Предпосылки. Выбор метода
Итак, нам нужно найти способ преодолеть классическое разделение философов на материалистов и идеалистов, то есть возродить на новом витке развития дуалистическое мировоззрение Иммануила Канта. Не воспользоваться ли нам кантовским критическим методом, применив его к современному научному знанию?
Однако современные ученые сами хорошо владеют критическим методом. Поэтому их научные труды самокритично не выходят за рамки частных теорий, интерпретирующих узкий спектр эмпирических данных. Кроме того, ученых сегодня в тысячи раз больше, чем во времена Канта, даже если брать только гуманитарные науки. Применить результаты одной школы для критики другой нельзя из-за несовместимости научного жаргона и частных моделей, несовпадения полей исследования. Поэтому сегодня науке нужен не столько критический анализ, сколько синтез универсальных моделей. Классический пример такого синтеза - квантовая механика, объединившая и упразднившая волновую и корпускулярную модели.
Метод Канта при внимательном рассмотрении с современных позиций оказывается «двухслойным». На поверхности - понятный европейским современникам Канта рационально-критический подход, за которым не так уж трудно увидеть совсем иной метод - интуитивно-синтетический. Именно синтез Кантом универсальной модели позволил ему подвергнуть критике современную ему метафизику. Кант много времени посвятил изучению и преподаванию естественных наук. Поэтому подход Канта к философским проблемам скорее естественнонаучный, чем философский в привычном для его времени смысле. Кант сам признается, что хотел бы превратить метафизику в строгую науку. Созданная Кантом теоретическая модель «чистого разума», активно взаимодействующего с внешним миром, основана на обобщении опыта великих ученых - Галилея, Коперника, Кеплера, Ньютона. Их методы Кант интуитивно воспринял и обобщил в «Критике чистого разума».
Кант вынашивал замысел своей главной книги двенадцать лет. Это и был период синтеза универсальной модели. Затем на ее основе Кант применил уже рационально-критический метод для ревизии современной ему философии. Так что «чистый разум» возник как бы внутри философии, хотя на деле был привнесен извне - из опыта естественных наук.
Синтез теоретической модели не всегда означает умения ее применять, тем более - рекурсивно, по отношению к самой себе. Как человек XVIII века, Кант не воспринимал «чистый разум» как одну из возможных моделей. Хотя именно это предполагает описанное Кантом отношение познающего субъекта к внешнему объекту. Несмотря на блестящую идею «вещи самой по себе», Кант отождествляет свою модель с действительностью, хотя за феноменом человеческого разума кроется такой же «ноумен», как и за другими явлениями природы. Подобным образом Евклидова геометрия отождествлялась с реальным пространством. Лишь появление в XIX веке неевклидовых моделей геометрии станет подтверждением на практике кантовой модели познания. После появления альтернативных моделей пространства и времени в физике придет понимание, что «чистый разум» Канта тоже является одной из возможных моделей процесса познания.1
Иные попытки критики Канта, не основанные на выдвижении альтернативных и адекватных моделей, служат для построения упрощенных моделей и ухода от поставленных Кантом проблем. Другое дело, что социальные науки до сих пор удовлетворялись такими моделями, соединяющими отдельные идеи Канта с удобной картезианской системой.
Справедливости ради нужно отметить, что сложная Кантова модель универсума в отличие от Декартовой не была связной. Например, идея эволюционного развития, раскрытая в космогонии Канта, не могла быть применена к биологии, а тем более к психологии в силу неразвитости этих наук. Отсюда постулируемая априорность элементов «чистого разума», якобы предшествующих опыту. Хотя эти элементы созданы в результате миллионов лет эволюции живых систем, естественного отбора лучшего опыта.2
Поскольку замысел Канта пока не реализован и связная универсальная модель отсутствует, то и современная наука представляет собой систему отдельно стоящих зданий, бастионов, переходов. Неоднократно перестроенные стены и башни размещены на ровном как песок картезианском основании вокруг мощного фундамента философии Канта. Краеугольные камни этого фундамента уже использованы как опора для зданий новых наук. Мощные конструкции отдельных эмпирических систем вполне могут послужить стенами для главного здания, которое нам предстоит выстроить над пустующим пока фундаментом.
Успех «Критики» Канта обусловлен тем, что созданная им модель отражала и опережала общий уровень науки. Однако в наше время применять критический метод Канта к научным результатам нужно осторожнее. У Юнга есть по этому поводу притча об учениках колдуна: «копируя, они незаметно для себя перевернули весь процесс задом наперед, то есть предвосхитили результат в надежде, что им удастся повторить тот процесс, который привел к этому результату».3 Нужно быть уверенным, что теоретическая модель, которую мы явно или неявно используем для критики, адекватна сложности современной науки. Это касается и современных почитателей Канта, которые по примеру учителя используют неявную и несвязную теоретическую модель, называя ее «общим уровнем современной науки».
Мы можем коротко рассмотреть конкретный пример такого «неокантианского» подхода. Он тем более интересен, что автором исследования является соратник Льва Гумилева и очень близкий к нему философ-кантианец Юрий Бородай. Вдвойне интересным делает его книгу «Эротика-Смерть-Табу» попытка прояснить начальные условия, обеспечившие старт процесса антропогенеза. Это действительно один из тех вопросов, которые служат «оселком» для проверки универсальной теории.
