Новая латышская Кармен. С Кубы:-)
Латвийская национальная опера зачастила в Москву: четыре года назад были гастроли оперной части. Год назад - балетной, и вот снова приехала опера. Привезла два спектакля: «Леди Макбет Мценского уезда» (идет в Большом), и «Кармен» (будет поставлена в этом сезоне в Большом).
О «Леди» писать почти не буду, сухой остаток - горький, постановка - исключительно антирусская, о беспробудном пьянстве, тупости и пошлости современной России, причем, в очень подробном разработке (пьянство здесь не меньше 20 сортов).
Вроде бы, почти все правда, но слишком сгущенная, гиперболизированная, тошнотворная. И … банальная, вся Европа так именно и думает о русских: всеобщее, беспробудное пьянство, угар: убийство - дело житейское в месте, где грязь, поголовное пьянство и блуд - норма. Но … все это слишком мелкая и банальная идейка для огромной трагической музыки. Не все русские так пьют, не все русские под этим делом совершают убийство за убийством.
Хорошо еще, что более чем странная речь латышского министра культуры, открывавшей (это была дама) Год латвийской культуры в России, последовала не перед реальным началом гастролей (т.е. перед откровенно антирусской «Леди Макбет»), а перед «кубинской» «Кармен». В этой странной речи прозвучало на трех европейских языках (латышском, английском и русском), что Россия для молодых латышей сейчас - столь же далекая и непонятная страна, как Индия или Китай. И что русские - такие же далекие и непонятные люди для них, как индусы или китайцы:-) Забавно, что это было сказано перед спектаклем труппы, в которой чуть ли не половина состава - русские артисты, где рабочий язык балета - русский, худрук говорит по-русски практически без акцента и предметно дружит с москвичами, а обе привезенные оперы срежиссированы в добрых старых традициях раннего Московского художественного театра!
«Кармен» - третья (включая Набукко в московской Новой опере) из виденных мной постановок начинающего режиссера Андрейса Жагарса. После третьего спектакля основные рецепты его режиссуры показались достаточно последовательными и ясными: обязательная актуализация (но не обязательное обращение к сегодняшнему дню), подробная разработка мизансцен, особенно бросающаяся в глаза при работе массовки, детальная погруженность в достоверность, быт, нравы, психологию и почти полное игнорирование метафорического театрального языка.
При всем том спектакли не выглядят как близнецы, особенно два туземных, латышских. После «Леди Макбет» хочется помыться или, на худой конец, загрысть кого-нибудь:-), а после "Кармен", не смотря на трагический финал, настроение вполне солнечное, поющее, если не ликующее. В чем дело? Проанализировав, я все-таки примирилась с мыслью, что виновата-то музыка.
Действие «Кармен» сдвинуто по времени: из первой трети XIX века - в последнюю треть ХХ. Актуализация «Кармен» логично потянула за собой и смену географии, перелет Кармен на другой континент, оплодотворенный, тем не менее, испанской культурой. Действие из благополучной (на сегодня) страны Евросоюза (Испании), места цивилизованного и уже спокойного, перенесено в Латинскую Америку, точнее - на Кубу: страсти диковатой окраины Европы позапрошлого века не пристали Европе нынешней, давно миновавшей пик своей пассионарности. А вот Латинской Америке такие страсти сейчас - впору.
Но нужна ли Кармен актуализация? Еще за неделю до гастролей этот вопрос был сомнителен. Но накануне, примерно за неделю до начала гастролей Латвийской оперы, по телевидению показали «Кармен» с Арены ди Верона в постановке самого именитого, пожалуй, оперного режиссера Франко Дзефирелли. После скучищи-банальщины-штампованности веронской постановки (ну и что в этой теме можно сказать нового? - хотелось сказать после записи) надо было полечиться чем-либо принципиально иным, не навязшим в зубах, и латвийско-кубинский вариант Кармен на этот вызов ответил. На широко утоптанной постановочной дорожке рижско-кубинская «Кармен», как минимум, смотрелась свежо.
Почему все-таки была выбрана Куба среди во многом единой латиноамериканской молодой культуры? Тут может быть несколько догадок.
