательный диагноз», очевидно: Есютина убило людское равнодушие. Оно бывает разным. От сытости, когда ничего не надо, потому что все уже есть. И от нищеты, когда ежедневная борьба за физическое выживание притупляет чувства, не позволяя думать ни о ком и ни о чем, кроме собственного куска хлеба. Но всегда (исключение нет) равнодушие - следствие нищеты духовной, способность оправдать любую гнусность. Можно - глобальностью целей и масштабностью деяний, за которыми не виден «маленький» человек, можно - просто отсутствием денег. Даже на погребение.
Господи, что с нами стало, что будет дальше? И это - Россия?! Милосердная и человеколюбивая от века?! «Где вы, люди?» - взывал обреченный. Есть ли вы, люди? - вопиет душа после случившегося. Лежащим у порога, со сложенными на груди руками встретил Владимир Есютин забредшего в апреле в его дом охотника. На столе - паспорт и дневник. Он вел его все это время, и документ этот - страшный сплав тоски, боли, надежды и отчаяния - неопровержимое свидетельство обвинения. Всем нам. На Суде Совести. Наш момент истины.
Он очень хотел жить. И очень хотел посмотреть людям в глаза. Смотри, Владимир Иванович.
«МОСКОВСКИЙ КОМСОМОЛЕЦ В КОСТРОМЕ»
№27 (281) 2-9 июля 2003 г.
ДНЕВНИК СМЕРТИ
9 декабря 2002 года
Ребята ушли 20 ноября. Андрюха Ц. обещал зарплату мне получить, купить пожрать и привезти. Сегодня 9 декабря, от него ни слуху ни духу. Вероятно, проблемы с деньгами в ЛПХ. Так выбрался как-нибудь бы да объяснил, что к чему.
Жратва у меня кончилась 1-го декабря. И рыба в нароту не идет. Сергеич, где твои налимы? Вот с 1 по 9 декабря: сорожка с налимом с палец, да зеленец с ладонь. Завариваю малину и пью с перцем и солью. Этим пока и питаюсь. Вроде шевелюсь, но что-то с ногами. Хотел пойти в Зебляки, дошел до пожарки и все, дальше не дойти. Замерзну. Замерзать, так в доме. Зверье хоть не обгложет.
10 декабря
Состояние совсем никуда. Начинает пошатывать, а ведь не ем только 10 суток. Только вода. А жрать охота, даже очень.
11 декабря
С ногами все хуже и хуже. От чего? Может, от резины. Я ведь последние два-три года все в резине да в резине. Когда кирзачи носил и забыл.
14 декабря
Хотел побриться, да прибор сломался. Да и к чему все это? Все равно я труп.
15 декабря
Ноги, ноги. Не думал, что они-то меня и сведут в могилу. Да, силы тают. Уже доски еле раскалываю. А смерть моя будет из-за холода. Перестану шевелиться и… замерзну. Неужели ни Л.В., ни Сергеич не хватятся меня до Нового года? Не икается за столом, что Питерский в Сосновке с холода и голода подыхает? Обидно! Не один год людям предоставлял и кров, и ночлег, делился последним, а сам буду подыхать в одиночестве, всеми забытый.
16 декабря
Кончился керосин. Теперь к голоду еще темнота прибавилась. Никого. Да и кого мне, собственно, ждать? Случайного охотника? Навряд ли. Рыбакам тоже не проехать. Боже! Неужели так и подохну здесь?
17 декабря
Вот и последняя надежда пропала. Ждал почему-то сегодня Андрюху, но увы. Андрюха, Андрюха, ты же сам изъявил желание деньги получить. Просил список составить, что купить, и с концами. Хоть бы приехал, объяснил, что к чему, может, и я с тобой как-нибудь доковылял бы. А так что думать! Дотянуть. Все, кажется, приплыл. Уже и руки начинают уставать.
19 декабря (четверг)
Вот лежал и думал, чего, собственно, я жду, кого, вернее. Работать наши не будут, дороги нет, а значит, ни рыбаков, ни охотников. Этот вариант отпадает. Андрюха или Серега с Ромкой - это тоже пас. Они были, когда им нужно было, а сейчас, Питерский, х… с тобой: околевай с холода. Подыхай с голоду, нам что, это не наши проблемы. Эх, сотворись такое чудо, да остался бы жив, посмотреть бы в ваши глаза. Но, увы, чудес на свете не бывает. И еще говорят: безвыходных положений нет. Но где у меня выход, где? Я уж не одну ночь голову ломаю над этим. Нет у меня выхода, кроме того, что кто-нибудь сюда заглянет, но опять же навряд ли. Следов у Сосновки ни лыжных, ни человеческих.
Надежда только на мой родной ЛПХ, но он что-то не очень торопится проверить меня. Да! Сергеич, погубил ты меня, погубил. Будешь возражать: мол, ты не мой начальник. Теперь у тебя, мол, Л. мастер, так если они не чешутся, то к кому мне иметь претензии? А претензии эта - жизнь моя.
А может и так быть: приедете, а я готов, да так оно и будет. Так вот пишу вам, пока башка еще соображает: будьте вы оба прокляты.
Чтоб вам кусок поперек горла встал, когда вы жрать садитесь… Да, это перед кончиной. Слабею с каждым днем, да что днем, наверное, уже с часом. Усталость, вялость во всем теле.
Жрать хочется, не передать. Вот теперь в моем положении можно понять блокадника Питера. Вот, бля, так и получается: декабрь 2002 года у меня, а у них самая страшная пора в декабре 1942 года, ровно 60 лет назад.
Есть, правда, у меня один выход: это привязать к потолку шнур, лечь в койку, дернуть башкой и готов. Думал, думал, но вот что узнал я: слышал или читал где, что самоубийц не очень чествуют. Остается один, значит, путь: ждать, когда зимушка-зима приберет.
20 декабря
Сегодня рано встал, замерз чего-то, правда, вчера и топил один раз, но и на улице не 30 градусов, а что будет, когда 30 градусов ё…., да ветер, как сегодня, да дня через два топить? Вот я и пишу уж не в первый раз: может, еще бы и протянул, но холод доканает.
Кончилась моя еда на сегодня, я имею в виду баранью шкуру. Вот сейчас как раз готовлю из остатков. Где еще найти бы, но где найдешь, если в поселке уже 4 года никто не живет, да мне далеко и не отойти от дома. У меня, мужики, уж думка, правда, хреновая, в голове все вертится: не отпазгать ли мне по колено левую ногу, все лишних дней десять или более протяну, а если все же чудо, а я без ноги, и жив остался, до пенсии еще два года, куда я, калека, денусь? Вишь, опять не в масть. Найти бы мне мешок отрубей, я бы еще поспорил с судьбой, но это только в сказках все находят, все сбывается, все хорошо кончается.
Где же выход, где?