Ю.Бородай проделал большую работу, сопоставляя научные результаты психологов и археологов. Критический обзор научных источников выводит автора на порог важного открытия. Оказывается, такие присущие лишь виду homo sapiens формы поведения как: сотворение богов, создание орудий и способность смеяться, - связаны между собой общей символикой и все вместе - с начальной стадией антропогенеза.4 Кроме того, Бородай подводит нас к выводу о том, что не только убийства себе подобных с помощью первых каменных орудий, но и само создание этих орудий было следствием высокой степени полового возбуждения, не имевшего иного выхода для своей разрядки. Причиной антропогенеза в версии Бородая становится «чрезвычайное положение» в стае приматов, при котором власть вожака становится невыносимой для молодых самцов. Первобытный бунт «сыновей» против «отца» становится пусковым механизмом антропогенеза. Однако последняя гипотеза эмпирическими данными не подтверждена. Источником для нее является не наука, а мировоззрение - неявно избранная автором картезианская модель, которой в сфере психологии соответствует классический фрейдизм.
Вторым источником является, очевидно, принцип соответствия онтогенеза филогенезу. «Эдипову комплексу», занимающему у Фрейда центральное место в развитии индивидуальной психики, Бородай сопоставляет такой же конфликт на начальном этапе антропогенеза. Однако здесь решение явно подгоняется под ответ. По сути, Бородай снова возрождает понятие «первородного греха», наряжая «эдипов комплекс» в модные одежды «гештальта». Однако именно этот центральный тезис книги не только не подтвержден, но входит в противоречие с данными биологов и историков. Например, зоологам и этологам не удалось пока зафиксировать случаев, когда конфликт самцов из-за самок у высших животных, в том числе закончившийся гибелью вожака, приводил бы к изменению стереотипов поведения, присущих данному виду. Для опровержения гипотезы достаточно заметить, что агрессивно-возбужденное состояние, приводящее к систематическим убийствам себе подобных, является привычным и для современных людей, но не для наших ближайших родственников - человекообразных приматов. Будет логично предположить, что и наши прямые животные предки не отличались кровожадностью. Поэтому переход бывших обезьян к взаимным убийствам следует считать следствием, возможно даже не первичным, самого процесса антропогенеза. Непосредственная причина старта этого процесса должна лежать в сфере биологии и экологии приматов, а не среди типичных только для человека психологических комплексов.
Кроме того, во все времена агрессивно-возбужденное состояние больших и малых людских сообществ хотя и регулярно имеет место, но предваряется и сменяется иными, спокойными состояниями. Логично предположить, что наши далекие предки не всегда били друг друга по черепам каменными топорами, а только в напряженные моменты Предыстории. Если бы у нас была проверенная на современном и историческом материале модель, описывающая закономерности перехода любых сообществ от мирной жизни к военной активности, от внутренних споров к внешней экспансии и наоборот, тогда можно использовать эту модель для проверки гипотез о начальной стадии антропогенеза.
Гумилев пытался объяснить запуск этногенеза в социальной среде биологическим фактором - мутацией. Бородай, наоборот, конструирует вместо биологических факторов образ первичного социального Инферно. Однако методологическая ошибка у них одна - смешение в одной модели разных форм движения материи, как и общая причина ошибки - картезианское мировоззрение.
Здесь нужно сделать важную оговорку - Гумилев, как до него Кант, Маркс, Фрейд, выходит на картезианскую основу лишь, когда ищет внешнюю рамку для соединения новой системы эмпирических знаний с общепринятым научным мировоззрением. Находясь на твердой почве собственных исследований и обобщений, Гумилев интуитивно выстраивает совсем другую мировоззренческую основу, в рамках которой можно описать границы между формами движения, изучаемыми разными науками. А значит привлечь смежные науки для изучения исторических процессов. В трактатах по истории древних тюрков Гумилев показывает, как идеологические процессы в суперэтнической надстройке служат внешней рамкой для текущих политических процессов. Рамки развития цивилизаций задают социально-экономические процессы, протекающие в границах естественных и искусственных геобиоценозов. Экологические условия в свою очередь зависят от географии - ландшафтов и климата.
Механистические модели могут неплохо описывать состояние социальных систем между кризисами, но для краевых ситуаций, моделирования кризисов они не годятся. Книга Бородая еще раз доказывает, что критический метод незаменим для расчистки и разметки проблемного поля, определения границ нашего знания, но не более того. Расширить знание может только синтез фундаментальной модели, позволяющей интерпретировать известные системы эмпирических данных, описывать краевые и переходные состояния, включая «начало» и «конец» Истории.
Таким образом, чтобы достичь нашей цели, мы должны использовать метод Канта, но не лежащий на поверхности рационально-критический, а скрытый за ним интуитивно-синтетический метод. Нужно буквально призвать к ответу на поставленные вопросы К.Юнга, А.Тойнби, Л.Гумилева. В широком смысле эти три сектора исследований - история, этнология и психология, покрывают всю сферу социальных наук: изучение многообразия внешних форм социальной жизни; исследование взаимосвязи социальных сообществ и природной среды; выявление общих законов внутренней жизни сообществ и отдельных личностей. Данные классических гуманитарных наук: языкознания, литературоведения, политологии, экономики, социальных аспектов медицины и других - получат единую систему координат, объединяющую три основных сектора. При этом, как в свое время Кант, мы обязаны не только соединить созданные предшественниками эмпирические системы, но и воспринять общий дух научного творчества, самозабвенное отношение к предмету исследований и к цели - научной истине.
1Пример критики Канта с этих позиций - Рассел Б. История западной философии, М., 2004, с.856.
2См. Турчин В.Ф. Феномен Науки. - М., 2000.
3 Юнг К.Г. Душа и миф. Шесть архетипов. - Мн., 2004, с.266.
4 Бородай Ю.М. Эротика-смерть-табу. М., 1996, с.7-9.
Продолжение...