Гей, гей, Распутин!
Первая оперная премьера московского сезона состоялась.
Геликон открылся. Экзотическое название. Для оперы: в историю шоубиза РаспутИн уже вошел вместе с синонимом «рашен лав машин». Для Геликона - «Распутин» не случаен. Некое продолжение традиции: уже третья опера в Геликоне на предмет русской истории, сочиненная иностранцем.
ВПервым был «Петр Первый», опера старинная - покрытого пылью столетий и почти не исполняемого французского композитора Гретри.
Второй - «Сибирь» итальянского композитора Джордано, эститка 19ого века, опера в расцвете - арии, ансамбли, хоры.
Обе оперы были с сюжетами из серии «разлюли-малина» или «увесистная клюква» (что больше нравицца), но музыкально, как минимум, довольно любопытны и слушабельны. Ситуация в «Распутиным» - принципиально иная. Это можно и не смотреть (поскольку сюжет для местной публики хорошо известен, если, прямо не сказать, затерт), но слушать точно невозможно.
Я-то ожидала от американца чего-то более мьюзикального, конечно, не формата Бони-М, но все-таки более удобоваримого, бродвейского. А по факту европейский авангард - атональность как основной прием, полный сурьез (настоящая, взрослая опера) с небольшими постмодернисткими включениями: в начале оперы на ехидный парафраз вальса из Лебединого кривляются две балерины - в черном и белом (Одет и Одиль?), а потом князь Феликс Юсупов (он же Эльстен-Сумароков), по воле автора персонаж не конца раскрытой сексуальной ориентации, исполняет кабаретный номер в женском одеянии. Музыка из кабаре кажется знакомой, заимствованной.
Всё остальное - за гранью, как сказал мой сосед, или в исконных традициях ХХ века - речитативы, иногда даже просто «слова, слова, слова…» совсем без музыки, шумы и атональности. Слушать (если) можно с трудом. Можно не слушать. Даже лучше не слушать. Головной боли меньше.
Дирижер попался забавный. Поньки на нас не хватило (я смотрела последний спектакль премьерного блока) - достался Чудовский - вот это действительно чудо - как он собирал оркестр, не могу судить, кто виноват больше в головной боли - композитор или музыканты, но до последнего мизинца копировал монументальную пластику Курентзиса. При светлых кудрях и милой северной мордашке Чудовского клонирование манеры пафосного грека смотрелось чудаковато.
Приколы и проколы
Для русской публики эта история известна до деталей, композитор транслирует: Николай Романов - слабый и слабовольный правитель, находится под каблучком свой жены, сибирский мужик, вылечивший наследника, входит в доверие к «маме» Алекс, а через нее влияет и на бесхребетного «папу» Ники, становится видной персоной, но остается распутником-развратником (на небольшую оперу в 1,5 часа приходятся 2 оргии). Алекс - главная героиня (по объему музыкального материала) первого действия (нам Загоринской не досталось, а по остаточному принципу достался кошмар в виде Требелевой, у которой из всех ее словообильных монологов я поняла только два слова - отец Григорий. Требелева была и самым слабым вокальным звеном этой истории с оперой).
так семья Романовым "просрпала" Россию.
Хрестоматийно представлено убийство Распутина, знакомое до мельчайших деталей все, кто читал Пикуля (а кто ж его не читал?): мадера, Ирина, которая не приходит, ядовитые пирожные и выстрелы и оживление трупа. Разве что проруби с глазом не было.
Все знакомо русскому читателю-зрителю, чем его удивлять?
Решили удивить Феликсом Юсуповым. Феликс стал вторым (после Александры Федоровны) героем этой оперы и первым главным героем второго действия. Волей автора он превращен в главного фигуранта убийства Распутина (Феликс, конечно, был одним из главных фигурантов и в реальности, но в очень тесной компании великих князей, которые желали убрать позор семьи куда больше Феликса) и трансвестита (?), с «голубой» мотивацией - на убийство Распутина его подвигает месть за самоубийство «первого» друга, открывшего путь к наслаждениям: милый друг был личным врачом «семьи» и получил отставку после «воцарения» Распутина, потеря работы/репутации и привела к самоубийству.