Первая - до Кастро Куба носила специфический титул публичного дома Америки. Свободные нравы в этой части национальной культуры Кастро не укротил. Но свобода нравов - это вовсе не особенность Кубы - секс вместе с церковью и футболом составляет главную триаду приоритетов всего континента. Кармен латвийской оперы - девица весьма вольных нравов, не покареженных цивилизацией. Она сознательно и демонстративно пользуется своей открытой сексуальностью. В бывшем «публичном доме Америки» это весьма кстати.
Вторая: контрабандисты в современном мире - это некий нонсенс, а вот беженцы, переправляющиеся на самодельных плавсредствах в Майами из соседней социалистической Кубы, - это реальность сегодняшнего дня.
Третья причина - собственно, эту версию озвучил в одном из интервью сам Жагарс; в свободном пересказе она звучит как: побывав на Кубе, я увидел, что означает свобода для этого народа. Свобода - главная тема оперы и главный жизненный принцип главной героини оперы. Но вовсе не спектакля режиссера Жагарса. Хотя, может быть это специфический вариант свободы - свобода от всяких норм и правил, по которым живет общество? Эта тема - точно из спектакля Жагарса. Да и личное знакомство с фактурой - чрезвычайно важно для дотошного стиля Жагарса. Фактура, личные заметки о стране и нравах - тщательно переносятся на сцену. Может быть, только по-театральному гиперболизируются? Как вышло со сверхрусской Леди?
Кубинская Кармен - по-прежнему работница табачной фабрики, но над обшарпанным (а как иначе при социализме?) зданием фабрики висит лозунг и портрет народного вождя (а как иначе при социализме?), при первом появлении Кармен одна буква лозунга «буквально» сваливается, и дверцы фабрики (на «соплях», как иначе при социализме?) срываются с петель и падают.
Вокруг Кармен - очень подробно и достоверно разработанный «кубинский» мир: мальчишки - оборванцы, цветные граждане, ленивые и приставучие полицейские, машины полувековой давности выпуска, обыденный секс на пляже, в той самой машине, общая ламбада в кабачке, обшарпанный заводик с портретом вождя и его же лозунгами, вылизанный стадион, гаванские небоскребы на берегу Мексиканского залива и беженцы, мастерящие из покрышек и прочего подсобного материала плоты для путешествия в Соединенные Штаты Америки… В этом знакомом по незабвенной памяти социализму и телевизору мирке царит Кармен.
Первое действие построено на ее педалируемо самочном поведении: она носит обтягивающие наряды в стиле диско, дешевые, но броские, никаких мантилек, роз в волосах (при первой встрече Кармен бросает Хозе цветок, отрывая его со своих шлепанцев), ее пластика построена на манерах дешевого стрип-шоу - откровенные прикосновения и провоцирующие позы, - чтобы все это не описывать в подробностях, достаточно всего двух слов - стиль ламбады, откровенного соблазнения и половой провокации. Ламбада, кстати, отлично ложится на музыку Бизе. Голос Кармен (Лиора Гродникайте) - заглублен, низы пропеваются исключительно сексуальным грудным регистром, эта Кармен даже не поет, а мурлыкает. Влюбившись (по ее собственному удивленному признанию), эта Кармен не тратит время на заигрывание с «объектом», получив его - она сразу же приступает к делу: раздевает Хозе, а, услышав «Та-ра-па-пам, играют зорю», бросает в несостоявшегося любовника все, что уже успела с него снять.
Манкая манера слетает с Кармен, которая разлюбила Хозе, как шелуха. Больше никакой «ламбады»: манера становится строже, без бордельных поз, наряды - выдержанней. В 4 акте - апофеоз смены стиля - Кармен появляется вся в белом - в дорогом брючном костюме: статус подруги известного кубинского спортсмена (Тореадор стал у Жагарса боксером, это национальный корректив Кубы латиноамериканской триады национальных «богов»: не футбол, а бокс) не позволяет рядиться в броские цыганские тряпки. В вокале Кармен исчезают и мурлыкающие интонации. Мораль этой Кармен - ты все пела - это дело, так пойди же, попляши! Механизм, запущенный Кармен, сработал против нее самой же.