О чем все же думают мои тупоголовые начальнички? О чем? Что-то я расплакался раньше времени. Пока еше живой. Мои сверстники, может, помнят про 4 солдат-стройбатовцев: 42 суток в океане болтались и живы остались. Правда, это летом было.
У меня дела похуже. Зима, она, сука, только, считай, началась. Опять же: ноги, ноги меня дое… и в могилу загонят. А ведь вроде началось это после того, как они у меня в прошлом году пухнуть стали, правда, потом прошли. Ладно: чему быть, того не миновать.
21 декабря (суббота)
Вот месяц, как ушли мужики. За это время даже выстрела не было слышно, не говоря уже о ком-то живом. Нет, вру, зайца видел, но давно. Интересно, что и сорок-то не слыхать. Куда все подевалось? У меня же нарота стоит, хочу сходить проверить, только дойду ли? С 9 декабря стоит непроверенная. Что же все-таки с Андрюхой Ц.? Почему он не приехал? У него же и лыжи есть.
И еще. Почему рыба в нароту не идет? Сейчас налим должен идти. Все, бля..,, против меня! Все!
22 декабря (воскресенье)
Ходил проверять нароту, вернее, не ходил, а плелся. Вышел утром, а вернулся - уже солнце заходило. С 9 декабря не был. И вот за 13 дней: сорожка и зеленец с ладонь. Где же, Сергеич, твои налимы? Дело к концу декабря, а их как не было, так и нет. Зайчишки забегали рядом с домом. Сука, не ноги, петель наставил бы, я и тросик обжег, ставь только, но ноги, ноги. Дров заготовлю немного и готов. Да и с чего им меня таскать с овечьей шкуры, очисток и воды?
Сергеич, Сергеич!
Неужели ты меня бросил и оставил здесь в голоде и холоде, одиночестве подыхать? Чем я перед тобой виноватый? Вроде во всем старался угодить. Ни в чем не отказывал. Так за что ко мне такая немилость? До Нового 2003 года осталось 9 дней. Неужели я его не увижу?
23 декабря
Вчера подлянку совершил, но меня на это голод толкнул. Подломал «спецназ». И после 20 дней голодовки сожрал целую кастрюлю вермишели. Представляете, у него оказалось около 1 кг. риса, грамм 400 гороха, столько же вермишели, немного лука, заварка чая, немного масла растительного. Масло это без добавок, но я его сначала принял за жидкость, потому что в бутылочке все было замерзшим. Если масло чистое, оно было бы тягучим, что ли. Но до конца бы не замерзло. Короче, и здесь дурят нас. Да еще соли около 1 кг, а мы с Серегой, Ромкой спрашивали у него соль. Принес на раз посолить. Вот вам и Андрюша. Весь на виду. Короче, мужик еще тот.
Да, вонища будет на мою голову, если жив останусь, да и мертвого, думаю, не раз вспомнит «добрым» словом. Но говорю еще раз, это голод меня заставил.
Да, мужики, теперь-то я понял, что может сделать человек из-за голода. Короче, голодный человек - страшный человек, страшнее зверя. Из-за голода на все пойдешь, даже на преступление, на убийство. Ладно с Андрюхой, зато с неделю, дней десять я себе жизнь продлил. Вот сейчас дернул немного чайку покрепче и башка закружилась, вот он, голод, сказывается.
Братцы, одна надежда: это на Сергеича, неужели он не догадается, что со мной что-то неладное. Я ведь ему говорил, что у меня в последнее время что-то с ногами.
Дело-то какое, какие-то 30 км, а может окончиться трагически. Да еще зима, а сейчас морозы пойдут крещенские, рождественские. Надо же так влипнуть! Неужели мне суждено не за хер издохнуть? Все решат последние полмесяца. А там останется ложиться и помирать. Жрать больше негде взять. Может, все же после Нового года мантуровские будут работать, но на это надежды мало. Они бы уже давно начали дорогу мять, делать. Но о них ни слуху, ни духу. Ведь смерть-то будет страшной. Правда, лег и замерз, вроде и не мучительно, но дело как раз и в этом. Умирать без движения, в одиночку и из-за чего?
Признаюсь, никогда не думал, что такой конец будет.
У нас в роду вроде никто ни от голода, ни от холода не умирал. Буду сопротивляться «косой» до конца. Но еще раз говорю, ноги и зима. Они много не дадут дрыгаться.
24 декабря
Ну вот до Нового года осталась неделя. Летит время, летит. У меня все по-старому. Какая кругом стоит тишина! Другой раз жутко становится. Да, если жив останусь, все, хватит, больше меня ни за какие деньги здесь зимой не оставишь.
25 декабря
Через неделю в это время уже другой месяц, другой год.
Дотяну, а больше что?
Если меня не хватятся, то мне хана. Январь, февраль и март мне не вытянуть, да и чем тянуть? Водой? Полмесяца. От силы. Хоть бы появился кто! Боже милостивый, да помоги же! Пошли кого-нибудь! Не дай подохнуть здесь не по-человечески. Каждый день прошу тебя, помоги, но в ответ - тишина и безмолвие. Тут еще мороз ударил рановато что-то. Все одно к одному, все к худшему. Жрать на три дня, да и не жрать, а так, для поддержки духа. Ох и положеньице!
26 декабря
Еле дошел до нароты. 3 сорожки и ершишка. Снял ее, больше один черт не дойти. Не попадется все равно ни черта.
27 декабря
Какая-то апатия ко всему. Ничего неохота делать. Вот дров нет, и идти неохота. Настроение: лечь и еб… оно все по нотам. Так жить хочется, как хочется жить! Ведь еще надеюсь на что-то.
Ведь должны же меня хватиться, должны!!! 2 раза не приезжаю за зарплатой, да еще перед Новым годом. Значит, со мной что-то случилось, какая-то беда. Что им - приехать не на чем? Ведь ЛПХ работает, техника какая-то, но есть.
Сергеич, я тебе еще осенью говорил: надо, мол, квартиру подыскивать, а ты: подожди, мол, хоть одну бригаду, а закинем работать. Закинули…
28 декабря
Вчера стал раздеваться, а ноги опухшие. От пьянки, как Ленька раньше говорил, но сейчас-то два месяца не то что не пил, а не видел ее, заразу.
Я, когда с речки плелся, чувствую, что-то не то с ногами, по дому и то тяжело ходить. И вот вечером - на тебе! - еще не лучше. Я и говорю: все к одному. Жратва еще когда кончилась, рыба не идет, керосин кончился, а сейчас и все кончается, ногам кранты, мороз ни хрена не спадает. По всей видимости, дело подходит к финишу. Надежда и на Якшангу пропала. Видимо, мои раздолбаи-начальники х… на меня положили. А ведь после будут трепать, что по пьянке, мол, замерз.
29 декабря
Мороз спал, так за ночь все замело. Ни за водой, ни за дровами не пройти. Бля, не понос, так золотуха!