Истиной окраске ориентации Феликса посвящена смачно поставленная сцена в кабаре, где Феликс-трансвестит представляет кабаретную певичку. Сцена сделана на общеизвестных заимствованиях - что-то среднее между выступлением Мартина фон Эссенбека из «Гибели богов» в роли «голубого ангела» и бурновским «Лебединым».
Голубым душком (сладострастным поцелуем отца Григория и Феликса) приправлена и сцена убийства Р. в юсуповском подземелье.
Так что Геликону было за что зацепиться в сюжете (пошлятинка - фирменная геликоновская специализация): начинается опера со свального греха, или хлыстовского радения во главе с отцом Григорием (сцена идет в полумраке, но пришитые к артистическим трико пенисы и сиськи и имитации множественных половых актов все-таки представлены публики), продолжается великосветской групповухой отца Григория с эротическими репликами светских дам, расцвечивается гей-гей Феликс-кабаре-шоу, а завершается сладострастными объятиями Фели и Гриши перед мокрухой:-0 (исторический Распутин вроде бы «мальчиков» не любил, а оперный, видать не брезговал).
Распутин сделан с исключительным портретным и поведенческим сходством. Глаза - ей Богу, страшные и горят как факела. Вот свидетельство.
Клиширование Распутина - один из проколов Бертмана. Не помогает и «оборот» в финале 1 действия: Распутин срывает с себя маску и парик, из жгучего брунета с длинными немытыми и нечесаными волосьями обращается в баландина со стертым лицом.
Но это только трюк, не имеющий ни продолжения, ни обоснования в поведении и пении Распутина: во втором действии на сцену возвращается тот же «старец» Григорий, и поет все тем же убедительным басом (Николай Галин действительно поет убедительно, насколько это позволяет специфический музыкальный материал).
Куда интересней Феликс. У композитора, у режиссера и певца (в первом составе был Ефимов, а у нас - Дмитрий Хромов, но я ничуть не пожалела) Феликс - не утонченный аристократ-спаситель отечества, а порочный, колоритный, местами саркастический персонаж, вокально-актерски-пластически стал абсолютным лидером этого спектакля.
Феликс и "семья":
Сценография высижена на яйцах.
Яйца - сквозной постановочный образ спектакля, до сведения скул предсказуемый (что если не яйца Фаберже - эмблема конца эпохи Романовых?) и предательский: скошенная площадка, заставленная яйцами, оставляет место только для массового стояния персонажей (группового портрета «семьи»), а никак не действия. В яйце «скрывают наследника», над ним причитает императрица. Во втором действии - драгоценные яйца снимают со сцены и остаются серые «дзоты», но они «улетают», чтобы вернуться - в финале как черт из табакерки из красного яйца появляется карикатурно-пародийный «Ленин», с красными волосами и красной бородкой,
а пролетариат массово выходит на демонстрацию с красными шарами.
К кликуше «Ленину», выкрикивающему слова про политических «проституток», мы уже привыкли, каждый день на Красной площади 3-4 таких «Лениных» ходят. А композитору (рядом сидел) это, видать, в новинку, на этой сцене он искренне хохотал, хотя это был четвертый спектакль, и можно было бы уже привыкнуть. А был ли мальчик Ленин? Задуман ли Ленин у композитора или это неумеренная прыть Бертмана, осталось загадкой.
Финальное клише "карикатура на Ленина" субституировало клише "Распутин":-)
И последнее - очень скверный свет. Просто непрофессиональный. Не только как театрал(ка) говорю, а фотограф-любитель(ница).
Я сказала: последнее? Я ошиблась, это предпоследнее.
А последнее вот что: сквозная «царская тема», с которой начинает и которой планирует заканчить сезон Геликон, наверное, была бы уместной в старинном особняке на Никитской, а в этом помещении стиля «военного коммунизма» смотрится чужеродно. Не люблю я этой новой, советской, оболочки Геликона.