Вокальная манера Гродникайте - очень своеобразна, ее вокал трудно назвать оперным (пресловутое мурлыканье внизу, скорей, напоминает не пение, а напевание), а голос - богатым и громким (дирижеру постоянно приходилось понижать градус музыки, учитывая тишину голоса Гродникайте), но в целом образ получился самобытным и запомнился естественностью, если не сказать определенней - животной естественностью. Проблема вокальных проблем певицы - как мне кажется, в том, что, обладая возможностями сопрано, она не в состоянии достаточно озвучить нижний регистр меццовой партии; артистизм, особая, манкая женственная интонация не могут искупить недостаточную силу и мясистость голоса, чтобы полноценно озвучить то, что написал Бизе. Но крамольная мысль - то, что я слышала из Вероны - мне понравилось куда меньше, мне вообще басовитые Кармен не нравятся, а вокал Марины Домашенко - слишком груб, тяжеловесен и темен для Кармен.
Нетипичной получилась антагонистка Кармен - Микаэла (Кристина Ополайс). Традиционная хорошая девочка, деревенская скромняжка, записная страдалица, Микаэла здесь предстала бойкой девушкой, если не красивой, то интересной, в хорошо известной по очень молоденьким девицам подростковом стиле - коротенькие юбочки или шортики, рюкзачок за спиной. Скорей студентка, чем крестьянка. Свежесть и чистота «дебютантки» Микаэлы оттенила зрелый образ уверенной в себе фам фаталь - Кармен.
Женские персонажи режиссеру удались куда больше, чем мужские.
Два главных мужских персонажа были разработаны довольно традиционно, не смотря на смену профессии Тореро на боксера (это позволило певцу предъявить
очень красивую фигуру, в жанре оперы почти беспрецедентную): акцентирована самовлюбленность персонажа, но испытание медными трубами мало кто проходит - Тореро-боксер не может даже шагу ступить без фанатской свиты и агитплакатиков.
Хозе вышел страдательным персонажем, который пытается остановить маховик, запущенный Кармен, но каждый следующий шаг - это шаг в никуда. Тенор (Сергей Антоненко - герой гастролей, пел четыре вечера подряд)- голосист, голоса не жалел, перепел начисто Гродникайте и дирижер с ним работал куда зажигательней, чем с главной исполнительницей, но казалось, что поет он без головы. Но так казалось только до финальной сцены. До финала для Хозе не было не придумано ничего особенно нового - того, чтобы запомнилось, хотя, пожалуй, запомнился ремень под основательным пузиком этого Хозе (исполнителю чуть за тридцать, а объем талии тянет на тенора с большим стажем). Но финальная сцена стала финалом Хозе, а не Кармен. Дело даже не в весомом преимуществе вокальных данных «китайца» Антоненко над европейкой Гродникайте, а в той энергетике, в тех чувствах, которые актер транслировал в зал: от почти робкой мольбы через приливы нежности и страсти к угрозам, ожесточению, аффекту. Прожил певец этот финал, и прожил как-то естественно, но тонкой грани мелодраматичности ситуации. Наградой было острое чувство сопереживания и полное забвение нелепой фигуры и запредельного размера талии.
Кстати, оказалось, что голосистый тенор рижской оперы Антоненко нарасхват, Германия-Австрия, главных сцены для наших певцов - не в счет, пел (или будет вот-вот петь) и в Ла Скала, и в Мет. Свежие голоса, особенно теноровые, особенно в условиях жестокой эксплуатации и быстрой амортизации, нарасхват.
Если бы не финал (заслуга артиста?), а «Кармен» Латвийской оперы показалась бы карменоцентричной. Власть страсти, власть своеволия, власть естественности, по большому счету, власть «хочу» над «должна», «принадлежать по праву» и прочих, напоролась на свои же принципы. За свободу и свои поступки надо платить. Надо отвечать за тех, кого мы приучили. Кармен, в конце концов, ответила. Служил пай-мальчик в армии, старательно шел по службе, была у него невеста или потенциальная невеста - пай-девочка и отличные служебные и семейные перспективы, а тут - бах-бах-бах, разорвалась секс-бомба и жизнь мальчика покатилась под откос, вместе с секс-бомбой.
Послесловие. А гастроли получились несколько разочаровывающими. Особенно, если вспомнить то послевкусие. Которое осталось от прежних гастролей того же коллектива 4 года назад. Тогда (наверное) режиссер Жагарс (он же директор театра) еще не родился, и спектакли были привезены с явным ароматом Европы. «Альцина» - один из самых стильных оперных спектаклей, которые только видела Москва. Нынешний режиссер смотрит на Восток, но не на дальний, Индия-Китай, а на ближний, в смысле на Россию.:-) Русский психологический театр, не смотря на новые якобы новмодные навороты со сменой места и времени действия, - вот его ориентир.