30 декабря
На ногах опухоль вроде стала спадать. Вот завтра и Новый год. Прошлые худо-бедно, но как-то отмечал. Не только стопки нет, но даже жевануть нечего. Утром доел бурду: немного риса, очистки и двух лягушат. Это в нароту в последний раз попались. Все-таки французы, наверное, не таких хавают. С двух штук мяса, если можно так сказать, пол-спичечного коробка. Если все нормально, то завтра постараюсь побриться, помыться, постираться. Ведь все-таки Новый 2003 год. Переоденусь в чистое и буду ждать ее, «косую».
31 декабря
Ну вот, через несколько часов уйдет старый и придет Новый 2003 год. Что сказать про старый прожитый год? Вроде все нормально было: и хорошее и плохое. Что старое вспоминать? Что было, то прошло.
Скоро начнут рассаживаться за столы, провожать старый год, а затем встречать Новый. В семьях, в компаниях. Прилюдно. А здесь, бля, как далее не знаю, какое и слово написать. Один. Света нет, жрать нет, на улице опять метет. Ноги, оказывается, не проходят. Валенки, когда будете меня забирать, увидите, что я здесь в это время носил, еле утром одел. Раньше на что-то надеялся, а сейчас все, надежды рухнули. Издохну в этом Новом 2003 году. Вот стемнеет немного: долбану шипучки, закушу несколькими мерзлыми картофелинами. Так встречу Новый год.
Эх, люди, люди!!!
Как хочется жить! Ведь 57 лет - это не предел. Я настраивался до 75 тянуть, как отец, а вишь, как дело повернулось. Никогда не думал, что смерть приму через ноги. Ну пойди я тогда в ноябре с ребятами, и дело было бы все иначе. И еще: что же мое начальство думает? Обо мне в Якшанге 2 месяца ни слуху ни духу, за получкой не приезжаю, может, думают, что я в Зебляках балдею, так на что? Ведь должны же о рабочих немного думать, тем более о тех, кто удален. А у меня, кроме йода и таблеток от температуры, ничего нет. Случись что, а так оно и случилось: помирай, Владимир Иванович.
Ну да ладно.
1 января 2003 года
Ну вот и первый день нового 2003 года. Как вы провели праздник, представляю. А я лег в койку, как только стемнело. Сон не шел, да какой сон, когда дело дошло, что дальше некуда. Встал, растопил печку, пожег огней, не бенгальских, как это принято на Новый год, а «Сибирских огней» (журнал). Поплакал, поклял свою судьбу, ну а что от этого толку, один черт никто меня не слышал, никто меня не видел. Одна у меня маленькая, как искорка, надежда: это на мантуровских. Может, все-таки после праздников будут работать…
2 января
Первый день голодовки в новом году. Да, были у меня какие-то надежды в моем положении, но они с каждым днем делаются все меньше и меньше. Как ни кручусь, ни верчусь, а придется все же здесь, в Сосновке, подыхать. Все же интересно: сколько я без жратвы протяну? Дней десять, двадцать, ну а потом труп. Да нет, не протянуть, мороз не даст. Тот свое дело знает. Были бы лыжи, пошел бы в Зебляки. А тут куда, снегу выпало с метр.
3 января 2003 года
Опять всю ночь не спал. Все думал, выход искал из моего незавидного положения. Ведь что получается: ждать, когда меня хватятся, не дождаться, с голоду не помру, так замерзну. Мантуровских тоже не слышно, да и навряд ли они будут работать. Так что же остается делать мне? Ложиться и ждать, когда замерзну. Нет, не могу. Живой, все видеть, ощущать, двигаться, думать, и вот так, помереть?!
Нет, не смогу. Так что же делать? Один выход. Дергать на Зебляки. Опять же, а если они на 24 км. не работают? Хотя базар был, что с морозами они перейдут на машинную вывозку. До самих Зебляков мне не дойти. Вот они, проблемы. Проблемы жизни и смерти. Еще сегодня подумаю, и если решусь, то завтра надо двигать, пока совсем не ослаб.
Да, Сергеич, вот когда друзья-товарищи открываются. Правильно ведь говорят: друзья-товарищи в беде познаются. Со мной она случилась. И что же? Ни друзей, ни товарищей. Ты нам сейчас, Питерский, не нужен, а что с тобой, что у тебя, это не наши проблемы. Вас же, я и тебя считаю еще моим начальником, вроде 4, так неужели никто из вас не хватился насчет меня? Для чего тогда у вас башки? Шапку только носить. Ведь 90% из-за вас я замерзну и с голоду помру. Неужели трактор ценится дороже человеческой жизни? Да, Россия. Докатились. А ведь спросу ни с кого не будет. По пьянке, мол, замерз.
4 января
Третий день не жравши, чувствую, состояние уже не то. Вялость во всем теле, усталость.
Так что же делать? Что?
Лежать и ждать, когда издохну, или все-таки пойти на Зебляки? Это 90%, даже больше, что мне не дойти. И здесь лежать и ждать. Так что же все-таки делать?
Обувку, правда, кое-какую соорудил, все полегче, чем резиновые сапоги. Но вот ноги, ноги, суки, да и снегу навалило. В иных местах по пояс. Наверное, все же рискну, пойду. Там впереди хоть жизнь, если дойду, а здесь мне ловить нечего.
Козлы, пидорасы! Как еще назвать мое начальство. Как бы мне выжить да посмотреть вам в глаза, как бы? Неужели судьба так жестока ко мне? За что ко мне такая немилость, за что?
5 января
Все-таки решил пойти на Зебляки, далеко ли дойду, не знаю. Слабость во всем теле, да столько снега. Если что, ищите по дороге до угольника, там через перемычку и на зебляковскую узкоколейку.
6 января
Вчера хотел уйти в Зебляки, какое! Снегу по пояс, без лыж, да с моими теперешними ногами о выходе и речи нет. Какому же раздолбаю в позапрошлом году понадобились мои лыжи? Ведь ничего не взяли, только их.
Как хочу жрать. Знал бы кто! Сейчас бы буханку черного, 0,5 кильки, 2 самогонки: засадить и умирать можно.
Утром что-то еле встал, слабость какая-то во всем теле. Руки дрожат. Даже вот пишу и заметно. Ну что, дело, кажется, подходит к концу. Надежд на выручку никаких. Абсолютно. Придется здесь издыхать, в холоде, голоде, в темноте, в одиночестве. Но за что мне такая выпала доля? Почему я? Боже, чем я перед тобой провинился, что ты так ко мне отнесся? Чем я перед тобой виноват?
Пройдет эта суровая зима, весна, лето. Люди будут мять, топтать эту траву, дышать воздухом, да просто будут жить.
А меня не будет. Все это без меня. Рыбалка, грибы, ягоды, да и вся остальная жизнь. Я больше не увижу ни Якшангу, ни Зебляки, не пройдусь по магазинам, не встречу знакомых. Вот здесь, в Сосновке, в четырех стенах, все и кончится.