Геликон открылся. Экзотическое название. Для оперы: в историю шоубиза РаспутИн уже вошел вместе с синонимом «рашен лав машин». Для Геликона - «Распутин» не случаен. Некое продолжение традиции: уже третья опера в Геликоне на предмет русской истории, сочиненная иностранцем.
ВПервым был «Петр Первый», опера старинная - покрытого пылью столетий и почти не исполняемого французского композитора Гретри.
Второй - «Сибирь» итальянского композитора Джордано, эститка 19ого века, опера в расцвете - арии, ансамбли, хоры.
Обе оперы были с сюжетами из серии «разлюли-малина» или «увесистная клюква» (что больше нравицца), но музыкально, как минимум, довольно любопытны и слушабельны. Ситуация в «Распутиным» - принципиально иная. Это можно и не смотреть (поскольку сюжет для местной публики хорошо известен, если, прямо не сказать, затерт), но слушать точно невозможно.
Я-то ожидала от американца чего-то более мьюзикального, конечно, не формата Бони-М, но все-таки более удобоваримого, бродвейского. А по факту европейский авангард - атональность как основной прием, полный сурьез (настоящая, взрослая опера) с небольшими постмодернисткими включениями: в начале оперы на ехидный парафраз вальса из Лебединого кривляются две балерины - в черном и белом (Одет и Одиль?), а потом князь Феликс Юсупов (он же Эльстен-Сумароков), по воле автора персонаж не конца раскрытой сексуальной ориентации, исполняет кабаретный номер в женском одеянии. Музыка из кабаре кажется знакомой, заимствованной.
Всё остальное - за гранью, как сказал мой сосед, или в исконных традициях ХХ века - речитативы, иногда даже просто «слова, слова, слова…» совсем без музыки, шумы и атональности. Слушать (если) можно с трудом. Можно не слушать. Даже лучше не слушать. Головной боли меньше.
Дирижер попался забавный. Поньки на нас не хватило (я смотрела последний спектакль премьерного блока) - достался Чудовский - вот это действительно чудо - как он собирал оркестр, не могу судить, кто виноват больше в головной боли - композитор или музыканты, но до последнего мизинца копировал монументальную пластику Курентзиса. При светлых кудрях и милой северной мордашке Чудовского клонирование манеры пафосного грека смотрелось чудаковато.
Приколы и проколы
Для русской публики эта история известна до деталей, композитор транслирует: Николай Романов - слабый и слабовольный правитель, находится под каблучком свой жены, сибирский мужик, вылечивший наследника, входит в доверие к «маме» Алекс, а через нее влияет и на бесхребетного «папу» Ники, становится видной персоной, но остается распутником-развратником (на небольшую оперу в 1,5 часа приходятся 2 оргии). Алекс - главная героиня (по объему музыкального материала) первого действия (нам Загоринской не досталось, а по остаточному принципу достался кошмар в виде Требелевой, у которой из всех ее словообильных монологов я поняла только два слова - отец Григорий. Требелева была и самым слабым вокальным звеном этой истории с оперой).
так семья Романовым "просрпала" Россию.
Хрестоматийно представлено убийство Распутина, знакомое до мельчайших деталей все, кто читал Пикуля (а кто ж его не читал?): мадера, Ирина, которая не приходит, ядовитые пирожные и выстрелы и оживление трупа. Разве что проруби с глазом не было.
Все знакомо русскому читателю-зрителю, чем его удивлять?
Решили удивить Феликсом Юсуповым. Феликс стал вторым (после Александры Федоровны) героем этой оперы и первым главным героем второго действия. Волей автора он превращен в главного фигуранта убийства Распутина (Феликс, конечно, был одним из главных фигурантов и в реальности, но в очень тесной компании великих князей, которые желали убрать позор семьи куда больше Феликса) и трансвестита (?), с «голубой» мотивацией - на убийство Распутина его подвигает месть за самоубийство «первого» друга, открывшего путь к наслаждениям: милый друг был личным врачом «семьи» и получил отставку после «воцарения» Распутина, потеря работы/репутации и привела к самоубийству.