О «Леди» писать почти не буду, сухой остаток - горький, постановка - исключительно антирусская, о беспробудном пьянстве, тупости и пошлости современной России, причем, в очень подробном разработке (пьянство здесь не меньше 20 сортов).
Вроде бы, почти все правда, но слишком сгущенная, гиперболизированная, тошнотворная. И … банальная, вся Европа так именно и думает о русских: всеобщее, беспробудное пьянство, угар: убийство - дело житейское в месте, где грязь, поголовное пьянство и блуд - норма. Но … все это слишком мелкая и банальная идейка для огромной трагической музыки. Не все русские так пьют, не все русские под этим делом совершают убийство за убийством.
Хорошо еще, что более чем странная речь латышского министра культуры, открывавшей (это была дама) Год латвийской культуры в России, последовала не перед реальным началом гастролей (т.е. перед откровенно антирусской «Леди Макбет»), а перед «кубинской» «Кармен». В этой странной речи прозвучало на трех европейских языках (латышском, английском и русском), что Россия для молодых латышей сейчас - столь же далекая и непонятная страна, как Индия или Китай. И что русские - такие же далекие и непонятные люди для них, как индусы или китайцы:-) Забавно, что это было сказано перед спектаклем труппы, в которой чуть ли не половина состава - русские артисты, где рабочий язык балета - русский, худрук говорит по-русски практически без акцента и предметно дружит с москвичами, а обе привезенные оперы срежиссированы в добрых старых традициях раннего Московского художественного театра!
«Кармен» - третья (включая Набукко в московской Новой опере) из виденных мной постановок начинающего режиссера Андрейса Жагарса. После третьего спектакля основные рецепты его режиссуры показались достаточно последовательными и ясными: обязательная актуализация (но не обязательное обращение к сегодняшнему дню), подробная разработка мизансцен, особенно бросающаяся в глаза при работе массовки, детальная погруженность в достоверность, быт, нравы, психологию и почти полное игнорирование метафорического театрального языка.
При всем том спектакли не выглядят как близнецы, особенно два туземных, латышских. После «Леди Макбет» хочется помыться или, на худой конец, загрысть кого-нибудь:-), а после "Кармен", не смотря на трагический финал, настроение вполне солнечное, поющее, если не ликующее. В чем дело? Проанализировав, я все-таки примирилась с мыслью, что виновата-то музыка.
Действие «Кармен» сдвинуто по времени: из первой трети XIX века - в последнюю треть ХХ. Актуализация «Кармен» логично потянула за собой и смену географии, перелет Кармен на другой континент, оплодотворенный, тем не менее, испанской культурой. Действие из благополучной (на сегодня) страны Евросоюза (Испании), места цивилизованного и уже спокойного, перенесено в Латинскую Америку, точнее - на Кубу: страсти диковатой окраины Европы позапрошлого века не пристали Европе нынешней, давно миновавшей пик своей пассионарности. А вот Латинской Америке такие страсти сейчас - впору.
Но нужна ли Кармен актуализация? Еще за неделю до гастролей этот вопрос был сомнителен. Но накануне, примерно за неделю до начала гастролей Латвийской оперы, по телевидению показали «Кармен» с Арены ди Верона в постановке самого именитого, пожалуй, оперного режиссера Франко Дзефирелли. После скучищи-банальщины-штампованности веронской постановки (ну и что в этой теме можно сказать нового? - хотелось сказать после записи) надо было полечиться чем-либо принципиально иным, не навязшим в зубах, и латвийско-кубинский вариант Кармен на этот вызов ответил. На широко утоптанной постановочной дорожке рижско-кубинская «Кармен», как минимум, смотрелась свежо.
Почему все-таки была выбрана Куба среди во многом единой латиноамериканской молодой культуры? Тут может быть несколько догадок.
Первая - до Кастро Куба носила специфический титул публичного дома Америки. Свободные нравы в этой части национальной культуры Кастро не укротил. Но свобода нравов - это вовсе не особенность Кубы - секс вместе с церковью и футболом составляет главную триаду приоритетов всего континента. Кармен латвийской оперы - девица весьма вольных нравов, не покареженных цивилизацией. Она сознательно и демонстративно пользуется своей открытой сексуальностью. В бывшем «публичном доме Америки» это весьма кстати.