Где же ты, друг-товарищ, где? Или я тебе нужен был только по твоим надобностям?
Все же удивительное в жизни бывает. Вот народ, люди летом, осенью и зимой, да, считай, круглый год ездили, каждый по своим делам. Останавливались у меня. Отказа ни в чем не было. Мне не мешали. Многие звали: Питерский, будешь в Якшанге - заходи ночевать. А я не только не заходил, но не знаю, где живут-то многие. Ладно, к чему все расписал? А к тому, что, что выручал многих, а случилась со мной беда, и остался один у разбитого корыта. Ведь все-таки вы живете в поселке, у вас и техника, да вообще возможностей больше. Вы все же коллектив, можно было бы и проведать, узнать, что к чему. Так нет, зачем ноги ломать. Вот летом, осенью по ягоды, грибы, другое дело. А меня из-за вас в какой-то степени не будет. Попал я в западню. Каких-то 13-15 км, а непреодолимы, как в свое время Китайская стена, Берлинская. По ту сторону солнце, радость, жизнь. По эту голод, холод, смерть.
7 января (Рождество Христово)
С последним в своей жизни праздником тебя, В.И., Рождеством Христовым!
8 января
Спичек последний коробок. Зато нашел немного лаврушки. Ее если только в задницу пихать, больше некуда. Видели бы вы меня сейчас. Ноги как у дистрофика, а по сути я им и есть. Морда худая, грязная. Это от печки грязная. Так в хате тепло, но коптит. Ну да ладно, переделаете. Это уж без меня. Каждый день вспоминаю этих козлов, мое начальство. Суки они последние. Ведь можно на тепловозе доехать, сейчас же зима, снег рыхлый, это не март. Все больше писать не буду. Только дни ставить буду, чтоб народ знал, когда я примерно дуба дам.
10 января
Кончился уксус. Дело подходит, видно, к концу. Тоненькую доску без перекура не перепилить. Думал, январь протяну, какой хрен! Неделю от силы. Жрать совершенно нечего. А уже 9 дней во рту, кроме воды, ничего не было.
Девять дней в этом месяце, да 29 в декабре. Вот что я тут подумал. Блокадникам Питера полегче было. Они хоть 125 г хлеба получали, а здесь голый wasser. Получал, не получал, конец один, что у них, что у меня. Ну а где же все-таки мои мастера, где? С 12 января начну делать себе смертное ложе. Натаскаю побольше тряпок. Надену на себя сколько влезет.
12 января
Рождество прошло, но морозов здесь, в Сосновке, не было. Дни стояли солнечные и тихие. Наверное, на крещение завернет, к моей кончине. Все, я вроде готов. Не раздеться, ни одеться. Уже и руки не слушаются. Пью кипяток с солью. Вот и вся моя еда. Лег бы и лежал. Так замерзну через два-три дня. Вообще, к чему я сопротивляюсь? Жить, жить охота, люди! Пойду дров немного к вечеру наломаю. Пока светло да пока желание есть.
15 января
Вот и старый Новый год прошел. У меня все то же! Никого и ничего. Уже еле стал вставать. Видно, последнюю неделю доживаю. ЛПХ, хоть и бывший, один черт коллектив, не могли спасти 1 человека.
ИРОДЫ, ДУШЕГУБЫ, УБИЙЦЫ. На вашей совести моя смерть. Чтоб вам так издыхать.
Может быть, эта история покажется читателю шокирующей, но тем не менее она случилась совсем рядом с нами не так давно. Родился человек в северной столице России - Ленинграде (ныне Санкт-Петербург) и по стечению жизненных обстоятельств оказался в лесных краях Костромской области. Близких родственников не было. Работал в Якшангском леспромхозе Поназыревского района сторожем. Звали его Есютин Владимир Иванович, а в народе - Питерский, поскольку уроженец города Петербурга. Обычный мужчин 57 лет, трудился как остальные, любил выпить. Последние два-три года он сторожил пустой поселок Сосновка, находящийся в 15 км. от ближайшего населенного пункта деревни Матвеевское и 36 км. от Якшанги.
Ежегодно зимой около Сосновки отводили места под делянки. Бригады по заготовке леса проминали заснеженные дороги тракторами. Есютин принимал рабочих в одном из домов поселка, грел воду для техники. Частенько к нему заглядывали рыбаки и охотники. Работники Якшангского леспромхоза наведывались к Питерскому по узкоколейке на самодельном транспортном средстве «пионерке». Привозили ему одежду, еду, иногда получали зарплату, сами и покупали макароны, крупы, чай, сахарный песок.
Но зима 2002-2003 года оказалась суровой. Лесозаготовители не решились в 30-градусный мороз за десятки километров валить лес. По этой же причине охотники забыли сосновские охотничьи места. Последние бригады ушли в ноябре, Есютин ждал мантуровских или матвеевских бригад. Уже в конце ноября выпал обильный снег, и узкоколейки замело, дороги на жилые деревни тоже не стало...
Работники леспромхоза знали, что в Сосновке остался Питерский, но не могли и предположить, что тот, в силу своей то ли слабости, то ли болезни, не смог выйти к людям. Первые два года Есютин иногда по нескольку дней в сильные морозы жил в близлежащей деревне. Были силы и здоровье поймать рыбу, купить спиртного в соседней деревне и вернуться обратно. Но годы и частые выпивки дают о себе знать. Ноги ломило, ходить куда-либо с каждым днем становилось труднее, да из теплой одежды была только старая телогрейка и обрезанные валенки. В таком наряде по заметенным дорогам далеко не уйдешь. Но надежда на то, что люди придут на заготовку леса или забредут охотники, не покидал его до последних минут.
Небольшие запасы еды закончились. Голод мучил Есютина с каждым днем все больше и больше. Об этом он написал в дневнике. В течение 55 дней, с конца ноября до последних дней января, Питерский ел непонятно что и при этом еще жил.
Весна приходит каждый год, но иногда таяние снега запаздывает. Лишь 23 апреля этого года шарьинский охотник забрел в пустой поселок и решил навестить сторожа Есютина, но… В одном из домов лежал труп мужчины. Ужасный вид провалившихся глазниц, усохшее тело не давало возможности разобраться, кто именно покойный.
Сотрудники Поназыревского РОВД и прокуратуры района, получив сообщение об обнаружении трупа, выехали в поселок Якшанга. Единственной дорогой, по которой можно было привезти тело, оказалась узкоколейка от поселка Якшанга протяженностью в 36 километров. Еще лежавший на рельсах снег не давал возможности проехать на тепловозе к Сосновке. Добирались до места на «пионерках». В Сосновке Питерского нашли в другом доме, а не там, где он жил. Он лежал у входа со сложенными руками, а на столе обнаружили паспорт и дневник.