Истиной окраске ориентации Феликса посвящена смачно поставленная сцена в кабаре, где Феликс-трансвестит представляет кабаретную певичку. Сцена сделана на общеизвестных заимствованиях - что-то среднее между выступлением Мартина фон Эссенбека из «Гибели богов» в роли «голубого ангела» и бурновским «Лебединым».
Голубым душком (сладострастным поцелуем отца Григория и Феликса) приправлена и сцена убийства Р. в юсуповском подземелье.
Так что Геликону было за что зацепиться в сюжете (пошлятинка - фирменная геликоновская специализация): начинается опера со свального греха, или хлыстовского радения во главе с отцом Григорием (сцена идет в полумраке, но пришитые к артистическим трико пенисы и сиськи и имитации множественных половых актов все-таки представлены публики), продолжается великосветской групповухой отца Григория с эротическими репликами светских дам, расцвечивается гей-гей Феликс-кабаре-шоу, а завершается сладострастными объятиями Фели и Гриши перед мокрухой:-0 (исторический Распутин вроде бы «мальчиков» не любил, а оперный, видать не брезговал).
Распутин сделан с исключительным портретным и поведенческим сходством. Глаза - ей Богу, страшные и горят как факела. Вот свидетельство.
Клиширование Распутина - один из проколов Бертмана. Не помогает и «оборот» в финале 1 действия: Распутин срывает с себя маску и парик, из жгучего брунета с длинными немытыми и нечесаными волосьями обращается в баландина со стертым лицом.
Но это только трюк, не имеющий ни продолжения, ни обоснования в поведении и пении Распутина: во втором действии на сцену возвращается тот же «старец» Григорий, и поет все тем же убедительным басом (Николай Галин действительно поет убедительно, насколько это позволяет специфический музыкальный материал).
Куда интересней Феликс. У композитора, у режиссера и певца (в первом составе был Ефимов, а у нас - Дмитрий Хромов, но я ничуть не пожалела) Феликс - не утонченный аристократ-спаситель отечества, а порочный, колоритный, местами саркастический персонаж, вокально-актерски-пластически стал абсолютным лидером этого спектакля.
Феликс и "семья":
Сценография высижена на яйцах.
Яйца - сквозной постановочный образ спектакля, до сведения скул предсказуемый (что если не яйца Фаберже - эмблема конца эпохи Романовых?) и предательский: скошенная площадка, заставленная яйцами, оставляет место только для массового стояния персонажей (группового портрета «семьи»), а никак не действия. В яйце «скрывают наследника», над ним причитает императрица. Во втором действии - драгоценные яйца снимают со сцены и остаются серые «дзоты», но они «улетают», чтобы вернуться - в финале как черт из табакерки из красного яйца появляется карикатурно-пародийный «Ленин», с красными волосами и красной бородкой,
а пролетариат массово выходит на демонстрацию с красными шарами.
К кликуше «Ленину», выкрикивающему слова про политических «проституток», мы уже привыкли, каждый день на Красной площади 3-4 таких «Лениных» ходят. А композитору (рядом сидел) это, видать, в новинку, на этой сцене он искренне хохотал, хотя это был четвертый спектакль, и можно было бы уже привыкнуть. А был ли мальчик Ленин? Задуман ли Ленин у композитора или это неумеренная прыть Бертмана, осталось загадкой.
Финальное клише "карикатура на Ленина" субституировало клише "Распутин":-)
И последнее - очень скверный свет. Просто непрофессиональный. Не только как театрал(ка) говорю, а фотограф-любитель(ница).
Я сказала: последнее? Я ошиблась, это предпоследнее.
А последнее вот что: сквозная «царская тема», с которой начинает и которой планирует заканчить сезон Геликон, наверное, была бы уместной в старинном особняке на Никитской, а в этом помещении стиля «военного коммунизма» смотрится чужеродно. Не люблю я этой новой, советской, оболочки Геликона.