Вторая: контрабандисты в современном мире - это некий нонсенс, а вот беженцы, переправляющиеся на самодельных плавсредствах в Майами из соседней социалистической Кубы, - это реальность сегодняшнего дня.
Третья причина - собственно, эту версию озвучил в одном из интервью сам Жагарс; в свободном пересказе она звучит как: побывав на Кубе, я увидел, что означает свобода для этого народа. Свобода - главная тема оперы и главный жизненный принцип главной героини оперы. Но вовсе не спектакля режиссера Жагарса. Хотя, может быть это специфический вариант свободы - свобода от всяких норм и правил, по которым живет общество? Эта тема - точно из спектакля Жагарса. Да и личное знакомство с фактурой - чрезвычайно важно для дотошного стиля Жагарса. Фактура, личные заметки о стране и нравах - тщательно переносятся на сцену. Может быть, только по-театральному гиперболизируются? Как вышло со сверхрусской Леди?
Кубинская Кармен - по-прежнему работница табачной фабрики, но над обшарпанным (а как иначе при социализме?) зданием фабрики висит лозунг и портрет народного вождя (а как иначе при социализме?), при первом появлении Кармен одна буква лозунга «буквально» сваливается, и дверцы фабрики (на «соплях», как иначе при социализме?) срываются с петель и падают.
Вокруг Кармен - очень подробно и достоверно разработанный «кубинский» мир: мальчишки - оборванцы, цветные граждане, ленивые и приставучие полицейские, машины полувековой давности выпуска, обыденный секс на пляже, в той самой машине, общая ламбада в кабачке, обшарпанный заводик с портретом вождя и его же лозунгами, вылизанный стадион, гаванские небоскребы на берегу Мексиканского залива и беженцы, мастерящие из покрышек и прочего подсобного материала плоты для путешествия в Соединенные Штаты Америки… В этом знакомом по незабвенной памяти социализму и телевизору мирке царит Кармен.
Первое действие построено на ее педалируемо самочном поведении: она носит обтягивающие наряды в стиле диско, дешевые, но броские, никаких мантилек, роз в волосах (при первой встрече Кармен бросает Хозе цветок, отрывая его со своих шлепанцев), ее пластика построена на манерах дешевого стрип-шоу - откровенные прикосновения и провоцирующие позы, - чтобы все это не описывать в подробностях, достаточно всего двух слов - стиль ламбады, откровенного соблазнения и половой провокации. Ламбада, кстати, отлично ложится на музыку Бизе. Голос Кармен (Лиора Гродникайте) - заглублен, низы пропеваются исключительно сексуальным грудным регистром, эта Кармен даже не поет, а мурлыкает. Влюбившись (по ее собственному удивленному признанию), эта Кармен не тратит время на заигрывание с «объектом», получив его - она сразу же приступает к делу: раздевает Хозе, а, услышав «Та-ра-па-пам, играют зорю», бросает в несостоявшегося любовника все, что уже успела с него снять.
Манкая манера слетает с Кармен, которая разлюбила Хозе, как шелуха. Больше никакой «ламбады»: манера становится строже, без бордельных поз, наряды - выдержанней. В 4 акте - апофеоз смены стиля - Кармен появляется вся в белом - в дорогом брючном костюме: статус подруги известного кубинского спортсмена (Тореадор стал у Жагарса боксером, это национальный корректив Кубы латиноамериканской триады национальных «богов»: не футбол, а бокс) не позволяет рядиться в броские цыганские тряпки. В вокале Кармен исчезают и мурлыкающие интонации. Мораль этой Кармен - ты все пела - это дело, так пойди же, попляши! Механизм, запущенный Кармен, сработал против нее самой же.
Вокальная манера Гродникайте - очень своеобразна, ее вокал трудно назвать оперным (пресловутое мурлыканье внизу, скорей, напоминает не пение, а напевание), а голос - богатым и громким (дирижеру постоянно приходилось понижать градус музыки, учитывая тишину голоса Гродникайте), но в целом образ получился самобытным и запомнился естественностью, если не сказать определенней - животной естественностью. Проблема вокальных проблем певицы - как мне кажется, в том, что, обладая возможностями сопрано, она не в состоянии достаточно озвучить нижний регистр меццовой партии; артистизм, особая, манкая женственная интонация не могут искупить недостаточную силу и мясистость голоса, чтобы полноценно озвучить то, что написал Бизе. Но крамольная мысль - то, что я слышала из Вероны - мне понравилось куда меньше, мне вообще басовитые Кармен не нравятся, а вокал Марины Домашенко - слишком груб, тяжеловесен и темен для Кармен.