На следующий день труп В.И. Есютина направили на судебно-медицинскую экспертизу в Шарью, где он пролежал в морге после экспертизы ровно 30 дней. Бесхозное, никому не нужное тело гнило, вокруг него вились мухи, а Якшангская администрация никак не могла найти денег на погребение жителя своего поселка, хотя по закону похоронить человека, не имеющего родственников, в течение трех суток была обязана. Со стороны ОВД и прокуратуры района неоднократно поступала в Якшангу информация о необходимости забрать из морга и захоронить за счет средств местного бюджета тело В.И. Есютина.
До сих пор Есютин числился работником Якшангского леспромхоза, в связи со смертью не был исключен из списков личного состава. Судьба его мало кого интересовала. В этой истории трудно найти виновных лиц. Кто-то рассказывает, что Есютин на полученные деньги ящиками покупал водку, а не продукты, ленился заготовить дров, не запасался теплой одеждой, и вообще, если бы он хотел, мог бы выжить. Кто-то отзывается о нем как об обычном человеке, которого просто забыли в заброшенном поселке…
По результатам проверки прокуратурой Поназыревского района по факту смерти В.И.Есютина принято решение об отказе в возбуждении уголовного дела.
Т.ВЯТКИНА, и.о. заместителя прокурора Поназыревского района
Нет слов. Мучительно хочется найти их и кричать. Криком кричать, чтобы УСЛЫШАЛИ. Не в пустыне, не в таежной глухомани за тысячи верст от цивилизации, не в войну и блокаду умер от голода всеми забытый человек. Владимир Есютин (Питерский, как сам он себя называл), пятидесяти семи лет от роду, сторож заброшенного леспромхозовского поселка Сосновка, что в Поназыревском районе Костромской области. Не люмпен, не беспаспортный бомж - «трудовая единица», умер, можно сказать, на рабочем месте. Он не был праведником, жил как мог, как умел, но, похоже, и худого никому не делал. Напротив, многие пользовались его гостеприимством, с ними делил он кров и нехитрое достояние свое.
Пятьдесят пять долгих дней ждал он помощи, отчаянно сопротивлялся смерти и верил - за ним придут. Да и как иначе? Есть товарищи, начальники, сослуживцы («коллектив леспромхоза») - знают, что человек в лесу остался. Вначале искал объяснения, оправдания отсутствию спасителей. А потом наступил момент истины. Жуткой и беспощадной - он НИКОМУ НЕ НУЖЕН. Ждать некого. Даже муки голодной смерти не страшнее этого открытия. С мыслью о своем вселенском одиночестве в полутора десятках километров от ближайшего человеческого жилья он не смог смириться до самого конца. Прокуратура отказала в возбуждении уголовного дела по факту смерти гражданина Есютина - нет в ней конкретных виновников, а значит, не будет и уголовного суда. Но существует другой - Суд Совести. Правда, подлежат ему лишь те, кто совесть имеет. Есть ли она у облеченных властью и достатком областных бонз, «упакованных» со всеми присными по полной программе, с «мерседесами», «при акциях», готовых руководить нами и впредь (видимо, до полного и окончательного «осчастливливания» местного электората)? Именно с их благословения был обанкрочен Якшангский леспромхоз, где работал погибший. Ими же был определен и покупатель ЛПХ. Знакомо ли понятие «совесть» этому московскому банкиру, который Якшангу «поматросил и бросил», через девять месяцев после сделки отказавшись от нее? Так и не удостоилось производство лесного поселка чести вложения в него «столичных» средств. Совпадение не случайное: в то время как в своем одиноком жилище умирал от голода беспомощный сторож Есютин, умирало и само предприятие - 36 километров между Якшангой и Сосновкой оказались непреодолимыми ни с той, ни с другой стороны.
И все же, если ставить «окончательный диагноз», очевидно: Есютина убило людское равнодушие. Оно бывает разным. От сытости, когда ничего не надо, потому что все уже есть. И от нищеты, когда ежедневная борьба за физическое выживание притупляет чувства, не позволяя думать ни о ком и ни о чем, кроме собственного куска хлеба. Но всегда (исключение нет) равнодушие - следствие нищеты духовной, способность оправдать любую гнусность. Можно - глобальностью целей и масштабностью деяний, за которыми не виден «маленький» человек, можно - просто отсутствием денег. Даже на погребение.
Господи, что с нами стало, что будет дальше? И это - Россия?! Милосердная и человеколюбивая от века?! «Где вы, люди?» - взывал обреченный. Есть ли вы, люди? - вопиет душа после случившегося. Лежащим у порога, со сложенными на груди руками встретил Владимир Есютин забредшего в апреле в его дом охотника. На столе - паспорт и дневник. Он вел его все это время, и документ этот - страшный сплав тоски, боли, надежды и отчаяния - неопровержимое свидетельство обвинения. Всем нам. На Суде Совести. Наш момент истины.
Он очень хотел жить. И очень хотел посмотреть людям в глаза. Смотри, Владимир Иванович.
«МОСКОВСКИЙ КОМСОМОЛЕЦ В КОСТРОМЕ»
№27 (281) 2-9 июля 2003 г.
ДНЕВНИК СМЕРТИ
9 декабря 2002 года
Ребята ушли 20 ноября. Андрюха Ц. обещал зарплату мне получить, купить пожрать и привезти. Сегодня 9 декабря, от него ни слуху ни духу. Вероятно, проблемы с деньгами в ЛПХ. Так выбрался как-нибудь бы да объяснил, что к чему.
Жратва у меня кончилась 1-го декабря. И рыба в нароту не идет. Сергеич, где твои налимы? Вот с 1 по 9 декабря: сорожка с налимом с палец, да зеленец с ладонь. Завариваю малину и пью с перцем и солью. Этим пока и питаюсь. Вроде шевелюсь, но что-то с ногами. Хотел пойти в Зебляки, дошел до пожарки и все, дальше не дойти. Замерзну. Замерзать, так в доме. Зверье хоть не обгложет.
10 декабря
Состояние совсем никуда. Начинает пошатывать, а ведь не ем только 10 суток. Только вода. А жрать охота, даже очень.
11 декабря
С ногами все хуже и хуже. От чего? Может, от резины. Я ведь последние два-три года все в резине да в резине. Когда кирзачи носил и забыл.
14 декабря
Хотел побриться, да прибор сломался. Да и к чему все это? Все равно я труп.
15 декабря
Ноги, ноги. Не думал, что они-то меня и сведут в могилу. Да, силы тают. Уже доски еле раскалываю. А смерть моя будет из-за холода. Перестану шевелиться и… замерзну. Неужели ни Л.В., ни Сергеич не хватятся меня до Нового года? Не икается за столом, что Питерский в Сосновке с холода и голода подыхает? Обидно! Не один год людям предоставлял и кров, и ночлег, делился последним, а сам буду подыхать в одиночестве, всеми забытый.
16 декабря
Кончился керосин. Теперь к голоду еще темнота прибавилась. Никого. Да и кого мне, собственно, ждать? Случайного охотника? Навряд ли. Рыбакам тоже не проехать. Боже! Неужели так и подохну здесь?