Нетипичной получилась антагонистка Кармен - Микаэла (Кристина Ополайс). Традиционная хорошая девочка, деревенская скромняжка, записная страдалица, Микаэла здесь предстала бойкой девушкой, если не красивой, то интересной, в хорошо известной по очень молоденьким девицам подростковом стиле - коротенькие юбочки или шортики, рюкзачок за спиной. Скорей студентка, чем крестьянка. Свежесть и чистота «дебютантки» Микаэлы оттенила зрелый образ уверенной в себе фам фаталь - Кармен.
Женские персонажи режиссеру удались куда больше, чем мужские.
Два главных мужских персонажа были разработаны довольно традиционно, не смотря на смену профессии Тореро на боксера (это позволило певцу предъявить
очень красивую фигуру, в жанре оперы почти беспрецедентную): акцентирована самовлюбленность персонажа, но испытание медными трубами мало кто проходит - Тореро-боксер не может даже шагу ступить без фанатской свиты и агитплакатиков.
Хозе вышел страдательным персонажем, который пытается остановить маховик, запущенный Кармен, но каждый следующий шаг - это шаг в никуда. Тенор (Сергей Антоненко - герой гастролей, пел четыре вечера подряд)- голосист, голоса не жалел, перепел начисто Гродникайте и дирижер с ним работал куда зажигательней, чем с главной исполнительницей, но казалось, что поет он без головы. Но так казалось только до финальной сцены. До финала для Хозе не было не придумано ничего особенно нового - того, чтобы запомнилось, хотя, пожалуй, запомнился ремень под основательным пузиком этого Хозе (исполнителю чуть за тридцать, а объем талии тянет на тенора с большим стажем). Но финальная сцена стала финалом Хозе, а не Кармен. Дело даже не в весомом преимуществе вокальных данных «китайца» Антоненко над европейкой Гродникайте, а в той энергетике, в тех чувствах, которые актер транслировал в зал: от почти робкой мольбы через приливы нежности и страсти к угрозам, ожесточению, аффекту. Прожил певец этот финал, и прожил как-то естественно, но тонкой грани мелодраматичности ситуации. Наградой было острое чувство сопереживания и полное забвение нелепой фигуры и запредельного размера талии.
Кстати, оказалось, что голосистый тенор рижской оперы Антоненко нарасхват, Германия-Австрия, главных сцены для наших певцов - не в счет, пел (или будет вот-вот петь) и в Ла Скала, и в Мет. Свежие голоса, особенно теноровые, особенно в условиях жестокой эксплуатации и быстрой амортизации, нарасхват.
Если бы не финал (заслуга артиста?), а «Кармен» Латвийской оперы показалась бы карменоцентричной. Власть страсти, власть своеволия, власть естественности, по большому счету, власть «хочу» над «должна», «принадлежать по праву» и прочих, напоролась на свои же принципы. За свободу и свои поступки надо платить. Надо отвечать за тех, кого мы приучили. Кармен, в конце концов, ответила. Служил пай-мальчик в армии, старательно шел по службе, была у него невеста или потенциальная невеста - пай-девочка и отличные служебные и семейные перспективы, а тут - бах-бах-бах, разорвалась секс-бомба и жизнь мальчика покатилась под откос, вместе с секс-бомбой.
Послесловие. А гастроли получились несколько разочаровывающими. Особенно, если вспомнить то послевкусие. Которое осталось от прежних гастролей того же коллектива 4 года назад. Тогда (наверное) режиссер Жагарс (он же директор театра) еще не родился, и спектакли были привезены с явным ароматом Европы. «Альцина» - один из самых стильных оперных спектаклей, которые только видела Москва. Нынешний режиссер смотрит на Восток, но не на дальний, Индия-Китай, а на ближний, в смысле на Россию.:-) Русский психологический театр, не смотря на новые якобы новмодные навороты со сменой места и времени действия, - вот его ориентир.