17 декабря
Вот и последняя надежда пропала. Ждал почему-то сегодня Андрюху, но увы. Андрюха, Андрюха, ты же сам изъявил желание деньги получить. Просил список составить, что купить, и с концами. Хоть бы приехал, объяснил, что к чему, может, и я с тобой как-нибудь доковылял бы. А так что думать! Дотянуть. Все, кажется, приплыл. Уже и руки начинают уставать.
19 декабря (четверг)
Вот лежал и думал, чего, собственно, я жду, кого, вернее. Работать наши не будут, дороги нет, а значит, ни рыбаков, ни охотников. Этот вариант отпадает. Андрюха или Серега с Ромкой - это тоже пас. Они были, когда им нужно было, а сейчас, Питерский, х… с тобой: околевай с холода. Подыхай с голоду, нам что, это не наши проблемы. Эх, сотворись такое чудо, да остался бы жив, посмотреть бы в ваши глаза. Но, увы, чудес на свете не бывает. И еще говорят: безвыходных положений нет. Но где у меня выход, где? Я уж не одну ночь голову ломаю над этим. Нет у меня выхода, кроме того, что кто-нибудь сюда заглянет, но опять же навряд ли. Следов у Сосновки ни лыжных, ни человеческих.
Надежда только на мой родной ЛПХ, но он что-то не очень торопится проверить меня. Да! Сергеич, погубил ты меня, погубил. Будешь возражать: мол, ты не мой начальник. Теперь у тебя, мол, Л. мастер, так если они не чешутся, то к кому мне иметь претензии? А претензии эта - жизнь моя.
А может и так быть: приедете, а я готов, да так оно и будет. Так вот пишу вам, пока башка еще соображает: будьте вы оба прокляты.
Чтоб вам кусок поперек горла встал, когда вы жрать садитесь… Да, это перед кончиной. Слабею с каждым днем, да что днем, наверное, уже с часом. Усталость, вялость во всем теле.
Жрать хочется, не передать. Вот теперь в моем положении можно понять блокадника Питера. Вот, бля, так и получается: декабрь 2002 года у меня, а у них самая страшная пора в декабре 1942 года, ровно 60 лет назад.
Есть, правда, у меня один выход: это привязать к потолку шнур, лечь в койку, дернуть башкой и готов. Думал, думал, но вот что узнал я: слышал или читал где, что самоубийц не очень чествуют. Остается один, значит, путь: ждать, когда зимушка-зима приберет.
20 декабря
Сегодня рано встал, замерз чего-то, правда, вчера и топил один раз, но и на улице не 30 градусов, а что будет, когда 30 градусов ё…., да ветер, как сегодня, да дня через два топить? Вот я и пишу уж не в первый раз: может, еще бы и протянул, но холод доканает.
Кончилась моя еда на сегодня, я имею в виду баранью шкуру. Вот сейчас как раз готовлю из остатков. Где еще найти бы, но где найдешь, если в поселке уже 4 года никто не живет, да мне далеко и не отойти от дома. У меня, мужики, уж думка, правда, хреновая, в голове все вертится: не отпазгать ли мне по колено левую ногу, все лишних дней десять или более протяну, а если все же чудо, а я без ноги, и жив остался, до пенсии еще два года, куда я, калека, денусь? Вишь, опять не в масть. Найти бы мне мешок отрубей, я бы еще поспорил с судьбой, но это только в сказках все находят, все сбывается, все хорошо кончается.
Где же выход, где?
О чем все же думают мои тупоголовые начальнички? О чем? Что-то я расплакался раньше времени. Пока еше живой. Мои сверстники, может, помнят про 4 солдат-стройбатовцев: 42 суток в океане болтались и живы остались. Правда, это летом было.
У меня дела похуже. Зима, она, сука, только, считай, началась. Опять же: ноги, ноги меня дое… и в могилу загонят. А ведь вроде началось это после того, как они у меня в прошлом году пухнуть стали, правда, потом прошли. Ладно: чему быть, того не миновать.
21 декабря (суббота)
Вот месяц, как ушли мужики. За это время даже выстрела не было слышно, не говоря уже о ком-то живом. Нет, вру, зайца видел, но давно. Интересно, что и сорок-то не слыхать. Куда все подевалось? У меня же нарота стоит, хочу сходить проверить, только дойду ли? С 9 декабря стоит непроверенная. Что же все-таки с Андрюхой Ц.? Почему он не приехал? У него же и лыжи есть.
И еще. Почему рыба в нароту не идет? Сейчас налим должен идти. Все, бля..,, против меня! Все!
22 декабря (воскресенье)
Ходил проверять нароту, вернее, не ходил, а плелся. Вышел утром, а вернулся - уже солнце заходило. С 9 декабря не был. И вот за 13 дней: сорожка и зеленец с ладонь. Где же, Сергеич, твои налимы? Дело к концу декабря, а их как не было, так и нет. Зайчишки забегали рядом с домом. Сука, не ноги, петель наставил бы, я и тросик обжег, ставь только, но ноги, ноги. Дров заготовлю немного и готов. Да и с чего им меня таскать с овечьей шкуры, очисток и воды?
Сергеич, Сергеич!
Неужели ты меня бросил и оставил здесь в голоде и холоде, одиночестве подыхать? Чем я перед тобой виноватый? Вроде во всем старался угодить. Ни в чем не отказывал. Так за что ко мне такая немилость? До Нового 2003 года осталось 9 дней. Неужели я его не увижу?
23 декабря
Вчера подлянку совершил, но меня на это голод толкнул. Подломал «спецназ». И после 20 дней голодовки сожрал целую кастрюлю вермишели. Представляете, у него оказалось около 1 кг. риса, грамм 400 гороха, столько же вермишели, немного лука, заварка чая, немного масла растительного. Масло это без добавок, но я его сначала принял за жидкость, потому что в бутылочке все было замерзшим. Если масло чистое, оно было бы тягучим, что ли. Но до конца бы не замерзло. Короче, и здесь дурят нас. Да еще соли около 1 кг, а мы с Серегой, Ромкой спрашивали у него соль. Принес на раз посолить. Вот вам и Андрюша. Весь на виду. Короче, мужик еще тот.
Да, вонища будет на мою голову, если жив останусь, да и мертвого, думаю, не раз вспомнит «добрым» словом. Но говорю еще раз, это голод меня заставил.
Да, мужики, теперь-то я понял, что может сделать человек из-за голода. Короче, голодный человек - страшный человек, страшнее зверя. Из-за голода на все пойдешь, даже на преступление, на убийство. Ладно с Андрюхой, зато с неделю, дней десять я себе жизнь продлил. Вот сейчас дернул немного чайку покрепче и башка закружилась, вот он, голод, сказывается.
Братцы, одна надежда: это на Сергеича, неужели он не догадается, что со мной что-то неладное. Я ведь ему говорил, что у меня в последнее время что-то с ногами.
Дело-то какое, какие-то 30 км, а может окончиться трагически. Да еще зима, а сейчас морозы пойдут крещенские, рождественские. Надо же так влипнуть! Неужели мне суждено не за хер издохнуть? Все решат последние полмесяца. А там останется ложиться и помирать. Жрать больше негде взять. Может, все же после Нового года мантуровские будут работать, но на это надежды мало. Они бы уже давно начали дорогу мять, делать. Но о них ни слуху, ни духу. Ведь смерть-то будет страшной. Правда, лег и замерз, вроде и не мучительно, но дело как раз и в этом. Умирать без движения, в одиночку и из-за чего?
Признаюсь, никогда не думал, что такой конец будет.
У нас в роду вроде никто ни от голода, ни от холода не умирал. Буду сопротивляться «косой» до конца. Но еще раз говорю, ноги и зима. Они много не дадут дрыгаться.
24 декабря
Ну вот до Нового года осталась неделя. Летит время, летит. У меня все по-старому. Какая кругом стоит тишина! Другой раз жутко становится. Да, если жив останусь, все, хватит, больше меня ни за какие деньги здесь зимой не оставишь.
25 декабря
Через неделю в это время уже другой месяц, другой год.
Дотяну, а больше что?
Если меня не хватятся, то мне хана. Январь, февраль и март мне не вытянуть, да и чем тянуть? Водой? Полмесяца. От силы. Хоть бы появился кто! Боже милостивый, да помоги же! Пошли кого-нибудь! Не дай подохнуть здесь не по-человечески. Каждый день прошу тебя, помоги, но в ответ - тишина и безмолвие. Тут еще мороз ударил рановато что-то. Все одно к одному, все к худшему. Жрать на три дня, да и не жрать, а так, для поддержки духа. Ох и положеньице!
26 декабря
Еле дошел до нароты. 3 сорожки и ершишка. Снял ее, больше один черт не дойти. Не попадется все равно ни черта.
27 декабря
Какая-то апатия ко всему. Ничего неохота делать. Вот дров нет, и идти неохота. Настроение: лечь и еб… оно все по нотам. Так жить хочется, как хочется жить! Ведь еще надеюсь на что-то.
Ведь должны же меня хватиться, должны!!! 2 раза не приезжаю за зарплатой, да еще перед Новым годом. Значит, со мной что-то случилось, какая-то беда. Что им - приехать не на чем? Ведь ЛПХ работает, техника какая-то, но есть.
Сергеич, я тебе еще осенью говорил: надо, мол, квартиру подыскивать, а ты: подожди, мол, хоть одну бригаду, а закинем работать. Закинули…
28 декабря
Вчера стал раздеваться, а ноги опухшие. От пьянки, как Ленька раньше говорил, но сейчас-то два месяца не то что не пил, а не видел ее, заразу.
Я, когда с речки плелся, чувствую, что-то не то с ногами, по дому и то тяжело ходить. И вот вечером - на тебе! - еще не лучше. Я и говорю: все к одному. Жратва еще когда кончилась, рыба не идет, керосин кончился, а сейчас и все кончается, ногам кранты, мороз ни хрена не спадает. По всей видимости, дело подходит к финишу. Надежда и на Якшангу пропала. Видимо, мои раздолбаи-начальники х… на меня положили. А ведь после будут трепать, что по пьянке, мол, замерз.
29 декабря
Мороз спал, так за ночь все замело. Ни за водой, ни за дровами не пройти. Бля, не понос, так золотуха!
30 декабря
На ногах опухоль вроде стала спадать. Вот завтра и Новый год. Прошлые худо-бедно, но как-то отмечал. Не только стопки нет, но даже жевануть нечего. Утром доел бурду: немного риса, очистки и двух лягушат. Это в нароту в последний раз попались. Все-таки французы, наверное, не таких хавают. С двух штук мяса, если можно так сказать, пол-спичечного коробка. Если все нормально, то завтра постараюсь побриться, помыться, постираться. Ведь все-таки Новый 2003 год. Переоденусь в чистое и буду ждать ее, «косую».
31 декабря
Ну вот, через несколько часов уйдет старый и придет Новый 2003 год. Что сказать про старый прожитый год? Вроде все нормально было: и хорошее и плохое. Что старое вспоминать? Что было, то прошло.
Скоро начнут рассаживаться за столы, провожать старый год, а затем встречать Новый. В семьях, в компаниях. Прилюдно. А здесь, бля, как далее не знаю, какое и слово написать. Один. Света нет, жрать нет, на улице опять метет. Ноги, оказывается, не проходят. Валенки, когда будете меня забирать, увидите, что я здесь в это время носил, еле утром одел. Раньше на что-то надеялся, а сейчас все, надежды рухнули. Издохну в этом Новом 2003 году. Вот стемнеет немного: долбану шипучки, закушу несколькими мерзлыми картофелинами. Так встречу Новый год.
Эх, люди, люди!!!
Как хочется жить! Ведь 57 лет - это не предел. Я настраивался до 75 тянуть, как отец, а вишь, как дело повернулось. Никогда не думал, что смерть приму через ноги. Ну пойди я тогда в ноябре с ребятами, и дело было бы все иначе. И еще: что же мое начальство думает? Обо мне в Якшанге 2 месяца ни слуху ни духу, за получкой не приезжаю, может, думают, что я в Зебляках балдею, так на что? Ведь должны же о рабочих немного думать, тем более о тех, кто удален. А у меня, кроме йода и таблеток от температуры, ничего нет. Случись что, а так оно и случилось: помирай, Владимир Иванович.
Ну да ладно.
1 января 2003 года
Ну вот и первый день нового 2003 года. Как вы провели праздник, представляю. А я лег в койку, как только стемнело. Сон не шел, да какой сон, когда дело дошло, что дальше некуда. Встал, растопил печку, пожег огней, не бенгальских, как это принято на Новый год, а «Сибирских огней» (журнал). Поплакал, поклял свою судьбу, ну а что от этого толку, один черт никто меня не слышал, никто меня не видел. Одна у меня маленькая, как искорка, надежда: это на мантуровских. Может, все-таки после праздников будут работать…
2 января
Первый день голодовки в новом году. Да, были у меня какие-то надежды в моем положении, но они с каждым днем делаются все меньше и меньше. Как ни кручусь, ни верчусь, а придется все же здесь, в Сосновке, подыхать. Все же интересно: сколько я без жратвы протяну? Дней десять, двадцать, ну а потом труп. Да нет, не протянуть, мороз не даст. Тот свое дело знает. Были бы лыжи, пошел бы в Зебляки. А тут куда, снегу выпало с метр.
3 января 2003 года
Опять всю ночь не спал. Все думал, выход искал из моего незавидного положения. Ведь что получается: ждать, когда меня хватятся, не дождаться, с голоду не помру, так замерзну. Мантуровских тоже не слышно, да и навряд ли они будут работать. Так что же остается делать мне? Ложиться и ждать, когда замерзну. Нет, не могу. Живой, все видеть, ощущать, двигаться, думать, и вот так, помереть?!
Нет, не смогу. Так что же делать? Один выход. Дергать на Зебляки. Опять же, а если они на 24 км. не работают? Хотя базар был, что с морозами они перейдут на машинную вывозку. До самих Зебляков мне не дойти. Вот они, проблемы. Проблемы жизни и смерти. Еще сегодня подумаю, и если решусь, то завтра надо двигать, пока совсем не ослаб.
Да, Сергеич, вот когда друзья-товарищи открываются. Правильно ведь говорят: друзья-товарищи в беде познаются. Со мной она случилась. И что же? Ни друзей, ни товарищей. Ты нам сейчас, Питерский, не нужен, а что с тобой, что у тебя, это не наши проблемы. Вас же, я и тебя считаю еще моим начальником, вроде 4, так неужели никто из вас не хватился насчет меня? Для чего тогда у вас башки? Шапку только носить. Ведь 90% из-за вас я замерзну и с голоду помру. Неужели трактор ценится дороже человеческой жизни? Да, Россия. Докатились. А ведь спросу ни с кого не будет. По пьянке, мол, замерз.
4 января
Третий день не жравши, чувствую, состояние уже не то. Вялость во всем теле, усталость.
Так что же делать? Что?
Лежать и ждать, когда издохну, или все-таки пойти на Зебляки? Это 90%, даже больше, что мне не дойти. И здесь лежать и ждать. Так что же все-таки делать?
Обувку, правда, кое-какую соорудил, все полегче, чем резиновые сапоги. Но вот ноги, ноги, суки, да и снегу навалило. В иных местах по пояс. Наверное, все же рискну, пойду. Там впереди хоть жизнь, если дойду, а здесь мне ловить нечего.
Козлы, пидорасы! Как еще назвать мое начальство. Как бы мне выжить да посмотреть вам в глаза, как бы? Неужели судьба так жестока ко мне? За что ко мне такая немилость, за что?
5 января
Все-таки решил пойти на Зебляки, далеко ли дойду, не знаю. Слабость во всем теле, да столько снега. Если что, ищите по дороге до угольника, там через перемычку и на зебляковскую узкоколейку.
6 января
Вчера хотел уйти в Зебляки, какое! Снегу по пояс, без лыж, да с моими теперешними ногами о выходе и речи нет. Какому же раздолбаю в позапрошлом году понадобились мои лыжи? Ведь ничего не взяли, только их.
Как хочу жрать. Знал бы кто! Сейчас бы буханку черного, 0,5 кильки, 2 самогонки: засадить и умирать можно.
Утром что-то еле встал, слабость какая-то во всем теле. Руки дрожат. Даже вот пишу и заметно. Ну что, дело, кажется, подходит к концу. Надежд на выручку никаких. Абсолютно. Придется здесь издыхать, в холоде, голоде, в темноте, в одиночестве. Но за что мне такая выпала доля? Почему я? Боже, чем я перед тобой провинился, что ты так ко мне отнесся? Чем я перед тобой виноват?
Пройдет эта суровая зима, весна, лето. Люди будут мять, топтать эту траву, дышать воздухом, да просто будут жить.
А меня не будет. Все это без меня. Рыбалка, грибы, ягоды, да и вся остальная жизнь. Я больше не увижу ни Якшангу, ни Зебляки, не пройдусь по магазинам, не встречу знакомых. Вот здесь, в Сосновке, в четырех стенах, все и кончится.
Где же ты, друг-товарищ, где? Или я тебе нужен был только по твоим надобностям?
Все же удивительное в жизни бывает. Вот народ, люди летом, осенью и зимой, да, считай, круглый год ездили, каждый по своим делам. Останавливались у меня. Отказа ни в чем не было. Мне не мешали. Многие звали: Питерский, будешь в Якшанге - заходи ночевать. А я не только не заходил, но не знаю, где живут-то многие. Ладно, к чему все расписал? А к тому, что, что выручал многих, а случилась со мной беда, и остался один у разбитого корыта. Ведь все-таки вы живете в поселке, у вас и техника, да вообще возможностей больше. Вы все же коллектив, можно было бы и проведать, узнать, что к чему. Так нет, зачем ноги ломать. Вот летом, осенью по ягоды, грибы, другое дело. А меня из-за вас в какой-то степени не будет. Попал я в западню. Каких-то 13-15 км, а непреодолимы, как в свое время Китайская стена, Берлинская. По ту сторону солнце, радость, жизнь. По эту голод, холод, смерть.
7 января (Рождество Христово)
С последним в своей жизни праздником тебя, В.И., Рождеством Христовым!
8 января
Спичек последний коробок. Зато нашел немного лаврушки. Ее если только в задницу пихать, больше некуда. Видели бы вы меня сейчас. Ноги как у дистрофика, а по сути я им и есть. Морда худая, грязная. Это от печки грязная. Так в хате тепло, но коптит. Ну да ладно, переделаете. Это уж без меня. Каждый день вспоминаю этих козлов, мое начальство. Суки они последние. Ведь можно на тепловозе доехать, сейчас же зима, снег рыхлый, это не март. Все больше писать не буду. Только дни ставить буду, чтоб народ знал, когда я примерно дуба дам.
10 января
Кончился уксус. Дело подходит, видно, к концу. Тоненькую доску без перекура не перепилить. Думал, январь протяну, какой хрен! Неделю от силы. Жрать совершенно нечего. А уже 9 дней во рту, кроме воды, ничего не было.
Девять дней в этом месяце, да 29 в декабре. Вот что я тут подумал. Блокадникам Питера полегче было. Они хоть 125 г хлеба получали, а здесь голый wasser. Получал, не получал, конец один, что у них, что у меня. Ну а где же все-таки мои мастера, где? С 12 января начну делать себе смертное ложе. Натаскаю побольше тряпок. Надену на себя сколько влезет.
12 января
Рождество прошло, но морозов здесь, в Сосновке, не было. Дни стояли солнечные и тихие. Наверное, на крещение завернет, к моей кончине. Все, я вроде готов. Не раздеться, ни одеться. Уже и руки не слушаются. Пью кипяток с солью. Вот и вся моя еда. Лег бы и лежал. Так замерзну через два-три дня. Вообще, к чему я сопротивляюсь? Жить, жить охота, люди! Пойду дров немного к вечеру наломаю. Пока светло да пока желание есть.
15 января
Вот и старый Новый год прошел. У меня все то же! Никого и ничего. Уже еле стал вставать. Видно, последнюю неделю доживаю. ЛПХ, хоть и бывший, один черт коллектив, не могли спасти 1 человека.
ИРОДЫ, ДУШЕГУБЫ, УБИЙЦЫ. На вашей совести моя смерть. Чтоб вам так издыхать.